Хорошие девочки попадают в Ад (СИ) - Индиви Марина

— Ты охренел?! — переменная возникла за его спиной, и она была в ярости.

Чего-то подобного, признаться честно, Лукас как раз и ожидал.

— Тебе не понравился мой сюрприз?

— Твою мать, Лукас Вайцграф, у тебя есть хоть что-то святое? Я не просила тебя лезть в мою жизнь!

Ники слетела по лестнице и сейчас, стоя перед ним, сжимала и разжимала кулаки, поэтому ему пришлось подняться.

— Что? Снова будешь молчать? А как же поговорить?! Я думала, ты меня хотя бы подготовишь к этому дерьму!

— У твоей матери была не самая простая жизнь.

— О господи! — Она развернулась и побежала по берегу прямо к кромке ночного океана.

Раньше Лукас бы просто ушел в дом, но сейчас он пошел за ней. И вовсе не потому, что она спросила, когда ей топиться, конечно нет. Ники — не из тех, кто так просто сдается. Она боец, так же, как и он, и именно поэтому ей достаточно сложно понять женщину, которую он привез на остров для нее.

Ники бегала быстро, но ему не составило труда ее догнать. Догнать, перехватить за руку, развернуть лицом к себе.

— Пусти! — она рванулась. — Если ты настолько хотел поиграть в благородство, мог бы притащить ее под конец нашего отдыха, а не на первый же день, чтобы его полностью изговнять!

— Я не собирался портить тебе отпуск, — он отпустил ее только для того, чтобы тут же перехватить за запястья, — я хотел, чтобы ты это прожила и отпустила.

— Прожила и отпустила?! Что?! Ты, мать твою, вообще кто? Ты мне не гребаный психолог, ты мне вообще никто!

Ники снова рванулась, но Лукас не отпустил, дернул ее на себя. Она с силой влетела в него, ударилась о его грудь.

— Ненавижу тебя! — выдохнула она.

— На здоровье, — ответил он, и, перехватив ее за шею, ворвался поцелуем в красивые, приоткрытые губы.

В ответ она укусила его и яростно уперлась ладонями Лукасу в плечи.

— Серьезно? Ты думаешь, меня возбуждает узнать, что моя мать, которой не было до меня никакого дела, находится в двух шагах от меня? И что мой отец мне лгал?!

Ники забилась в его руках с такой силой, что удержать ее, ничего ей не сломав, было совершенно невыполнимой задачей. Поэтому и только поэтому Лукас ее отпустил, и она снова бросилась бежать по берегу с такой скоростью, словно за ней гнались все демоны ее разума. Логичнее было бы ее отпустить, логичнее, но… Лукас снова бросился за ней и догнал там, где остров изгибался дугой.

— Ники! — рявкнул он. — Стой! Да стой же ты! Или я перекину тебя через плечо и потащу назад.

Она остановилась, резко обернувшись к нему.

— Ты только и делаешь, что таскаешь меня туда, куда тебе вздумается!

— Сюда ты приехала по своей воле.

— Я приехала сюда из-за Амиры.

— Хорошо. А я привез твою мать из Штатов исключительно для того, чтобы вы все между собой выяснили. Ты собиралась начать новую жизнь, а новую жизнь невозможно начать, не оставив прошлое в прошлом!

В ее глазах заблестели злые слезы.

— Серьезно? Ты правда не думал сменить профессию, Лукас?

— Мне уже поздно что-то менять. А вот у тебя вся жизнь впереди.

— Поздно что-то менять моему отцу! — рявкнула она так, что эхо отразило ее голос от океана. — И то сомнительно, но, если уж так говорить, я бы гораздо спокойнее жила в своей новой жизни не зная того, что знаю теперь.

— Обманываться гораздо приятнее, это факт, — он посмотрел ей в глаза. — Но еще это совершенно бессмысленно. Те, кто нам лжет, никогда не будут с нами честны и откровенны, а если это так, какой смысл находиться рядом с ними?

— Ты серьезно не понимаешь? — Она сжала кулаки и шагнула к нему. — Когда ушла мать, это меня уничтожило! Почти уничтожило. Если бы не отец… а теперь я узнаю, что это он заставил ее уйти так. Что это он не давал нам толком видеться. Ты правда считаешь, что это то, что мне нужно было узнать сейчас? Когда я собиралась зализывать раны в отцовском доме? Когда я собиралась прятаться там, пока не смогу снова начать нормальную жизнь? Одна.

— Сейчас самое время.

Она покачала головой, а после сползла на песок и обхватила колени руками. Глядя на пену волн, мягко облизывающих берег, хмыкнула.

