Джейн Доу (ЛП) - Стоун Виктория Хелен

— О, Боже, — стонет он. — Ты такая чертовски сексуальная.

Я не сделала ничего, кроме как подтвердила, что шлюха, так что, предполагаю, подобное в его вкусе. На мгновение я опускаю ладонь на его промежность и даже немного ее поглаживаю, а он толкается в мою руку.

— Стивен...

— О, да. Прикоснись ко мне, детка.

— Стивен, я не могу.

— Ты сделала меня таким твердым.

— Я знаю, но... — я выкручиваю руку, вырывая ее из его захвата. — Мы только начали встречаться. Я не хочу, чтобы ты подумал...

— Знаю. Я так не думаю. Клянусь. Просто прикоснись ко мне.

Я позволяю ему снова положить мою руку на его промежность. На этот раз он держит пальцы поверх моих и толкается в мою ладонь.

— Видишь, что ты со мной делаешь, Джейн? Боже, мне больно.

Стивен проводит другой рукой по моей груди и расстегивает еще одну пуговицу на платье.

— Ты надела его для меня? — спрашивает он, обнажив мой черный кружевной лифчик.

— Возможно, — шепчу я.

— Я понял это, заметив его в тот момент, когда ты наклонилась сегодня в офисе, — он запускает пальцы под кружево и находит сосок. — О, Боже. Да. Расстегни молнию, — бормочет он.

— Стивен. Кто-нибудь может пройти мимо!

— Никто не будет идти мимо. Да и темно уже, — он отпускает мою руку и расстегивает свои брюки. — Просто заставь меня почувствовать себя хорошо, — шепчет он. — Вот и все. Пожалуйста! — Стивен достает свой член и, взяв мою руку, обхватывает ею себя. — Сделай мне хорошо, Джейн. Давай же.

Хныкая, я сдаюсь. Он настаивает, рассказывает, как это горячо, насколько хорошо. Стивен велит мне двигать рукой быстрее. Мысль, что кто-то может наблюдать за нами из квартиры на втором этаже, слегка заводит меня, но Стивен не предпринимает ни малейшей попытки, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше.

Наконец, с ругательством, он кончает и толкается в мой кулак.

— О, Боже, — бормочу я, словно в шоке от результата. Ха. Конец.

Несколько секунд спустя, Стивен прячет член в штаны и застегивает молнию. У меня нет ничего, чем я могла бы вытереть руку, поэтому вынуждена вытереться о платье.

— Это было хорошо, — вздыхает он.

Ага. Избитая фраза. Я прикусываю губу, и медленно выдыхаю.

— Ты уверен? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Ты удивительна, — заверяет он меня. — Действительно. Встретимся завтра, да?

— Ох. Хорошо. Конечно.

— Эй, — Стивен притягивает меня к себе для нежного поцелуя. — Я прослежу за тем, как ты идешь домой. У меня непростая ситуация, и сейчас я действительно не могу выйти.

Смеюсь над его шуткой.

— Все в порядке.

— Я напишу тебе позже.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Неуверенно улыбаясь, желаю ему «спокойной ночи» и выхожу из машины. Он включает фары, чтобы видеть, как я направляюсь к двери подъезда. Машу ему рукой и вбегаю внутрь.

Как только захожу в свою квартиру, мою руки, накладываю кошке еды, гляжу в окно, проверяя, уехал ли Стивен. Так и есть.

Он не сделал ни одного движения, чтобы заставить меня кончить, так что без всяких угрызений совести отправляю сообщение Люку. Я бы и так не чувствовала никаких угрызений совести, но сейчас у меня есть идеальное оправдание, не так ли?

Я: Хочешь зайти?

Я отправляю сообщение Люку.

Он хочет.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я предпочитаю кровать королевского размера, так легче держаться на расстоянии, если мужчина остается на ночь, а это ложе вмещает только королеву, и то едва. Но Люк твердо остается на своей стороне кровати после секса, и я не чувствую себя стесненной. Когда кошка запрыгивает на кровать и опускается между нами на одеяло, Люк смеется.

— Ты взяла ее! Она великолепна!

— Спасибо.

— Как ее зовут?

Я пожимаю плечами и провожу ладонью по ее мягкому хвосту.

— Не знаю.

— В приюте у нее не было имени?

Я морщусь.

— Они называли ее Банни.

