Лазурь на его пальцах (ЛП) - Лонсдейл Кэрри

От этого внезапного, столь тесного соприкосновения я невольно ахнула. Еще никогда я не оказывалась к нему так близко.

– Что ты делаешь?!

– Показываю.

– Что показываешь? – прошептала я, задрав голову к потолку.

– То, чему я научился, – с усмешкой ответил Джеймс. – Повторяй за мной. И прислушивайся к моему счету, – мурлыкнул он мне на ухо.

Он шагнул вперед, подтолкнул меня грудью и заставил отступить назад. Я споткнулась, и он обхватил меня крепче. Коснулся подбородком моей головы.

У меня все тело словно сжалось, стало неподатливым.

Джеймс уткнулся в мои волосы и усмехнулся:

– Что ты такая напряженная? Это же всего лишь я.

Ну да, всего лишь Джеймс. Причем Джеймс, держащий меня в объятиях. Сквозь свою легкую майку и его нарядную рубашку я ощутила жар его кожи и поморщилась. Это наблюдение ни чуточки не уняло мое неискушенное и в то же время бурное воображение. Впрочем, как я могла заметить, его сердце колотилось так же быстро, как и мое.

Мы медленно двинулись по кругу, и Джеймс начал считать. Несколько раз мы оступались, отдавливали друг другу носки, но наконец Джеймсу удалось размеренно вести нас в танце по кухне. Мы по-настоящему танцевали. Не скакали друг перед другом, как на школьных дискотеках – а танцевали красиво и элегантно, по-взрослому.

– Ты, значит, берешь уроки танцев?

– Угу, – тихо промычал мне в волосы Джеймс, отчего у меня по телу, до самых пальцев ног, прокатилась дрожь. – Сейчас мы с тобой танцуем вальс.

Я чуть отстранилась назад, посмотрев на него, и в то же время не забывая правильно переступать ногами.

– А к чему на деловых встречах и ужинах нужно уметь танцевать вальс?

– Для ведения переговоров, – скосил он на меня раздраженный взгляд. – По-видимому, матушка желает, чтобы мы всегда и во всем были на высоте, где бы нам ни довелось проводить сделки.

Воображение живо нарисовало мне Джеймса в деловом костюме, танцующим с красивой женщиной в узенькой юбке-дудочке и белой шелковой блузке.

– А ты что, на работе собираешься танцевать?

Я даже представить не могла, чтобы кто-то танцевал, договариваясь о заказах.

Джеймс откинул голову и рассмеялся.

– Нет, конечно же, чудачка! Чудачка ты моя! – повторил он снова, уткнувшись в мои волосы и поцеловал в макушку, отчего у меня по всему телу пронеслись искорки томления. Он назвал меня «своей».

– Папа после работы посещает массу званых вечеринок и некоторые сделки заключает как раз там.

Деятельность его родителей в «Донато Энтерпрайзес» настолько отличалась от работы моих мамы с папой в ресторане! Я хорошо представляла гламурную жизнь Донато-старших. Дамы в длинных вечерних платьях и мужчины в смокингах, потягивающие из хрустальных бокалов шампанское под оркестр из двух десятков инструментов.

Джеймс плавно провел нас вокруг кухонного островка, вернув меня к ароматному облаку свежеиспеченного печенья, а мои мысли – к впервые испытанному ощущению его телесной близости.

– Что ж, у тебя очень хорошо получается, – заметила я.

Так же, как и все прочее, за что бы он ни брался – начиная с его удивительно точной игры на футбольном поле и заканчивая техникой живописи, которую он освоил самостоятельно. Его написанные акриловой краской холсты были просто потрясающими.

– Это все благодаря тебе, – польстил мне Джеймс и добавил: – Ты очень быстро учишься.

От его дыхания волосы на моей макушке тихонько трепыхались. Мы танцевали совсем близко друг от друга, и от этого, так же легко и плавно, как он вел меня под свое размеренное «раз-два-три», мне в голову скользнула одна мысль.

– А ты когда-нибудь танцевал так же близко с девочками из своего класса? – почти шепотом спросила я.

Довольно долго Джеймс молчал. Я опустила голову, чувствуя себя очень глупо и неловко, от того, что задаю такие вопросы. Однако при мысли, что он мог вот так же обнимать и других девушек, мне становилось нехорошо.

Когда это я начала столь ревниво интересоваться, где и с кем он проводит время?

