Он встал, подошел ко мне. Нависнул сверху, и в лунном свете его лицо выглядело демоническим.
— Ты предлагаешь мне сдаться?
— Я предлагаю подумать о будущем.
— О каком будущем? У преступников нет будущего. Есть только настоящее. И ты не понимаешь одного. Преступники не только мы… А и те, кто стоит по другую сторону. Ты думаешь там закон? Черта с два. Там ублюдки, которые хотят чтоб я торговал наркотой, хотят использовать мои каналы, мою землю и моих людей. А когда я отказал нас решили уничтожить. Никто не пойдет на компромисс. Поняла? Так что нет будущего, ясно?
— У всех есть будущее…
— Не у всех. Не у таких, как я.
Сел обратно, продолжил чистить оружие.
— Знаешь, в чем разница между мной и такими, как Рустам? Он думал, что можно откупиться. Что федералы согласятся на сделку. А я знаю — они хотят моей головы. И ничего другого им не нужно.
— Почему ты в этом так уверен?
— Потому что знаю. Я мешаю. Стою между ними и желанной прибылью. Это не федералы пойми? Это свое подразделение мафии. Они работают на Желобкова… Полковника Желобкова. И у него свои связи с наркотрафиком. Так что или они нас или мы их. Отсюда только один выход если они сдохнут — мы уйдем.
— И ты не раскаиваешься?
Засмеялся. Коротко, без веселья.
— Раскаиваться? За что? За то, что выжил в мире, где выживают только сильные?
— За то, что убивал невинных людей.
— Невинных? — Он посмотрел на меня с удивлением. — Ты думаешь, я убивал невинных?
— А разве нет?
— Каждый человек, которого я убил, заслуживал смерти. Каждый был либо врагом, либо предателем, либо тем, кто причинял боль слабым.
— А Рустам? Он тоже заслуживал?
— Рустам был трусом. А трусость в моем деле — это приговор.
«Приговор. Он выносит приговоры людям и сам же их исполняет».
— А я? Если завтра я скажу что-то не то — тоже получу приговор?
Камран перестал чистить пистолет. Долго смотрел на меня.
— Ты — другое дело.
— Почему?
— Потому что ты моя.
— И что это меняет?
— Все. Я могу простить тебе что угодно. Кроме одного.
— Чего?
— Предательства.
— А что ты считаешь предательством?
— Попытку сбежать. Связь с другими мужчинами. Попытку сдать меня властям.
— А если я просто захочу уйти? Честно, открыто?
— Не отпущу.
— Даже если я буду несчастна?
— Даже если будешь несчастна.
— Почему?
— Потому что без тебя я сойду с ума.
Слова вырвались у него сами собой. Он тут же замолчал, как будто сказал что-то лишнее.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Ты сказал, что без меня сойдешь с ума.
— Оговорился.
— Не оговорился. Ты это имел в виду.
Встал, отошел к краю площадки. Стоял спиной ко мне, смотрел на горы.
— Камран, обернись.
— Не хочу.
— Обернись и посмотри на меня.
Медленно повернулся. На его лице была боль — сырая, первобытная боль загнанного зверя.
— Что ты хочешь услышать? — спросил он.
— Правду.
— Какую правду?
— О том, что ты чувствуешь.
— Я не чувствую. Я просто хочу.
— Чего хочешь?
— Тебя. Всю. Навсегда.
— И что готов ради этого сделать?
— Все. Абсолютно все.
— Даже убить меня, если я попытаюсь уйти?
Долгая пауза. Он смотрел мне в глаза, и в его взгляде была такая тьма, что по спине пробежали мурашки.
— Да, — тихо сказал он. — Даже убить.
— Почему?
— Потому что если ты будешь с другим, это убьет меня. А если я умру, то не хочу умирать один.
«Если я умру, то не хочу умирать один. Вот она, логика одержимого человека».
— Ты психопат.
— Возможно.
— Тебе нужна помощь.
— Мне нужна только ты.
Подошел ко мне взял мои руки в свои.
— Арина, я знаю, что я чудовище. Знаю, что причиняю тебе боль. Но я не могу иначе.
— Можешь. Если захочешь.
