Трудные дети (СИ) - Молчанова Людмила

Со спины на меня что-то навалилось, и мне потребовалось полминуты, чтобы осознать, что это Антон. Он, щелкнув меня по пальцам, убрал мои руки с замка, и закрыл его в три поворота.

— Мужик, иди проспись и опохмелись, - громко, но спокойно посоветовал Антон.

Урод за дверью отозвался невыносимой бранью, но барабанить перестал, а потом его шаркающие шаги удалились в глубине квартиры.

Мой сосед отошел и невозмутимо принялся одеваться. Я же с облегчением прислонилась спиной к двери и выдохнула.

— Спасибо, - отдышавшись, поблагодарила я.

Антон кивнул, приняв мои слова к сведению, надел толстовку и сказал:

— Не за что.

Как только я пришла на работу, ко мне подошел Рафик.

— Ну как? - с жутким акцентом спросил он. - Сходила к Лёне?

Я невозмутимо кивнула.

— Сходила.

— Жить у нее будэшь, да?

— Да. Рафик, спросить хочу.

— Чэго тебе?

— Ты не знаешь, где можно нож хороший купить?

Он заинтересованно изогнул густую черную бровь.

— Нож? Бутафорский тэбе? Чтобы пригрозить, нет?

— Настоящий. Чтобы пригрозить.

— Убить? - вопросительно уточнил Рафик.

— При необходимости, - кивнула.

Он причмокнул губами, поразмыслил немного и дал отмашку.

— Ну пошли. Будэм подбирать.

Глава 42.

Жизнь текла. Январь сменился февралем, мороз слегка поутих, и снег начал потихоньку таять. Я по-прежнему работала у Рафика, старалась перебиваться лишь теми деньгами, что он мне платит. От денег, которые мне оставил Слава перед своей бесславной смертью, мало что осталось. Две трети пришлось потратить на нож - добротный, с удобной, как влитой в ладонь рукояткой и широким острым лезвием. Половина оставшейся трети ушла на необходимые бытовые мелочи и минимум одежды. Покупала там же - на черкизоне, и мне, как своей, даже пару раз сделали скидку, которую, если признаться честно, я выбила почти силой.

Пару комплектов нижнего белья, три футболки, носки и джинсы - вот мой нехитрый багаж. Все это умещалось в обыкновенном пакете, плюс сверху еще лежала расческа и зубная щетка. Уходя на работу, я брала пакет с собой и уже там прятала его в свой шкафчик. У Лёни был ключ от нашей комнаты, а гарантий того, что она не придет и не возьмет мои вещи - не было.

Весь день я проводила на работе, возвращаясь затемно. Впрочем, как и Антон, который устроился на базу грузчиком. Так получилось, что шашлычная Рафика находилась в пятидесяти минутах ходьбы до склада. Сначала мы как-то…не то чтобы избегали друг друга, но сторонились и не шли на контакт, правда, через какое-то время оказалось, что совместное общение заключает в себе некоторые плюсы для обоих.

Для всех рабочих здесь было построено нечто вроде просторной душевой. Не фонтан, конечно, но если честно, с каждым днем желание мыться дома все сильнее сходило на нет. Я и дверь подпирала, и купалась с ножом, но выходя из ванной, в которой старалась не задерживаться, неизменно наталкивалась на ненавистного мужика, который, как оказалось, был сожителем Лёни. Я чисто случайно об этом узнала - зашла на кухню за спичками, а эти двое, от которых разило водкой и немытым телом, сидели и облизывались. Зрелище не для слабонервных, прямо скажем, да еще звуки и их морды такие тошнотворные, что, наверное, на моем лице застыло холодное выражение, под которым я всегда прятала отвращение. А этот мужик, по-видимому, принял мою холодность как ревность. Я поражалась его самомнению и слепоте. В зеркало бы на себя хоть иногда смотрел, что ли…

В общем, Антон со своей рабочей душевой оказался для меня находкой. Когда я подошла к нему поговорить насчет этого, он равнодушно пожал плечами:

— Как хочешь. Но учти, я там не один.

Возможно, работал он там и не один, но вот засиживался допоздна - единственный. Когда я приходила, то народу, не считая выпивших, бородатых охранников и трех собак, не было. Так что я вполне спокойно обмывалась, не дергаясь от каждого шороха, а затем направлялась к Антону платить за такую роскошь. Ему хоть и было на меня плевать, просто так ничего давать парень не собирался. Правда, цену я не считала такой уж непомерной.