С тех пор, как он признался, что я его лучший в мире друг? Или с тех пор, как он обнял меня, прижав к себе, когда я плакала из-за Роксанны Ливингстон, которая стащила из спортивной раздевалки мое белье и стала запускать его, как из пращи, к потолку, где оно зацепилось за пожарный спринклер и осталось висеть на обозрении у всей школы. Джеймс тогда порывался пойти и выбить дурь из этой Роксанны – мне же хотелось лишь, чтобы он как можно дольше оставался рядом, и я боялась ему в этом признаться.

– Нет, – наконец ответил Джеймс. – Так не танцевал. С тобой – это совсем другое дело.

Я вскинула голову. Лицо его было совершенно серьезным.

– С того дня, как я начал брать уроки танцев, я мечтал танцевать только с тобой.

«Правда?» – дрогнуло у меня в груди.

Джеймс немного сбавил темп, и некоторое время мы просто покачивались из стороны в сторону, пока наконец не остановились.

– И я еще кое-что мечтал сделать.

– Что же?

– Поцеловать тебя.

И он немедленно осуществил свое желание. От неожиданности я округлила глаза, вцепилась пальцами в его плечо. Наши губы соприкоснулись раз, потом другой, третий. Затем он провел языком по линии смыкания губ, и я невольно вздохнула. Тогда он проник языком внутрь и вскоре отстранился, а у меня все никак не укладывался в голове тот факт, что Джеймс меня целует.

Я изумленно вытаращила на него глаза.

– Здравствуй, – смущенно улыбнулся он.

– Э-э… здравствуй, – моргнув, отозвалась я.

Глядя на меня, Джеймс склонил голову набок, настороженно спросил:

– Ты в порядке?

– Хм… да… Кажется, да.

– Тебе кажется? – как-то нервно усмехнулся он.

Я коснулась языком своих губ. Они мелко дрожали. И вся я дрожала и трепетала от этих новых, чудесных, поистине феерических впечатлений. Я чувствовала себя, словно бабочка, предпринявшая свой первый в жизни полет.

– Почему ты меня поцеловал? – зачем-то спросила я.

– А ты не знаешь? – спросил он, и я помотала головой.

Ну да, он говорил, что я его лучший друг – но только и всего. Всего лишь друг.

– Ты мой лучший друг, Эйми, – эхом повторил Джеймс мои мысли. От разочарования у меня сразу поникли плечи, и он провел пальцем по моему подбородку, приподняв мое лицо. – На самом деле, ты для меня значишь гораздо больше. – Голос его стал тише, в нем появились нотки робости: – Я уже говорил тебе, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо на свете. И я по-настоящему влюблен в тебя.

– О-о… – выдохнула я, округлив губы.

Тут лицо Джеймса просияло широкой улыбкой, лучезарнее и ярче августовского солнца, и он обхватил меня медвежьими объятиями, оторвав от пола.

– Господи, как же я рад, что мы снова с тобой в одной школе! Теперь мы сможем видеться гораздо чаще.

– То есть до этого мы с тобой недостаточно часто виделись? – съязвила я.

– Этим летом – нет. – Он опустил меня на ноги, однако объятий не разжал. – Слушай, ты же снова сможешь передавать мне записочки на переменах.

Мои щеки залились пунцовым румянцем.

– Мне нравились твои записки. Я по ним уже соскучился.

Я смущенно улыбнулась:

– Ну, тогда я, пожалуй, напишу тебе еще.

Джеймс наконец отпустил меня и сунул в рот еще одно печенье.

– А ну! Хватит есть печенье Кристен!

– А ты не делай его таким вкусным. – Тут он внезапно обхватил ладонями мое лицо. Не ожидая от него такого, я шумно втянула воздух. Джеймс вперился в меня восхищенным взглядом. – Бог ты мой, твои глаза вблизи еще прекраснее. Они такие голубые! Прям как Карибское море! Можно я снова тебя поцелую?

– Да, если хочешь, – едва слышно произнесла я.

Ощущение от поцелуя было для меня настолько ново, и мне не терпелось испытать это еще раз. Затаившаяся было внутри меня бабочка опять взмахнула крылышками, готовясь совершить новый полет. Джеймс широко улыбнулся, я улыбнулась в ответ, и, счастливо рассмеявшись, мы поцеловались.

– А тебе точно не влетит, что ты здесь? – спросила я через какое-то время, подумав, как недовольны будут его родители, узнав, что он пропустил футбольную тренировку.