Осколки счастья - Брюс Ольга

Перед Шурой вырос пакет с парой килограммов кофейных подушечек в сахаре и немного слипшейся карамели с фруктовой начинкой.

– С карамелек заставили снять всю обёртку, – рассказывала сестре Люба. – Оказывается, нельзя, чтобы конфеты были в бумажках. Вот мне и пришлось… Ты только не думай, я купила все свежее, а пирожки сама испекла. Тебе ведь всегда нравились мои пирожки…

Шура протянула руку и потрогала полиэтиленовый пакет с сухой заваркой чая, зашелестевший под её пальцами.

– Что, больше не могла привезти?

– Шура… – расстроенная Люба даже покраснела от таких слов сестры. – Больше у меня не получилось… Я и так потратила всю свою зарплату на покупки и дорогу. Билеты на поезд такие дорогие, а потом пришлось ещё и на автобусе сюда ехать.

– Ой, вот только не надо рассказывать мне, как тебе тяжело живётся там, на воле, – скривилась Шура. – Зачем ты приехала? Чтобы я тебя пожалела? Так это ты должна жалеть меня!

– Очень плохо тебе тут, да? – проговорила Люба, с трудом сдерживая подступившие к глазам слёзы.

– А ты сядь, посиди вместо меня, тогда и узнаешь, – усмехнулась Шура, откусывая от половинки пирожка. – Строишь из себя добренькую. А сама первый раз ко мне явилась, и то на краткосрочную свиданку. Не облезла бы, если бы на трое суток приехала, а то и на пять. Я бы хоть отдохнула…

– Шура! – щеки Любы запылали от несправедливого обвинения. – Мне уже три раза отказывали в этом! Два раза сказали, что ты находишься в каком-то штрафном изоляторе, один раз вообще ничего не объяснили. Просто отказали и всё. Даже передачку не приняли. Я измучилась, пока добилась хотя бы этой встречи с тобой.

– Ой, ладно, разгунделась, – равнодушно повела плечами Шура. – Никто тебя не заставляет мучиться со мной. Сонька же звала тебя к себе. Что же ты не поехала с ней? Жила бы сейчас припеваючи, бананами питалась…

– Пока ты здесь, я тебя не брошу, – покачала головой Люба.

– Ну и дура, – доев пирожок, Шура впилась зубами в сочное красное яблоко и отвернулась от сестры, разглядывая стены комнаты свиданий, выкрашенные тусклой голубой краской.

Люба поднялась со стула и проговорила дрожащими губами:

– Ладно, Шура, пойду я… Если что-нибудь будет нужно, ты мне напиши… Я живу всё там же, в общежитии на Ломоносова. У тебя же есть мой адрес…

– Ясно, – кивнула Шура. – Вот, значит, ты какая! А ведь я тебе жизнь спасла! Помнишь, когда мать Артёма вздумала отравить тебя. Кто за тебя заступился? Я! Кто пытался помирить тебя с Артёмом? Тоже я! А ты от меня теперь носом воротишь! Подумаешь, обиделась! А что я такого сказала? Что вам всем наплевать на меня? Так вы побудьте в моей шкуре! Ни за что ведь сижу…

Она обхватила голову руками, уронила её на стол и заплакала тихо, но горько и надрывно:

– Ой, горе горькое, беда моя бедная… Нет у меня больше силушки терпеть всё это… Не вынесу я… Руки на себя наложу…

– Шура, Шурочка, дорогая моя, хорошая! – бросилась к ней Люба и обняла за плечи, – верю я тебе, верю! И никогда тебя не оставлю. Только не говори так, пожалуйста. Ты сильная, ты всё выдержишь. И обязательно выйдешь отсюда. У тебя всё будет хорошо. Вот увидишь…

Люба прижимала к себе голову старшей сестры и покачивала её, как будто та была маленькой девочкой. Постепенно Шура затихла, а потом, всхлипнув, сказала:

– Боюсь я, что сломаюсь здесь… или натворю чего-нибудь… Нервы совсем ни к чёрту стали… Нет, Люба, правда… – вздохнула Шура. – Я ведь уже несколько раз срывалась, за это в ШИЗО попадала. В последний раз пятнадцать суток там просидела. И до этого десять.

– А за что тебя туда? – затаив дыхание, спросила Люба.