Дело в том, что Антон не умел готовить, причем совершенно. К тому же он оказался язвенником, и различные бомжовки и бургеры, которыми время от времени перебивалась я, для него были смерти подобны. В коммуналке мы не готовили - подцепить что-то непонятное не хотелось. У нас в комнате был кипятильник, который привез из дома мой сосед, - им и спасались. Чай там, кофе или лапшу заваривали. Но опять же, это я. А Антону приходилось непонятно чем питаться, ведь денег на более-менее приличную еду не было. В конечном счете, за душ я стала платить шашлыком и кое-какой едой из кафе Рафика. Получалось, что один день я чистая, второй - сытая. Так и жили.

Почти не общаясь, мы, тем не менее, узнавали о прошлом друг друга. Как правило, крупицы информации приходилось вынимать из коротких рубленых фраз, которыми мы периодически перекидывались, но нас вполне устраивало такое общение, потому что оно не было целью и вообще, никак не трогало.

Сосед оказался на два года старше меня и уже закончил аграрный институт в родном Орле.

— И на кого учился? - спросила я с интересом. Было в нем что-то такое фундаментально-простенькое, даже не простое. Расхлябанное что-то было, и поэтому никак не получалось представить его примерным студентом, согласившимся корпеть над учебниками.

— На ветеринара.

— Врач, значит?

— Врач, - степенно кивнул он и повернулся на спину, отчего пружины кровати жалобно застонали. - Только для животных.

— Почему не для людей? Мозгов не хватило?

— Человеколюбия.

Я одобрительно на него покосилась.

— Неужели? Что так?

— Просто не люблю людей.

— А животных любишь?

— Да.

— Знаешь, в науке твоему извращению название есть. Зоофилия называется.

— Я очень рад, - сдержанно отозвался парень, не обратив никакого внимания на мои поддразнивания. Неожиданно с другой стороны двери раздался глухой мат и сразу же - несдержанные проклятье. Мы замерли и замолчали. Наконец, дождавшись, когда все стихнет, Антон произнес: - Ложись спать.

У нас не было привычки вторгаться в чужое личное пространство, учить жизни и философствовать. Мы не напрягали друг друга, воспринимая соседа как своего рода один предмет из скудной меблировки, которая, тем не менее, изредка радует глаз. К сожалению, совсем скоро наша устоявшаяся идиллия была с треском разрушена и растоптана милой очаровательной барышней, которая смотрелась здесь также к месту, как, например, седло на корове.

Вспомнилась фраза Чехова, кажется, которую обожала повторять Марья Петровна. О ружье, висящем на стене, которое обязательно выстрелит. И третья пустующая кровать этой ночлежки в моей пьесе как раз и оказалась ружьем.

Девушка приехала примерно в обед. На удивление, именно в тот день мы с Тохой были дома. Неожиданно в замке завозился ключ, с первого раза даже не попав в замочную скважину. Я и Антон коротко переглянулись, оба потянулись за оружием, только у него, в отличие от меня, был кастет, и напряженно уставились на дверь. На пороге оказалась только что проснувшаяся и злая с похмелья Лёня, а рядом с ней, скромно и робко улыбаясь, переминалась с ноги на ногу молоденькая девушка, склонившаяся под тяжестью нескольких чемоданов.

— Сдвиньте шмотки, - севшим голосом приказала Лёня, кивая на самую дальнюю кровать, куда мы сгрузили все барахло. - Это дочь моей подружаки. С вами поживет.

Ехидное замечание о том, что у Лёни подруг по определению быть не может - только собутыльники, пришлось подавить. Вместо этого я поднялась, забрала свой пакет и пристроила его у себя в ногах. Девушка улыбалась, тихо проговорила робкое “здравствуйте” и начала затаскивать огромные, под завязку наполненные чемоданы внутрь. Привитые в детстве хорошие манеры Антона вступили в неравную схватку с выработавшимся равнодушием к миру и людям в частности. Конечно, манеры выиграли, поэтому парень тотчас бросился к девушке, помог ей, правда, все это сопровождалось хмурой гримасой, отчего новая соседка предпочла замолчать.