— Не могу. Я пытался. После той ночи, когда ты плакала… я пытался быть мягче. Добрее. Но это не я.
— А кто ты?
— Хищник. Убийца. Мужчина, который берет то, что хочет, и не отдает.
Слезы текли по его щекам. Я никогда не видела его плачущим. Это было страшно и трогательно одновременно. Вид этих слез пробил что-то глубоко внутри меня. Грудь сжалась так сильно, что дыхание превратилось в хрип. По телу прошла волна такого острого сочувствия, что заломило кости. Этот могущественный, жестокий мужчина плакал передо мной, и каждая его слеза обжигала мое сердце кислотой.
«Он человек, — с ужасом понимала я. — Под всей этой жестокостью, под всеми убийствами — он просто напуганный человек, который боится остаться один».
Руки сами потянулись к его лицу, чтобы стереть слезы, но я остановилась. Прикосновение сейчас могло разрушить что-то важное — этот момент его абсолютной уязвимости.
— Камран…
— Не говори ничего. Просто… просто не уходи. Ладно?
— Куда мне уходить? Мы в горах, в окружении твоих людей.
— Не уходи внутренне. Не переставай… не переставай быть рядом.
— Тише. Просто обними меня.
Он обнял меня так крепко, что стало трудно дышать. Но я не просила отпустить. В этих объятиях была отчаянная нужда двух людей, которые нашли друг друга в аду. И я не знала, что будет дальше.
Мы стояли в объятиях друг друга под звездным небом, окруженные горами и тишиной. Два человека, застрявшие между любовью и ненавистью, между жизнью и смертью.
«Может быть, это и есть настоящие отношения? — думала я. — Не идеальная гармония из романтических фильмов, а постоянная борьба двух сильных характеров?»
«Или может быть, я просто пытаюсь оправдать свою зависимость от человека, который меня разрушает?»
«Не знаю. И, возможно, никогда не узнаю».
На следующее утро к нам в аул поднялся человек. Один, без оружия, с белым платком в руке.
— Федерал, — сказал один из мужчин.
— Парламентер, — поправил Камран. — Хочет поговорить.
— Что будем делать?
— Выслушаем. А потом решим.
«Парламентер. Значит, федералы готовы к переговорам. Может быть, есть шанс закончить это без крови?»
Но, глядя на лицо Камрана, я понимала — он уже принял решение. И это решение не предполагало переговоров.
Война продолжалась. И конца ей не было видно.
Глава 18
Есть моменты, когда мир рушится не постепенно, а мгновенно. Как подорванное здание — сначала тишина, потом оглушительный грохот, а после — только пыль и обломки на месте того, что казалось вечным.
Сегодня мой мир взорвался.
Федеральный парламентер оказался полковником средних лет с усталыми глазами и папкой под мышкой. Он поднялся в наш аул с двумя автоматчиками, белый флаг развевался на ветру.
— Камран Байрамов, — сказал он, когда все собрались в центре аула. — Полковник Воронин, ФСБ.
Камран стоял в окружении своих людей, руки за спиной, лицо каменное. Воздух дрожал от напряжения — у всех руки лежали на оружии.
— Слушаю, — коротко сказал он.
— Пять километров отсюда находятся триста бойцов спецназа. Артиллерия на позициях, вертолеты в воздухе. Одна команда — и от этого места останется воронка.
По толпе прошел ропот. Женщины инстинктивно прижали к себе детей. Я почувствовала, как по спине пробежала ледяная дрожь.
— Но кровь детей нам не нужна, — продолжал полковник. — Поэтому предлагаю сделку.
— Какую?
— Ты сдаешься добровольно. Получаешь двадцать лет строгого режима, из них отсидишь четырнадцать при хорошем поведении. Все остальные остаются на свободе — женщины, дети, старики.
Двадцать лет. Цифра ударила по мозгу, как кувалда. Двадцать лет тюрьмы для тридцативосьмилетнего мужчины — это почти вся оставшаяся жизнь.
— Сколько времени на раздумья? — хрипло спросил Камран.
— До заката. Два часа.
— А если я откажусь?
— Штурм. И никого не пощадим. Даже детей. У нас приказ — взять вас любой ценой.
Полковник развернулся, чтобы уйти, но на пороге остановился.
