Дэнс, дэнс, дэнс - Мураками Харуки

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119

Я молчал.

— Ну ладно, — махнул он рукой. — Можете идти. Насчет друга — примите мои соболезнования. Спасибо, что сами зашли, рассказали…

Он проводил меня до выхода.

— А дело об убийстве бедняжки Мэй до сих пор не закрыто, — добавил он на прощанье. — Но мы продолжаем расследование, не беспокойтесь. Закроем когда-нибудь.

Очень долго меня не отпускало странное ощущение, будто я виновен в смерти Готанды. Как ни пробовал справиться с этим давящим чувством — не проходило. Я прокручивал в голове нашей последней беседы в “Шейкиз” — фразу за фразой. И придумывал новые — взамен тех, что сказал тогда. Мне казалось, поговори я с ним по-другому, как-то удачнее, бережнее — и он остался бы жив. И мы прямо сейчас могли бы валяться вдвоем на песочке в Мауи и потягивать пиво.

Хотя, чего уж там — скорее всего, ни черта у меня бы не вышло. Наверняка Готанда давно уже это задумал и просто дожидался удобного случая. Сколько раз, наверное, рисовал в воображении, как его “мазерати” идет на дно. Как в оконные щели просачивается вода. Как становится нечем дышать. А он все ждет, держа пальцы на ручке двери — оставаясь в этой реальности и доигрывая свое саморазрушение. Но, конечно, так не могло продолжаться вечно. Когда-нибудь он должен был распахнуть дверь. Это был его единственный выход, и он это знал. Он просто ждал подходящего случая— вот и всё…

Со смертью Мэй во мне умерли старые сны. С гибелью Дика Норта я потерял надежду — сам не знаю, на что. Самоубийство Готанды принесло мне отчаяние — глухое и тяжелое, как свинцовый гроб с запаянной крышкой. В смерти Готанды не было избавления. За всю свою жизнь он так и не смог присобиться к пружинам, заводившим его изнутри. Его энергия, оставшись неуправляемой, долго толкала его к краю пропасти. К самой границе человеческого сознания. Пока наконец не утащила совсем — в другой мир, где всегда темно.

Его смерть долго обсасывали еженедельники, телепрограммы и спортивные газеты. Со смаком, точно могильные черви, пережевывали очередное трупное мясо. При одном взгляде на заголовки тянуло блевать. Не глядя и не слушая, я легко мог представить, что болтали-писали все эти щелкоперы. Очень хотелось собрать их вместе и придушить одного за другим.

— А может, лучше сразу бейсбольной битой по черепу? — предлагает Готанда. — Всё-таки душить — долго.

— Ну уж нет, — качаю я головой. — Мгновенная смерть для них — слишком большая роскошь. Лучше я их задушу. Медленно…

Я ложусь в постель и закрываю глаза.

— Ку-ку! — зовет меня Мэй откуда-то из темноты.

Я лежу в постели и ненавижу мир. Искренне, яростно, фундаментально ненавижу весь мир. Мир полон грязных, нелепых смертей, от которых неприятно во рту. Я бессилен в нем что-либо изменить, и все больше заляпываюсь его грязью. Люди входят ко мне через вход — и уходят через выход. Из тех, кто уходит, не возвращается никто. Я смотрю на свои ладони. К моим пальцам тоже прилип запах смерти.

— Как ни старайся — не отмыть никогда, — говорит мне Готанда.

Эй, Человек-Овца. И это — твой способ подключать всё и вся? Бесконечной цепочкой чужих смертей ты хочешь соединять меня с миром? Что ещё я должен для этого потерять? Ты сказал — возможно, я уже никогда не буду счастлив. Что ж — пускай, как угодно. Но так-то зачем?!

Я вспоминаю свою детскую книжку по физике. “Что случилось бы с миром, если бы не было трения?” — называлась одна из глав. “Если бы не было трения, — объяснялось в главе, — центробежной силой унесло бы в космос всё, что находится на Земле”.

Как раз то, что я чувствую к этому миру.

— Ку-ку, — зовет меня Мэй.

41

Через три дня после того, как Готанда утопил в море свой “мазерати”, я позвонил Юки. Если честно, я не хотел ни с кем разговаривать. Но с Юки не поговорить было нельзя. Она одна, у нее мало сил. Она ребенок. Ее больше некому прикрывать, кроме меня. Но самое главное — она жива. И я должен делать всё, чтоб она оставалась живой и дальше. По крайней мере, я так чувствовал.