— Не понимаю, откуда в тебе такая жестокость. Ты же тоже терял…

Ники не договорила.

Лукас подошел ближе и опустился на песок рядом с ней.

— Возможно, в этом причина.

— Причина твоей жестокости?

— Причина того, что я предпочитаю видеть все как есть, а не как мне того хочется.

Ники вопросительно посмотрела на него, и он сказал то, что никогда и никому не говорил раньше.

— Моя мать родилась в Чили. В восьмидесятых они всей семьей бежали в Европу и обосновались в Германии, в Кельне. Через пару лет ее старшие братья примкнули к бандитской группировке. А еще через год она встретила отца. Они поженились, хотя его родители были против. Ее семья тоже не была в восторге, но потом родился я, и это как-то примирило и первых, и вторых. Мне было шесть, когда мои родители пропали, их похитили прямо из нашего дома. Отец успел затолкать меня в кухонный шкаф под раковиной, и меня просто не нашли. До восьми лет я надеялся, что они вернутся. Потом старший брат матери показал мне то, что с ними сделали. Враждующая группировка.

Она сглотнула, глядя на него широко расширенными глазами.

— Сейчас я ничего не чувствую по этому поводу, — произнес Лукас. — Но тогда мне потребовалось время, чтобы понять, что надежда может причинить гораздо большую боль, чем правда.

— Боль тебе причинила не надежда, а твой идиот дядя, — сказала Ники. — Он мог сделать все по-другому…

— Какая разница? Они все равно уже были мертвы.

Лукас поднялся и протянул ей руку.

— Возвращаемся?

Он рассказал ей это не для того, чтобы ее впечатлить, или тем более спровоцировать на жалость. Больше того, он не почувствовал ни облегчения, ни боли, когда говорил об этом. Так было всегда, вся боль осталась в прошлом. Даже когда умерла Мария, на мгновение пробудившая его к жизни, он чувствовал это на каком-то особом уровне. На такой глубине, с которой невозможно прорваться ни единой даже самой сильной эмоции или чувству. Потому что стоит им только добраться до сердца, как они убивают. Как выстрел в упор, только гораздо больнее и дольше.

Наверное, если бы сейчас она не приняла его руку, он бы просто развернулся и ушел, потому что добавить Лукасу больше было нечего. Но она приняла. Поднялась, отряхнула легкие пляжные брюки. И молча пошла рядом с ним вдоль берега.

Ники

Каждый раз, когда наши трагедии кажутся нам самыми страшными, обязательно находится тот, у кого они в разы страшнее. Это не делает нашу боль менее значимой, это просто возвращает из собственных страданий в реальность. Туда, где мир не кажется несправедливым ко всем, кроме тебя — в моменте. Туда, где ты начинаешь понимать, что завтра будет новый день, и, возможно, станет чуточку легче, а потом еще, еще и еще… И так день за днем ты соберешь себя по кусочкам и начнешь новую жизнь, в которой еще будешь смеяться. В которой у тебя будут новые радости и проблемы, а прошлое останется шрамом на твоем сердце, едва различимым, блекнущим, как и все болезненные воспоминания. Так устроена наша психика, она выбирает забывать, чтобы не сломаться.

Мы подходили к вилле, когда Лукас посмотрел на меня и сказал:

— Анастасия уедет завтра утром.

— Зачем мне эта информация?

— На случай, если тебе есть что еще ей сказать.

Мне нечего ей больше сказать.

Или есть?

По крайней мере, мои родители живы. Мой отец хоть и зажал мать в тиски своих невыполнимых условий, она осталась жива. И он сам, хоть и лгал мне, тоже жив и вполне себе успешен. И, наверное, пока мы все живы, нам всегда будет что друг другу сказать. Может быть, именно затем, чтобы двигаться дальше.

— Хорошо. Буду иметь в виду.

Я направилась к себе, но по дороге задержалась у кабинета Лукаса. Конечно, мамы там уже не было, я просто замерла, пытаясь понять, что мне делать дальше. Может ли разговор с матерью дать мне что-то еще, но… я не хотела ее видеть. Все мое существо не хотело ее видеть. Даже несмотря на то, что она мне сказала, несмотря на то, что отец поставил ей ультиматум, она могла сказать мне раньше. Могла все объяснить, когда уехала — хорошо, пусть даже не в Москву, но в Штаты. Что изменится от того, что я ей скажу, как страшно, больно и одиноко мне было ночами? Что изменится от того, что я брошу ей в лицо претензии о том, что она дерьмовая мать? Тем более что все это уже не имеет совершенно никакого значения.