После любви - Платова Виктория

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112

Что именно находится за ними – не так уж трудно представить:

необжитое пространство.

Дядюшка Иса купил дом совсем недавно, со временем он обживет комнаты и починит фонтан, а то, что дом слишком велик, чтобы жить в нем одному, – это не препятствие.

Скоро приедут племянники, возможно даже с семьями. С женами, детьми, возможно даже с близнецами; смех детей вернет дядюшку к жизни и заставит отступить воспоминания, не дающие спать по ночам.

Об автокатастрофе.

О лобовом столкновении с грузовиком.

После лобового столкновения с Алексом и еще более лобового столкновения с Фрэнки эта тема живо меня волнует. Надо бы порасспросить дядюшку о том, как он справлялся с мыслями о мертвых близких. Конечно, Фрэнки был совсем не близок мне, но он – мертв. Я постоянно возвращаюсь к этому, стараясь с ходу проскочить остановку «Скала дю Порт», меня там не было. И никто не сможет подтвердить обратного. Регистрация в отеле «Sous Le del de Paris» – да, вечеринка с шампанским – да, уход с вечеринки – может быть, ведь ушли-то мы не вместе.

А больше я Франсуа Пеллетье не видела.

Глубокое бурение темы Фрэнки чревато и другими неприятностями, о которых я не подумала сначала, но о которых собиралась говорить с Алексом: мой русский паспорт. Отметки в нем свидетельствуют, что, приехав по туристической визе три года назад, я несколько здесь подзадержалась. Возможно, это причинит неудобства Доминику, а возможно и нет – и откуда, черт возьми, исходит этот звук?..

Нечто среднее между зуммером и жужжанием пчелы.

Почти незаметно миновав ушные раковины, зуммер внедряется в мозг и принимается бить в одну точку. Короткие, упорядоченные промежутки между сигналами заставляют думать о системе, не имеющей ничего общего с пчелами. Скорее, это разновидность телефонного звонка, а звук идет из-за моей спины. Я оборачиваюсь: слева, метрах в трех от меня, просматриваются контуры двери и контуры прикрытого ставнями окна рядом с ней – а до этого стена казалась мне почти глухой. Все дело в ином – не голубом – цвете. И дверь, и ставни точно придерживаются грязно-белой цветовой гаммы, в которой выполнена вся стена.

За дверью в стене и находится источник звука.

Бросив взгляд на противоположную часть двора (дядюшка Иса как сквозь землю провалился), я вскакиваю на ноги и подхожу к двери, украшенной круглой белой ручкой. Уж не потайной ли склад с наркотой я случайно обнаружила? Ха-ха, торговцы гашишем не могут быть так беспечны!..

А потайная дверь не может быть не заперта.

Дверь поддается, стоит мне только легонько нажать на ручку. Следовательно – это не потайная дверь. И ничего интересного за ней нет, кроме раздражающего мозг зуммера.

Первое, что я вижу, зайдя вовнутрь и попривыкнув к полумраку, – стол посередине небольшой комнаты и кровать в углу. Косые лучи света, идущие от ставен, прошивают стол насквозь. А заодно прошивают и небольших размеров ноутбук, и небольших размеров телефон, который я поначалу принимаю за сотовый. Жужжание исходило от него.

Лейбл, украшающий ноутбук, – «SONY».

Лейбл, украшающий телефон, – «GLOBALSTAR».

Я совсем не фанат оргтехники, я игнорирую мобильную связь, я совершенно равнодушна к компьютерам, «е-оснащенность ими отеля Доминика я нахожу очаровательным анахронизмом, но… Есть вещи, в которых (благодаря бесконечным каталогам и прайс-листам Фатимы) разбирается даже отставшая от жизни русская матрешка:

дизайн и размеры ноутбука «Sony» тянут на несколько тысяч долларов.

«Globalstar» – не что иное, как фирма, занимающаяся спутниковой связью, и телефон не сотовый, а спутниковый. И это тоже стоит бешеных денег, возможно даже больших, чем ноутбук со всей его начинкой и прибамбасами.

Ай да дядюшка Иса, скромный торговец пряностями!.. С такой аппаратурой он может договариваться о поставках фенхеля и кайенского перца прямиком с горных вершин Большого Атласа, прямиком из центра Сахары. Увлекшись созерцанием компьютера и телефона, я не сразу замечаю саквояж, стоящий на кровати.

Отличная кожа. У Спасителя мира хороший вкус. Жаль, что я не успела сказать ему об этом до того, как он улетел.

Вот черт.

Он – улетел.