Шура снова пожала плечами:

– Говорят, что плохо себя веду…

Она замолчала и отвела взгляд в сторону. Может рассказать сестре, как она в первый раз вошла в камеру, прибыв по этапу в эту колонию? И как её встретили две халдейки Рузанны – Люся и Нюся. Они обе подскочили к Шуре, намереваясь зацепить её пожёстче, но она не обратила на них никакого внимания. Поздоровавшись сразу со всеми сиделицами, Шура выбрала глазами для себя удобную шконку и, не обращая внимания на визги Люси, оказавшейся её владелицей, бесцеремонно скинула вещи верещавшей халдейки прямо на пол. По одному жесту Рузанны, старшей в этой камере, Люся и Нюся набросились на Шуру, но справиться с ней не смогли. На шум прибежал конвой, и Шура первый раз оказалась в изоляторе, где провела несколько дней.

Вот только это наказание нисколько не испугало молодую женщину. Она уже решила, что ничего и никому здесь не уступит, а потому, когда вернулась в камеру, снова направилась к выбранной шконке.

– Наглая да? – усмехнулась Рузанна, сделав знак своим халдейкам не трогать новенькую. – Люблю таких. Ну давай, представляйся по полной форме. Кто такая, за какие грехи к нам пожаловала? Что за статья?

Шура на автомате произнесла давно заученную речь с указанием статей, за которые получила свой срок.

– Ишь ты, – Рузанна поправила чёрные как смоль волосы. – Ну и кого же ты замочила, подруга? Неужто муженька?

– Никого я не мочила, – ответила ей Шура, заправляя постель. – Германом его звали, любовником он мне был когда-то. Потом разошлись. Кто его убил, не знаю, а следствие разбираться не стало, сделало меня крайней. Воровство ещё приписали, которое я тоже не совершала…

– Святая, значит? – расхохоталась Рузанна. – Ну-ну! Давай рассказывай свои сказки дальше… Занятно послушать…

– Расскажу, когда захочу, – резко оборвала её Шура. – Пусть тебя твои шестёрки развлекают. А я не нанималась…

– Борзеешь, новенькая, – с показным равнодушием произнесла Рузанна.

– Моё дело, – не думала уступать ей Шура. – Хочешь поговорить по душам, давай. Только сначала о себе расскажи. Должна же я знать, с кем разговариваю.

– Да пожалуйста, – кивнула Рузанна. – Я в отличие от тебя за свои поступки отвечаю. Тоже по убийству закрыли меня, только по двойному. И я не картонная душегубка как ты, а самая настоящая. Муженька своего я грохнула, с балкона седьмого этажа столкнула. Думала, летать научится, ангел мой, ан нет. Впечатался в асфальт как глазурь в пряник…

Рузанна рассмеялась такой шутке и несколько женщин, находившихся в камере, тоже заискивающе заулыбались. Но Шура даже не повела бровью и только спросила:

– А второй кто?

– Не второй, а вторая. Коза одна… всё путалась с моим Артурчиком, девчонку даже от него родила. Ну вот, я её на пешеходном переходе своим Мерсом и переехала.

– С дочкой, что ли? – округлила глаза Шура.

– Нет, – поморщилась Рузанна. – Маленькой гадючки с ней не было. Но я ещё разыщу её… Вот только отсижу своё и обязательно найду… не будет Артурчиково потомство жить на этой земле… Или я буду не я.

Шура ничего не ответила ей на это и только подумала о Матвеевой Елене, которой тоже хотела отомстить и была уверена, что обязательно сделает это.

Несколько последующих месяцев Шура жила вполне спокойно. Её никто не трогал и она расслабилась, решив, что ничего страшного больше не произойдёт. Однако однажды ночью кто-то набросил ей на голову одеяло и жестоко избил, заставив потерять сознание. Очнулась она в больничке, разбитая, раздавленная и искалеченная не столько телом, сколько душой…

Выздоравливала Шура долго и за то время, что провела на больничной койке, поняла, что получила хороший урок. Больше она не позволяла себе расслабляться. А после возвращения из лазарета, нашла удобный момент и едва не утопила в параше Люську, любимицу и правую руку Рузанны.

Спустя какое-то время от кулаков Шуры пострадала и Нюся. Шура мстила каждой своей обидчице с таким остервенением и злобой, что больше никто не решался трогать её. И даже Рузанна заговорила с ней как с равной…

Только Шуру это совсем не обрадовало. Она не собиралась обзаводиться здесь подругами и хотела только одного, чтобы её оставили в покое.

– Ладно, сеструха, – Шура вдруг улыбнулась Любе. – Не будем же мы с тобой гавкаться, как собаки. Всё равно ни у тебя, ни у меня больше никого нет. Сонька умотала за тридевять земель, Андрей так и не нашёлся. Гришка, уже и не помню, как выглядит. Ну да Бог с ними. Или чёрт… Мне плевать. Расскажи, как сама живёшь? Поварихой, значит, работаешь? Это хорошо. С голоду не помрёшь, значит. А мужиком обзавелась?