- Потом поговорим! - к Марлину словно вернулись утраченные силы, - сейчас же мы должны добраться до собора, там безопасно. Скажи, куда ты ранен? А это кто, товарищи твои?
- Они совсем плохи, - угрюмо ответил Ольгер, с сомнением глядя на нежданного помощника, откуда-то знавшего его по имени. Сам еле на ногах стоит - а помощь предлагает! Солдату стало стыдно - омега пожилой и явно нездоров, а держится так мужественно. А он раскис и сдался, потеряв надежду…
- Рити ранен в живот, второй и вовсе в голову, - продолжил он, вытягивая вперед забинтованную ногу, - я легче, у меня колено прострелено, к тому ж навылет. Двигаться могу, но нужна опора, палка какая или костыль. А лучше два.
- Сейчас, сейчас, - засуетился омега, - ты только подожди немного, я найду!
- Но кто вы, господин? Откуда знаете меня? – Спросил солдат, но странный человек уже исчез среди толпы, и он не получил ответа.
Где они видели друг друга? Память молчала, не подсказывая нужного ответа, но вот глаза этого омеги были солдату странно знакомы. Ольгер не сомневался, что пожилой господин вернется - и не ошибся. Вскоре он вынырнул из толпы, присел, не позаботившись о сохранности дорогого шёлкового костюма, начал совать ему в руки трость.
- Сама судьба послала нам эту встречу, мой мальчик, - непонятно бормотал омега, помогая ему подняться. – Наконец-то небеса сжалились надо мной, наконец-то решили простить мне совершенный грех. Пойдем, сынок, мне надо много рассказать тебе, надеюсь, ты поймешь меня и сможешь простить. Теперь у нас всё будет по-другому, теперь и Тефи будет счастлив…
***
Найманская армия спешно покидала догорающую разорённую Матару. С армией уходила и большая часть жителей, бросающих свои дома и имущество на произвол судьбы. На улицах среди груд пепла и мусора, среди сотен изувеченных неподвижных тел, оставались лежать раненые и умирающие, те, кто был не в состоянии двигаться самостоятельно. Ни на что не надеясь, молча смотрели они вслед уходящим, одни с тоской, иные с равнодушием. Дымное марево застилало солнце, превращая день в ночь; зловещие отблески пламени плясали на стенах пока ещё целых домов; крики, стоны, проклятия смешивались в одну общую чудовищную какофонию звуков. Звуков хаоса и смерти…
Одним из последних покидал город небольшой кавалерийский отряд, сильно поредевший после недавнего боя. Улицы сделались непроезжими, солдаты спешились и вели коней в поводу, старательно обходя даже бездыханные трупы. На живых старались не смотреть - слишком тяжело было выдержать потухшие взоры оставляемых товарищей, смирившихся с безнадежностью своего положения и даже не пытавшихся просить о помощи.
- Гляньте-ка, никак командир наш лежит! - неожиданно один из кавалеристов остановился над лежащим молодым человеком. – Ну точно он! Антоний Кьян, он ранен был в недавнем сражении.
- Да, верно, он, - подошёл второй, - живой ли? Сильно бледный, и лежит неподвижно.
- Живой, дышит. Эх, видно, настрадался. И палка вот в руке, пытался выбраться из пекла. Давайте заберем его, ребята, не оставлять же командира на верную смерть!
- Куда мы с раненым-то? – возразил кто-то. – А ежели помрёт по дороге? Где лазарет, где лекарь?
- Найдем и лекаря! Нам только из Матары выехать успеть! - кавалеристы бережно подняли раненого офицера и уложили на коня. Он простонал, жалобно и мучительно, но глаз не раскрыл.
На лежавшего рядом неподвижного омегу с белой повязкой санитара никто из солдат не обратил внимания…
Глава 10
Руди в составе добровольного народного ополчения дрался в Матаре с врагом с отчаянной смелостью, и даже после того, как по приказу командующего были взорваны пороховые склады и подан приказ к отступлению, ни он, ни его товарищи ни за что не желали покидать позиций. Командиры то уговаривали альф по-хорошему, то кричали на них, даже пытались отгонять шпагами наиболее ретивых, но стоило им отдалиться от подчинённых на небольшое расстояние, как те возвращались назад, кричали «ура» и бросались в новый бой.
Имевший зоркий глаз и твёрдую руку кузнеца, Руди в считанные дни научился метко стрелять из ружья. Бил он без промаха, каждым выстрелом поражая неприятельского солдата точно "в яблочко", как на учениях. Сам для себя он решил ни за что не отступать из Матары и бить карейцев до самой своей смерти.
Несколько стрелков, полностью с ним солидарных, рассыпались по садам и прицельно били из ружей в наступающую цепь вражеских солдат и в прислугу карейской артиллерии. Найманская армия медленно отступала, захватывая с собой и отважных снайперов, и только Руди, а с ним еще несколько ополченцев не хотели уходить, хоть и понимали, что в живых в таком случае им не остаться.
Кузнец занял удобную позицию на самом берегу реки за ивами и с ожесточённым упорством продолжал стрелять, быстро перезаряжая свое ружьё, а то и хватая лежавшие рядом ружья убитых. Враги сосредоточили против него сильный ответный огонь, но он всё ещё оставался невредим, и лишь когда они прикатили орудие, специально назначенное для него одного - лишь тогда Руди почувствовал, как два удара одновременно пронзили его тело, причиняя жгучую боль. Он вскрикнул, выронил ружьё из ослабевших рук и упал на груду покалеченных выстрелами ив.
Он не знал, сколько времени провел без памяти, но, очнувшись, первым делом удивился, что всё ещё жив, хотя давно должен был бы умереть от потери крови. Руди слабо шевельнулся, поднял голову и удивился ещё больше, увидев, что раны его перевязаны и кровь остановлена.
Было тихо, в том смысле, что никто не стрелял, видимо, сражение давно закончилось. Он повернул голову на звук голосов – чужие солдаты переправлялись через реку на правый берег, а возле него стояли какие-то важные люди, с виду большие офицеры - Руди не разбирался в тонкостях карейских мундиров.
Один из военных заметил, что альфа пришёл в сознание и указал на него остальным. Офицеры подошли, с уважением и любопытством поглядели на него и разом заговорили по-своему. Руди растерянно переводил взгляд с одного лица на другое и ничего не понимал, а между тем карейцы вовсе не выказывали ему враждебности, они улыбались!
Кто их поймет, этих иноземцев? О чем они там калякают? Может, это у них пытка такая? Или решают, как его замучить позаковыристей? Руди лежал и ждал, что неприятельские офицеры прикажут с ним делать. Он готовился к худшему…
