Создана для тебя - Аддерли Кейт

Необычайное утро. Я словно в раю!

Необычайное, рай – никогда не использовала данные слова. Откуда они взялись в моем лексиконе? Видимо, дело в Кейптауне, его потрясающей погоде или зародившемся вместе приземлением самолета чувстве свободы, рвущим грудную клетку.

Клифтон оказался мне по вкусу.

Если так проходит мой первый день в Африке, что же будет дальше?

Чудесным образом я иду, куда глаза глядят, и дохожу до пляжа, куда выходят окна моей виллы. Вчера он был заполнен людьми, поэтому сейчас с трудом верится: «Я совсем одна». Бросаю бархатную сумку цвета горького шоколада на песок – нашла ее вчера в одном из шкафов отца – и бегу к воде. Под африканским солнцем волны кажутся такими теплыми, раскрывающими свои объятия для меня. Так лишь кажется…

Я замираю у прохладной воды, испытывая на короткий срок разочарование. Вчера меня не смутило, что тут не купался ни один человек. Сейчас я понимаю, почему. Мне казалось в такой жаркой стране можно плескаться круглый год. Не тут-то было.

Значит буду загорать.

С улыбкой разворачиваюсь, намереваясь отойти подальше от берега, и замираю. Никак не могу привыкнуть к тому, что каждый шаг – кадр культового фильма с самыми атмосферными кадрами за всю историю кинематографа.

Спускающиеся каскадом по скале к океану виллы – шедевры архитектуры. Как можно додуматься до того, чтобы построить таким образом дома? Дух захватывает от мысли, что я – одна из владельцев этого великолепия. Под крик белых чаек глаза находят белоснежную виллу – мою! Отсюда, с пляжа, она кажется маленькой. Ее идеально-выверенные линии блестят на солнце, оседая с напоминанием: «Это моя вилла». Моя. Шок – легкая форма, испытываемых мной чувств с момента переезда из Лондона. Великобритания и рядом не стоит с теми картинками, что я наблюдаю.

Лондон – грустный город, во всех смыслах приевшийся, блеклый. На его фоне Кейптаун – отражение жизни мечты, бушующая энергия, возможности, зажигающие сердца. Его природа покоряет, похищает сердца приехавших.

Я хожу здесь, как опьяненная праздником. Клифтон – это калейдоскоп, каждый увидит что-то свое, но никто не останется равнодушным.

Пока город видится мне таким. Я не думаю, что мое мнение изменится. Обычно первое впечатление никогда не подводит.

Включаю плеер и в такт качаю головой, раскладывая полотенце на огненном песке. Мажусь солнцезащитным кремом с головы до ног, ложусь. От удара надеваю кепку. Наверное, оно, как и полотенце, принадлежит моему покойному отцу.

Зря с вспомнила о нем.

Только вгоняю себя в негатив.

Отец – важная фигура для любой девочки.

Папа. Четыре буквы одного слова разносят меня в щепки, когда я думаю об отсутствии ключевого человека на протяжении всей моей жизни.

Я никогда не видела своего отца. Дыра от боли, похожая на вулканический кратер, никогда ни с чем не сравнится.

Меня всегда волновал мой отец. Знал ли папа о моем существовании? Если да, неужели ему никогда не хотелось познакомиться со мной? Увидеть, какой выросла его дочь, кем она стала, переняла ли его качества, внешность? Что она чувствовала, когда одноклассник впервые разбил ей сердце? Что она чувствовала, когда блестяще окончила школу? Бесконечное множество «когда». Судя по тому, что отец ни разу не приехал, не позвонил, ему не нужна была я. Он не хотел погружаться в мой мир, обременяться ненужной плотью.

Мне обидно. До сих пор.

Я не уверена, что боль от разлуки, предательства – а папу я считаю именно таким – заживет. Такое не может пройти бесследно. Шрам будет всегда со мной.

Я десятки тысяч раз задавала маме вопросы о папе. Пыталась выудить хоть какую-то информацию. Она наотрез отказывалась поднимать эту тему, уходила в истерику, кричала на меня, когда видела, что я не сдаюсь. Ее попытки приструнить меня не действовали до тех пор, пока однажды она не избила меня. Синяки долго не сходили. Около двух недель я не ходила в школу из-за побоев. Что сказала моя драгоценная мамочка? Вайлет приболела, неважно себя чувствует.