Одним из утренних рейсов, так сказал мне толстяк, и я поверила ему на слово. Кто из двоих соврал – Алекс Доминику или Доминик мне? Кто бы ни был – в дураках осталась я сама.

Вот черт.

Нет, это все же не саквояж Алекса. Тот был поменьше и поизысканней, с латунной застежкой. На этом саквояже застежка совсем другая – из хромированной стали. И кожа заметно грубее, не такая мягкая – даже на вид. Разница в классе бросается в глаза сразу, я просто слишком взвинчена, вот мне и лезут в голову всякие глупости. Алекс улетел, а я без зазрения совести вторглась в чужое жизненное пространство, что не соответствует не только марокканским традициям, но и христианским. Хороша же я буду, если добрейший дядюшка Иса застукает меня здесь!..

Напуганная мыслью о возможном разоблачении, я пулей выскакиваю из комнаты, прикрываю дверь и падаю на подушки у стола. Приняв непринужденную позу и чуть отдышавшись, я успеваю даже сунуть в рот кусок пахлавы и запить ее чаем. В этот самый момент и появляется дядюшка Иса, еще более улыбчивый, чем раньше.

– Вы не скучали, милая Сашa?

– Честно говоря, уже успела соскучиться. У вас отменная пахлава. И чай тоже замечательный.

– Рад, что вам понравилось. Вот, возьмите на память. Маленький подарок от дядюшки Исы.

Дядюшка протягивает мне бесформенный кусочек камня – слишком податливый, слишком легкий; цвет тоже так сразу не определишь: то ли болотный, то ли темно-серый.

– Что это?

– Амбра. Самая настоящая амбра. Запах амбры придает женщине загадочность и подчеркивает силу и благородство души. Ко мне приходили двое полицейских, Сашa.

Переход от амбры к двум полицейским так неожидан, что я не сразу понимаю, о чем говорит мне дядюшка. Двое полицейских? Только бы это не были Жюль и Джим!..

– Вчера, поздним вечером, произошло убийство. Совсем рядом. Вы не слышали?

– Что-то такое слышала… Краем уха. – Язык во рту распух и совершенно меня не слушается. – Поэтому вокруг было так много народу.

– Люди любопытны, а это не очень хорошее качество.

– Не очень… И что полицейские?

– Расспрашивали меня, не заметил ли я чего-нибудь подозрительного. Не видел ли кого-нибудь поблизости. Стандартные вопросы в таких случаях.

– Мне не приходилось сталкиваться с подобным.

– Да… Все гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.

Дядюшка Иса улыбается, и мне ничего не остается, как улыбаться ему в ответ. Так мы и сидим друг напротив друга: он – покачивая головой, я – задыхаясь от тяжелого, дурманящего запаха, идущего от куска амбры. Сознание туманится, я как будто снова погружаюсь в темноту вчерашней ночи; страхи, от которых я избавилась, снова возвращаются ко мне.

– Что же вы сказали полицейским, дядюшка Иса?

– Что я никого не видел. Я ведь и вправду никого не видел вчера вечером. Кроме вас и вашего друга, когда вы шли к лестнице. И кроме вас – уже без друга. Когда вы возвращались…

…Все гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.

Стена камеры, например.

Ночное расстояние от нее до деревянного лежака, на котором я провожу все свое время, не соответствует дневному. Десять шагов днем, при условии, что пятка левой ноги плотно прижимается к носку правой, ноги меняются: левая-правая, левая-правая – вот и выходит десять шагов. Не так уж мало, если учесть, что ночью от десяти шагов не остается и воспоминаний. Ночью стена дышит мне в лицо, мне даже не нужно вытягивать руки, чтобы коснуться ее. Закроешь глаза – и она тут как тут: царапает щеку, забивает рот пыльной каменной крошкой; загадка, которую мне не разрешить: почему в солнечной, ветреной Эс-Суэйре, где все стены – белые, существует эта – темно-серая, как кусок амбры, асфальтовая, маслянистая.

А может быть, все стены всех тюремных камер во всем мире именно такие? Покрытые копотью отчаяния, страданий, предсмертного ужаса и дурных мыслей? Я узнала бы о них больше, если бы умела читать по-арабски (стены камеры истыканы арабской вязью) – но я не умею читать по-арабски. И я до сих пор не оставила своего собственного автографа, просто потому, что не могу выбрать язык – французский, русский? македонский (меня принимали за уроженку Македонии)? немецкий (меня принимали за уроженку Лихтенштейна)? – только за убийцу меня не принимали никогда.

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112