— Какое милое!

— Нет, оно ужасное. Она слишком величественная для такого глупого имени.

Люк чешет ее под подбородком, и кошка потягивается, давая ему лучший доступ.

— Даже чересчур.

Когда он перестает ее чесать, кошка утыкается головой в его руку и трется щекой, отмечая его как еще одну свою новую собственность. Люк снова начинает чесать ее.

— Ну, ты должна дать ей имя.

— Она кошка. Разве для нее есть разница? Она и не подумает идти ко мне, когда я буду звать ее по имени. Только если дело коснется еды.

— Верно подмечено.

— Так ты любишь кошек? — спрашиваю я.

— Конечно. У меня была одна, когда я был маленьким. Разве они могут не нравиться?

Вот именно.

— А ты? У тебя раньше они были?

— Нет. Это моя первая.

— А собаки?

— Только уличные, на цепи, те, которые бросались на всех, включая меня.

— Ух. Это звучит не очень весело.

— Нет. Это не так. Собакам, похоже, подобная ситуация тоже не очень нравилась.

— Напомни, где ты выросла? Оклахома?

Я потрясена, что он знает правду. Должно быть, я рассказала ему об этом во время учебы в колледже. Но это не имеет значения. Люк и так уже знает мое настоящее имя и то, где я училась. Не тот случай, когда я могу замаскировать свою личность перед ним.

— Да. В глухомани на грани нищенства.

— Я вырос в глуши Бемиджи (прим.: город в округе Белтрами, штат Миннесота, США). Возможно, не так уж много и отличий. Больше деревьев, полагаю.

— И меньше торнадо, — добавляю я.

— Да, и я должен быть честен, у меня никогда не было собаки на цепи во дворе.

Я смеюсь.

— У вас был белый заборчик у дома?

— Ух, вообще-то, да.

— Вау. Звучит как американская мечта.

— Честно говоря, это не так.

— Почему нет?

Сейчас мне любопытно, но Люк молчит, так что, похоже, это был вопрос, который я не должна была задавать. Иногда я не уверена в рамках границ.

Но затем, он решает ответить.

— Не знаю. Она должна была быть такой. Жизнь среднего класса в деревне. Неполная семья. Меня никто никогда не бил.

Он замолкает, и я что-то, хоть и немного, понимаю. Я не из неполной семьи. Мы никогда не принадлежали среднему классу, но мои родители были вместе. Время от времени я получала нагоняй, но никто никогда не порол мне задницу, а это минимальный стандарт жестокого обращения в Оклахоме.

Но это лишь то, что лежит на поверхности. Тем, кто ты есть, делает тебя то, что внутри.

Пьющие родители со своими чмошными друзьями, которые смеются над тобой, потому что ты обмочилась в кровать прошлой ночью. Хихикающая мать при вопросе «Когда у тебя, наконец, вырастет грудь?» от распускающего руки паренька, который снимает у вас комнату. Ты, будучи первоклашкой, живущая одна на протяжении пяти дней и гадающая, решили ли твои родители, наконец-то, что они не хотят возвращаться. Грозящий отправить тебя в приют чероки (прим.: индейский народ в Северной Америке) отец, если получит еще одно письмо от воспитателя детского сада, что ты себя плохо ведешь.

Люк долго выдыхает.

— Давай скажем так, я возвращался туда всего пару раз после того, как уехал в колледж.

— Да, — шепчу я. — Я тоже.

— Но теперь, — говорит он, — у тебя есть кошка.

Это мило. И просто. И правда.

Люк очень напоминает мне Мэг.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

«Будь милой».

Вот что мне она говорила. Не часто. Только когда ей нужно было, чтобы я становилась лучше.

«Будь милой, Джейн. Просто будь милой, хорошо?»

И я была. Для нее. На некоторое время. Так долго, чтобы выслушивать о ее проблемах и не говорить, что она делает не так. Достаточно долго, чтобы познакомиться с ее новым парнем и не отпугнуть его.

Она также говорила мне относиться хорошо к Стивену.

«Мы выпивали, оба наговорили гадостей. Он все еще хороший парень. Будь милой, Джейн».

Поэтому я была милой и не напоминала ей, что он назвал ее глупой шлюхой. Я держала рот на замке и не говорила, что она, казалось, верила всем тем ужасным вещам, которые он ей перечислял.