Ненавижу эту суку и того придурка, что обрюхатил ее!

Они оба сломали мне жизнь!

После того случая я больше не открывала рот. Давилась желанием вытрясти из женщины правду, задыхалась от неизвестности, но не смела открывать «хлеборезку» (с ее слов). Мама победила.

Я навсегда проиграла, ничего не узнав о папе.

При подписании бумаг меня сухо осведомили, что отец занимался торговлей древесиной и производством мебели – это все, что я знаю о нем.

Безжалостно утираю слезы, которые льются из-за несправедливости гребаного мира. Я напоминаю, что кому угодно можно плакать, только не мне! Вайлет Санкара – без пяти минут богачка! Лучше я буду затыкать дыры в сердце деньгами, чем ковырять там пальцем, никогда не отчитывающим купюры!

Спустя минут тридцать мне удается успокоиться. Не с первой и далеко не с четвертой попытки я прекращаю плакать. Отношения с родителями – моя самая большая рана.

Повезло, что на пляже никого нет.

Впервые я обращаю внимание на то, что одна. Вероятно, у жизни отменное чувство юмора. Даже здесь я одна. Мне неприятна мысль о прошлом. В Лондоне я ощущала себя самым одиноким человеком на планете. Ни друзей, ни отношений.

Не хочу быть одна. И при этом боюсь людей из-за той боли, что они могут причинить. Мать с отцом постарались над моим благополучием и свинтили на тот свет.

Знаю, говорю ужасные вещи. Однако факт остается фактом.

Собираю себя по частям и одеваюсь, решая вернуться на виллу.

Обратную дорогу я нахожу быстро. Выхожу на тропинку, ведущую к частным домам, и неспешно иду. Ориентируюсь по голубой крыше виллы своих соседей. Благодаря этому обозначению через пять минут стою у бетонного забора жемчужного оттенка с ключом в руках.

И тут-то меня ждет сюрприз.

Ладонью опираюсь на легкую шероховатость, присаживаясь на корточки.

– Эй! Привет! Я Вайлет.

Щенок радостно виляет хвостом на мое приветствие. Кажется, ему нравится наше знакомство.

Золотистый ретривер высовывает язык и оббегает меня, принюхивается, осматривает.

– Малыш, как тебя сюда занесло? – Смотрю в медовые глаза крохотного пса с болью в сердце.

Он заблудился? Или хозяева выбросили его? От второго варианта мне становится плохо. Щенок с восторгом встает на задние лапки и тянет лапки ко мне. Его кто-то обучал? Фух! Похоже, все же домашний. На душе становится легче от мысли, что он потерялся. Это лучше, чем быть преданным.

Не проблема. Я помогу ему найти хозяев.

Подхватываю ретривера на руки и прижимаю к себе. Осторожно заключаю его в объятия, чтобы не причинить боль. Не помню, когда последний раз с кем-то обнималась. Наверное, с Робертом перед нашим расставанием. По правде, близость с ним не вызывала теплых чувств. Я не чувствовала себя комфортно в отношениях в бывшим, но зачем-то оставалась с ним. Дура.

Оглядываюсь вокруг. Никого.

На шее щенка нелепо болтается розовый бантик. Он сбился набок, поэтому своей обязанностью считаю поправить его. Под бантиком я нащупываю кое-что кожаное. Ошейник с гравировкой имени. Лилу.

Значит Лилу.

Вчера перед сном на улице слышалось какое-то скуление, но я не решилась выйти. Было очень темно, а я достаточно трусиха. Во мне никогда не было такого качества, как смелость.

«Бояка», – так всегда называла меня мама.

– Пойдем со мной, кроха.

Открыв дверь ключом, отпускаю золотистого ретривера. Щенок (кажется, девочка) бежит по двору и обнюхивает территория.

Зараза! У меня даже покормить ее нечем. Я включаю свет во всем доме, медленно перемещаясь к кухне. За мной на своих коротких лапках бежит Лилу.

– Голодная? – Сюсюкаюсь с ней я, наливая в тарелку молока.

В холодильнике мышь повесилась. Разве объяснишь это щенку? Осталось только молоко. Немного достается Лилу, оставшаяся часть – мне. Она пьет, что радует. Наверное, ретриверам нужна более достойная еда, чем жидкость.