Жестокие принципы - Аркади Алина

Схватив меня за плечо, резко разворачивает и прижимает к стене. Уклоняюсь от настойчивых горячих губ, которые берут мои в плен снова и снова, подчиняя и не позволяя отдышаться. Словно мужчина решил сломить сопротивление и показать, кто здесь главный. Большие ладони скользят по бёдрам, поднимая форму, и сжимают ягодицы, заставляя издать странный звук, похожий на мычание. У Островского всё распланировано, и даже сейчас, уверена, он готов к моему сопротивлению. А мне хочется выть в голос от осознания, что этот равнодушный мужчина просто удовлетворяет физические потребности, не испытывая никаких чувств. Хотя нет, чувства всё же имеются: ему необходимо, чтобы женщина смотрела на него без отвращения.

– У меня месячные, – успеваю сказать, когда Парето на мгновение отрывается от моих губ.

– Да? – с интересом рассматривает моё лицо, а потом ныряет рукой под кромку белья и массирует пальцами клитор, растирая влагу по складкам.

Издаю протяжный стон, ругая своё тело за реакцию на его прикосновения, которые не могу контролировать. Захлёбываюсь эмоциями, накрывающими с головой, и мысленно прошу Костю, чтобы не останавливался. Он проникает в меня пальцами, не прекращая терзать губы, а затем вытаскивает их и внимательно смотрит. На них нет крови.

– Лгунья, – довольно улыбается и облизывает фаланги, отчего мои щёки вспыхивают, а в горле пересыхает.

Это так грязно и в то же время невероятно сексуально, что я закрываю глаза, чтобы стереть пошлую картинку и довольную ухмылку Парето. Он избавляет меня от одежды, подхватывает на руки и несёт на кровать. Снимает рубашку, являя привычные шрамы, но не избавляется от брюк и опускается сверху.

Напряжение между ног такое, что я почти готова умолять Островского взять меня, чтобы получить сладкую разрядку и вновь ощутить оргазм. Но Парето спускается ниже, разводит в стороны мои ноги и касается языком клитора, втягивая в рот. Выгибаюсь от неожиданной ласки и сгребаю пальцами простыню, пытаясь удержаться в реальности. Получается плохо, потому что Костя посасывает, лижет и втягивает плоть, заставляя просить ещё. Не могу контролировать свой отклик на Островского, который спускается к влажному входу и таранит его языком. Дёргаюсь, словно от разряда электрического тока, после каждого движения и чувствую приближение развязки, которая накрывает внезапно. Протяжно стону, пока перед глазами рассыпаются искры от полученного удовольствия, и боюсь открыть глаза, не желая смотреть на Парето.

Часто дышу, восстанавливая дыхание, и уже хочу возмутиться, но меня накрывает большое тело, проникая в лоно рывком. Островский замирает, ждёт, когда я перестану пульсировать вокруг его члена, и начинает медленно двигаться, наращивая темп. Покрывает поцелуями мою шею, спускается ниже и втягивает поочерёдно соски, обводя по кругу языком. Дальше я уже не отвечаю за свои действия и притягиваю Костю к себе, желая получить поцелуй.

Реальность растворяется в моих стонах и громких шлепках. В такие моменты я могу касаться его, где хочу и как хочу. Ощущать под ладонью упругую кожу, перекатывающиеся от напряжения мышцы, глубокие шрамы с выступающими краями. Я досконально изучила их все и даже с закрытыми глазами могу описать каждый, уточнив неровности и шероховатости. Сейчас он мой, во мне. Ненадолго, на короткий промежуток времени, но в такие моменты я слепо верю, что там, под вздымающейся грудиной, его чёрствое сердце бьётся лишь для меня одной. И когда вбивается в моё тело, когда впивается зверским поцелуем, когда длинные пальцы сжимают кожу, когда рвано кончает, сопровождая свой оргазм коротким рыком, когда бормочет нечто неразборчивое, оставляя последний поцелуй на моих губах.

А затем пелена спадает с глубокой синевы, возвращая холодную бездну, равнодушную ко всему живому. Вот и сейчас, открыв глаза, планирую увидеть привычное безразличие, но в синеве Островского плещется нечто иное, не поддающееся описанию. Я бы сказала, что это нежность, если бы не знала этого человека и не была уверена в отсутствии подобного рода чувств.

