Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор

– А ты, этим, ну с девчонками… Раньше занималась? – спросил я, спотыкаясь на каждом слове.

– Ты что, дурак, вообще?! – искренне возмутилась Ли.

Я заметил мимолетную заминку, продолжительностью не более одного сердечного удара, прежде чем она ответила.

– Ну, было пару раз на Азовском море в Кирилловке, – подумав, тут же с обезоруживающей легкостью согласилась она. – С одной моей подругой по пьяне, ты ее не знаешь. Она от этого просто тащилась, а мне не понравилось. Ну, не так чтобы очень, знаешь ли, а так… Никогда, клянусь!

По интонациям ее голоса я догадался, что последнюю фразу она придумала на ходу. Неужели она врала? Это было минутное впечатление, но я его уже никогда не забывал.

– Знаешь, они кого-то привезли из Днепра, – меняет тему Ли. – Говорили, что он руководитель танцевальной труппы их областного драматического театра, сильно хочет меня посмотреть. Точно, обманывали. Да и этот, которого я не знаю, так мне не понравился. Какой-то он поцоватый, все время молчал, на меня вперился противно так, не моргая, как удав. Знаешь, они точно гнали насчет этого, с драмтеатра, боялись они его что ли, или он им денег приплатил, а может, наркоты пообещал, но просто так Серя пером бы не махал.

Он же, гаденыш, тебя чуть не подрезал! Никогда от него этого не ожидала. Когда я отказалась с ними ехать, он вдруг щелк выкидухой и давай чирикать что-то наподобие угроз, а мне так смешно стало, он маленький такой, ручонка детская, а нож в ней та-а-акой ба-а-алшой! Умора! – и Ли залилась развеселым пьяным смехом.

– А может, мне это так показалось? Как говорится, в чужих руках и х... толще кажется! – и захохотала пуще прежнего.

Время от времени у Ли прорывалось наружу донельзя шпанистое бесстыдство, ее фразы были словно надерганы из лексикона обитателей коммуналок и притонов. Я замечал, что ей нравится жаргон воров и гомосексуалистов, у нее была какая-то тяга к ним, и для меня непонятным оставалась эта противоестественность ее влечения.

– Короче, теперь ясно, у них точно был какой-то левый интерес меня увезти, – став серьезной, сурово проговорила она.

Когда Ли была пьяна, ее настроение менялось из крайности в крайность. Эта непредсказуемость добавляла ей шарма и поначалу мне нравилась.

– А ты не дал! Ты ж мой заступник! – вновь развеселилась она и мокро чмокнула меня в щеку.

– А так бы поехала?

– Та, ну тебя, Андрюша! Такое скажешь, с этим все кончено. Ты у меня единственный, ты же знаешь…

Я слушал ее с буравящей мыслью, что она опять врала. Я уже не мог отличить, где правда, где ложь. Но, что такое ложь? Если бы сама жизнь могла обходиться без лжи, то ее не было бы. Удобная философия, нечего сказать. Я знал, что Ли не стесняется своей наготы, и гордится своим телом, поэтому всегда готова выставить его напоказ, чтобы все могли видеть и любоваться ею. «Люблю, когда на меня смотрят и восхищаются мной», ‒ призналась она как-то мне. Я понимал, насколько важно для нее вызывать восхищение публики. Понимал, поскольку это сугубо артистическая черта характера, которой не лишен и я. Если человек не стремится понравиться, произвести впечатление, удивить окружающих, то и артиста из него не получится, каким бы талантом он не обладал. Но мерзко было сознавать, что ее телом, которое было мне так дорого, обладали своими похотливыми взглядами посторонние.

Кроме этого, я не раз замечал и ее странные отношения с некоторыми знакомыми девушками. Это были и не в меру жаркие приветствия, сопровождающиеся страстными поцелуями, влюбленные взгляды и непонятные недомолвки, но всему этому я вначале не придавал значения.

Мы все же добрались до славной улицы Анголенко. Метель нежданно улеглась, ветер стих, но прежде разогнал облака. И вдруг открылась огромная белая Луна, изъеденная черными пятнами, как лицо прокаженного. Она осветила все вокруг и меня, и Ли мертвенным пепельно-серым светом. Заканчивалось 21 декабря и наступала самая долгая ночь в году.

