Смотрю на его каменное лицо, которое стало олицетворением моего унижения, и понимаю, что эти документы станут моим молчаливым согласием на все, что они потом со мной вздумают сделать.
Моя рука сама тянется к ручке. Пальцы обхватывают холодный металл, и я чувствую, как что-то внутри меня ломается.
— Ты долго будешь ломать эту комедию? — раздражается Журавлев. — Хотя я всегда знал, что ты дура, но чтобы настолько. Звонить к нам в офис с угрозами и думать, что мы тебя не найдем?
Его слова обрушиваются на меня ледяной лавиной. В глазах темнеет, а в ушах начинает звенеть.
— Я… я не звонила, — лепечу в полном смятении. — Какие угрозы?
— Мы вышли на тебя меньше чем за сутки по адресу регистрации. Чем ты вообще думала? Не получилось нагнуть Димку в прошлый раз, поэтому решила подсуетиться снова? Денег захотела?
Кто-то… кто-то позвонил им и назвался мной? Кто-то, кто знает про Илью? Ледяная стрела страха пронзает меня насквозь. Кто мог это сделать?
— Ты правда думала, что тебе заплатят?
Виктор смеется, а у меня все внутренности узлом завязываются.
— Глупо, Карина. Очень и очень глупо.
Ваши лайки и комментарии очень важны на старте истории)
3
Смотрю на него, и мой взгляд, еще секунду назад полный слез, становится таким же холодным, как у Виктора. Расправляю плечи, выпускаю ручку из пальцев и четко произношу:
— Я не буду ничего подписывать.
Журавлев прищуривается, словно не верит своим ушам. Демонстративно и насмешливо прикладывает ладонь к уху, склоняясь надо мной.
— Чего? Я что-то не расслышал?!
— Я не подпишу, — цежу сквозь зубы.
Может быть, я пожалею. Может быть! Но я не пойду у него на поводу, не стану их марионеткой.
— Нет? — Виктор застывает, а его надменная маска на секунду сползает, обнажая чистое недоумение.
— Я понятия не имею, кто и зачем звонил в ваш офис, но это была не я!
Делаю шаг вперед, и охранники, ошеломленные моей внезапной переменой, инстинктивно ослабляют хватку.
— Ты, кажется, понятия не имеешь, с кем связываешься, дура! — шипит Журавлев мне в лицо.
— Не знаю? Поверь, я в курсе. Ты просто цепной пёс, который лает по команде Астахова, воображая, что он тебе друг! — зло шепчу, слыша в своем голосе сталь. — Ты всегда выполнял за него всю грязную работу. Знаешь, я об этом не задумывалась никогда, но что, если это была твоя инициатива тогда? Что, если ты не пустил меня тогда в дом не по указу Димы? — выпаливаю какие-то бредни. Чтобы Астахов и не знал? Смешно!
Виктор молчит, стиснув зубы, испепеляя меня яростным взглядом.
Хватаю воздух губами, чтобы закончить свой дерзкий монолог. Силы уже на исходе, а я не договорила.
Дергаю руками, чтобы высвободить их из хватки охранников, и на этот раз мне позволяют это сделать.
Мельком обвожу взглядом свои ладони, а потом впиваюсь глазами в Журавлева.
— Передай Астахову, что если ему что-то от меня нужно… — делаю еще один шаг, сокращая расстояние между нами, — пусть приедет сам, а не присылает непойми кого…
Скулы Виктора белеют от напряжения и ярости. Он готов разорвать меня на части прямо сейчас.
— Ты сильно пожалеешь об этом, — выдавливает сквозь стиснутые зубы, касаясь напоследок моей щеки ладонью.
— Я уже давно пожалела, что связалась с вами, — шепчу в ответ и, круто развернувшись на пятках, поворачиваюсь к нему спиной.
Каждый мускул в моем теле напряжен в ожидании, что Виктор выйдет из себя. Что ударит, схватит, закричит. Но ничего не происходит. Я слышу, как хлопают двери машины, и, ускорив шаг, иду обратно к дому.
Плечи подрагивают, пальцы на руках тоже. Я чувствую, как по щекам начинают катиться слезы. Это все страх. Он такой сильный, что я еле-еле смогла его побороть. Буквально десять минут — и меня снова придавливает к земле.
Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, чем все это закончится.
Я иду. Не бегу, не спотыкаюсь, а именно иду. Шаг за шагом. И только когда заворачиваю за угол, понимая, что он меня не видит, ноги подкашиваются. Прислоняюсь к шершавой стене старого дома, и меня начинает трясти крупной, неконтролируемой дрожью. Только сейчас до меня доходит, что я натворила. Я объявила войну людям, у которых нет никаких принципов.
В ушах звенит от собственной дерзости. Я только что назвала Виктора Журавлева цепным псом. Я бросила вызов Астахову.
Точно дура.
Что я вообще наделала?
Они не оставят это просто так.
Астахов… он же приедет. Теперь точно. Я в этом почти не сомневаюсь. Вопрос только когда...
4
Дрожь понемногу отступает, сменяясь ледяным спокойствием.
Да, я боюсь. До тошноты, до дрожи в коленях. Но теперь этот страх меня не парализует, нет. Наоборот, он заставляет мозг работать быстрее.
Отталкиваюсь от стены, вытираю тыльной стороной ладони мокрые щеки и глубоко вдыхаю. На дворе глубокая осень. Ночью температура уже давно опускается ниже нуля. Ледяной ветер пробирает до костей и раздувает волосы, превращая укладку в птичье гнездо.
Шмыгаю носом, выдыхаю и понимаю, что вопрос «Что я наделала?» становится неактуальным.
Панический, почти парализующий страх отступает, и ему на смену приходит холодная, расчетливая рациональность.
Я должна понять, что мне делать дальше. Как себя вести. Как обезопасить нас с сыном.
Дотерев остатки слез, достаю телефон и звоню в фирму, куда меня пригласили на собеседование. Долго извиняюсь, что опоздаю из-за сломавшегося транспорта. Вру, но, вроде, выходит убедительно. В итоге эйчар входит в мое положение и переносит собеседование на завтра.
Благодарю за понимание, скидываю звонок и почти бегом возвращаюсь домой.
Когда захожу в квартиру, понимаю, что вернулась в свою крепость. Здесь не страшно. Здесь всегда поймут и поддержат. Здесь защитят и будут просто любить.
— Карин? — слышу папин голос позади. — Ты чего так рано вернулась?
— Пап, — разуваюсь, не поворачиваясь к нему, — на завтра собеседование перенесли, у них там какое-то срочное совещание.
— А, ну понял. Мы с Илюхой играем.
— Я подойду сейчас, руки помою, — тараторю, до сих пор не повернувшись к папе лицом.
Когда слышу его шаги, выдыхаю, снимаю верхнюю одежду, быстро прячу в шкаф и перебежками добираюсь до ванной.
Там тщательно умываю лицо, глубоко дышу и, нацепив улыбку, иду в комнату.
Илюша, сидя на полу, с восторгом катит машинку. Он поднимает на меня глаза, и его лицо озаряется улыбкой.
— Ма!
Вот он. Мой любимый мальчик. Человечек, ради которого я преодолею все трудности. Подхожу к коврику, опускаюсь на колени и крепко-крепко обнимаю его, закрывая своим телом, как щитом.
— Дочь, я вздремну схожу, — предупреждает папа.
— Конечно, иди, — часто киваю и беру у Ильи из рук машинку, которую он мне протягивает.
Часа через два дверь в квартире хлопает, и я вижу в дверном проеме нашей с Илей спальни голову сестры.
— Ну как собеседование? Я на обед специально домой прибежала, рассказывай, как прошло.
— На завтра перенесли.
Поднимаюсь, беру Илью на руки, и он тут же обнимает меня за шею своими пухлыми ручками.
— Посидишь с Илюшей завтра пару часов? Ты же выходная.
— Конечно! — сестра сразу оживляется.
Илюшу в нашем доме любят все. Души в нем не чают.
— Спасибо, Марин.
Благодарю сестру, меняю Илье подгузник перед тем, как уложить на дневной сон, и, пока занимаюсь этим, в голове складывается план.
Я пойду не только на собеседование. Нет. Еще завтра я пойду в юридическую консультацию, чтобы узнать, как можно противостоять таким, как Астахов.