– Твой ответ, Лена, – нависает сверху и не собирается покидать моё тело, наслаждаясь затухающей пульсацией. – Мы вместе или по разные стороны баррикад?

– Вместе, – соглашаюсь, понимая, что выбора у меня нет и только рядом с Парето моя дочка будет в безопасности.

– И всё же я сделал правильный выбор. – Уголки губ дёргаются в подобии улыбки, являя мне довольное лицо.

– Странное высказывание для человека, который никогда не ошибается.

– В отношении женщин утверждения и правила часто не работают. Вы подвержены эмоциям, которые вами управляют. Неверное слово, неправильная интонация, ошибочное действие, и всё – нежная фея превращается в разъярённую фурию, способную испепелить лишь взглядом. Поэтому мне нужны гарантии: что бы ты ни услышала и ни увидела, не осуждаешь мои действия, не стремишься перенаправить, занимая мою сторону.

– Даже если то, что вы делаете, – противозаконно?

– Даже, если то, что я делаю, – аморально.

Киваю, соглашаясь на условия Островского, пока плохо понимая, что именно он имеет в виду. Не сдерживаясь, прикасаюсь к его лицу, очерчивая шрам и спускаясь к губам. Неожиданный порыв с моей стороны вызывает недоумение, но именно сейчас мне важно чувствовать его тепло и понимать, что он обычный человек, а не бездушная машина. Всё, что Костя делает и говорит, – показное, и, как правило, люди не заглядывают дальше, довольствуясь представленным. Я же, несмотря на сказанное, вижу нечто иное.

– Я свободна? – Островский всё ещё нависает сверху, не позволяя сдвинуться с места под тяжестью своего тела.

– Нет, – дышит мне в губы, – мы только начали.

Глава 22

– Доброе утро, Елена Родионовна, – непривычное обращение из уст Гриши режет слух.

– Гриш, ты чего? – удивлённо смотрю на парня, пока Тася спускается по ступенькам и со второй прыгает ему прямо в руки. Но он ловко её подхватывает, опуская на землю, и дочка бежит к качелям.

– Приказ, – разводит руками. – Догадайся чей.

– Ясно. Наверное, все решили, что я выгодно устроилась, когда выскочила замуж за Островского? – Глухая усмешка вырывается непроизвольно, когда я вспоминаю, как именно дала своё согласие.

– Наоборот, – опровергает мои предположения Гриша, чем несказанно удивляет. – Парни озадачены. Считают, что хорошо устроился именно Парето. Молодая красивая жена, которая смотрит на него с обожанием и…

– Как смотрю?

– Небезразлично, как смотрели другие.

– А много было «других»? – Не знаю, зачем спрашиваю, но упоминание о женщинах Кости неприятно колет изнутри.

– Немного. Но достаточно, чтобы понять: им либо нужно было пробиться наверх, либо получить денежное поощрение. Когда получали необходимое, просто сваливали.

– Как он реагировал?

– Никак, – пожимает плечами, не забывая посматривать на Тасю. – Он же непробиваемый.

И правда – непробиваемый. Прекрасная характеристика Островского, идеально отражающая его суть.

– Пора кормить мужа завтраком. Жду на обед, – тороплюсь в дом, понимая, что с минуты на минуту на кухне появится Костя.

Оформляю панна-котту соусом и занимаюсь кофе, когда чувствую появление Островского, остановившегося за моей спиной.

– Завтрак готов. Сейчас подам, – говорю не оборачиваясь.

– Откуда знаешь, что это я?

– Просто знаю.

– Ты можешь больше не работать на кухне.

– Я хочу, – выставляю перед ним десерт. – Мне нравится готовить, тем более на такой кухне. К тому же вы не настроены жить долго и счастливо, а в какой именно момент я стану вдовой или женой декабриста, неизвестно. Даже при неблагоприятном стечении обстоятельств я могу остаться работать в этом доме с позволения Альберта Витальевича или же согласиться на предложение Шагана, который так заботливо вручил свою визитку. Возможно, ваша фамилия оттолкнёт от меня некоторых людей, но её всегда можно изменить. Для этого просто нужно снова выйти замуж. Уверена, молодая, состоятельная вдова вызовет интерес, так что долго существовать в одиночестве не придётся.