Кланю мы застали дома, что само по себе было большой удачей. Она была не одна, у нее «гостил» ее знакомый армянин с базара по имени Сурен. Кланя называла его Сурик. Их сонных и пьяных мы подняли с постели. Игриво улыбаясь (иначе не скажешь), Кланя расхаживала по комнате нагишом, виляя слегка отвислым задом. Кошачья гибкость сочеталась в ней с умеренной, совсем без излишеств, пышностью форм. Посреди небольшого, слегка выпуклого живота темнел глубокий пупок, сквозь смолистые завитки волос на лобке пикантно просвечивала белая кожа. Ее высокие груди с задорно торчавшими кверху острыми темнокоричневыми сосками слегка подрагивали в такт шагам. Заметив, наконец, что я с интересом разглядываю Кланю, Ли наигранно сердито на нее прикрикнула:

– Кланька! Сейчас же прикройся, бесстыдница! Ты же Андрюшу смущаешь. Хочешь его сегодня довести до седьмого нервного потрясения?

Женоподобный Сурен, как шимпанзе оброс черными остистыми волосами. Он усердно старался задрапировать себя в серое приютское одеяло, но его скроили в расчете на недоношенного подкидыша. Как он ни ловчился, ничего не получалось, и на всеобщее обозрение открывались те или иные интимные подробности его тела. На его откормленном пухлощеком лице застыла улыбка с выступающим вперед рядом верхних зубов. Нижние зубы скрывались за прикушенной нижней губой. Округлившимися глазами он украдкой поглядывал на мою окровавленную ногу.

Меня она тоже интересовала. Поэтому, явившись к Клане в гости, я первым делом совсем неучтиво снял перед нею штаны. Ни йода, ни бинта Кланя у себя в доме не держала, наверно, по идейным соображениям. Полосками разорванной простыни она и Ли перевязали мне бедро, наслюнявив обрывки газеты, заклеили бровь и переносицу, застирали рубашку и брюки. Все это они делали, покатываясь со смеху. Когда Ли встречалась с Кланей, они могли прыскать и хохотать днями напролет. Я один раз спросил у Ли, почему она с Кланей всегда хохочет? Она мне ответила: «Мне с ней весело. Кланя самый забавный человек на свете». Позже, в другой своей жизни, я узнал, что смех без причины ‒ лучший смех на свете.

Их забавляло нынешнее приключение, которое могло мне стоить зрения, а то и жизни. Мне было не до смеху, но я на них не обижался. К подобным вещам я относился легко, жил по принципу: пан или выиграл, tertium non datur [38], а если дано, ‒ то в третьем, виноват ты сам. Некого винить. Ли, мой собственный выбор, моя чудесная находка, но ее окружение серьезно вредило моему здоровью. Без пристрастия оценивая сложившуюся ситуацию, я не снимал ответственности и с себя. Я влюбился в Ли с первого взгляда. Любовь с первого взгляда таит в себе много неожиданностей и разочарований, поскольку я скорее влюбился в выдуманный мною образ.

Теперь же, узнавая ее лучше, я входил в полосу прозрения и рядом с прекрасными ее душевными качествами, проявлялись другие особенности ее характера, о которых я только смутно догадывался. Она часто не воспринимала грань между смешным и ужасным. Мне казалось, что причина не в ее душевной черствости, а в насмешливом складе ее ума. В отличие от меня, она ничего не принимала всерьез, и поначалу мне это нравилось. Быть может, ее смешил доходящий да абсурда комизм, переполняющий нашу действительность? И она смеялась от всего, что происходит вокруг. А может, она смеялась, чтобы не заплакать?..

Я спрашивал у себя, куда заведет меня эта странная связь? Вероятно от пресыщения, я все чаще задумывался о том, что половые сношения довольно утомительны и не так уж необходимы. И все же, речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Ли. Но мне не понятно было, зачем моей необыкновенной подруге эти опасные, предательски ненадежные маленькие злодеи? Почему она так тяготеет к их миру зла и обмана? Хоть мне и не хотелось признаваться в этом себе самому, но я начал сознавать, что дальнейшие мои отношения с Ли могут привести к совершенно неблагоприятным для меня последствиям. Однако задумываться над тем, как быть дальше, не было сейчас никакого желания.