Я позвонил в Хаконэ, но у матери ее не оказалось. Как сообщила Амэ, позавчера Юки съехала в квартиру на Акасака. Похоже, я разбудил Амэ: голос у нее был сонный, и болтать ей особо не хотелось — что мне, в принципе, было только на руку. Я позвонил на Акасака. Юки сняла трубку почти мгновенно — словно только и ждала моего звонка.

— Значит, в Хаконэ за тобой уже ездить не нужно? — спросил я.

— Еще не знаю. Просто захотелось какое-то время пожить одной. Все-таки мама — взрослый человек, правда? Может и без меня со всем справиться. А я сейчас хочу о себе немного подумать. Что я буду делать, ну и так далее. Я подумала, что в ближайшее время надо что-то с собой решать.

— Похоже на то, — согласился я.

— Я тут в газете прочитала… Про твоего друга. Он умер, да?

— Да. Проклятие Мазерати. Всё как ты предсказала…

Юки замолчала. Ее молчание, как вода, вливалось мне в голову. Я отнял трубку от правого уха и прижал к левому.

— Поехали съедим чего-нибудь, — предложил я. — Небось, опять забиваешь себе желудок всяким мусором? Вот и давай пообедаем по-человечески. На самом деле, я тут сам уже несколько дней почти ничего не ел. Когда живешь один, аппетит словно в спячку впадает…

— У меня в два часа деловая встреча. Если до двух успеем, то можно.

Я взглянул на часы. Десять с хвостиком.

— Давай! Минут через тридцать я за тобой заеду, — сказал я.

Я переоделся, выпил стакан апельсинового сока из холодильника, сунул в карман бумажник и ключи. “Итак!..” — бодро подумал я. Однако не покидало чувство, будто я что-то забыл. Ах, да. Я же небрит. Я пошел в ванную и тщательно побрился. Потом глянул в зеркало и задумался: дашь ли мне на вид, например, двадцать семь? Я бы, пожалуй, дал. Но сколько бы лет я сам себе ни давал, кому из окружающих придет в голову об этом задумываться? Всем будет просто до лампочки, подумал я. И еще раз почистил зубы.

Погода за окном стояла великолепная. Лето разгоралось. Пожалуй, самое приятное время лета, если бы не дожди. Я натянул рубашку с коротким рукавом и тонкие хлопчатые брюки, нацепил темные очки, вышел из дому, сел в “субару” и поехал забирать Юки. Всю дорогу что-то насвистывая себе под нос.

“Ку-ку!” — думал я про себя.

Лето…

Крутя баранку, я вспоминал свое детство и летнюю школу Ринкан. [93] В три часа пополудни в школе Ринкан наступал сонный час. Я же, хоть убей, не мог заставить себя спать днем. И всегда удивлялся — неужели эти взрослые и вправду верят, что если детям приказать “засыпайте!”, те сразу начнут клевать носами? Хотя большинство детей каким-то невероятным образом все же засыпали — я весь этот час лежал и разглядывал потолок. Если долго разглядывать потолок, он начинает представляться каким-то совершенно отдельным миром. И кажется, если переселиться туда — тамвсе будет совсем не так, как здесь. Это будет мир, в котором верх и низ поменялись местами. Как в “Алисе в Стране Чудес”. Всю смену я лежал и думал об этом. И теперь, вспоминая летнюю школу Ринкан, я только и вижу, что белый потолок перед глазами. Ку-ку…

Позади меня трижды просигналил какой-то “седрик”. На светофоре горел зеленый. Успокойся, приятель, мысленно сказал я ему. Куда бы ты ни спешил — все равно это не самое лучшее место в твоей жизни, правда? И я мягко тронул машину с места.

Все-таки — лето…

Я позвонил из подъезда, и Юки тут же спустилась вниз. В стильном, благородного вида платье с короткими рукавами, ноги в сандалиях, на плече — элегантная дамская сумочка из темно-синей кожи.

— Шикарно одеваешься! — сказал я.

— Я же сказала, в два часа у меня деловая встреча, — невозмутимо ответила она.

— Это платье тебе очень идет. Просто класс, — одобрил я. — И выглядишь совсем как взрослая.

Она улыбнулась, но ничего не сказала.