Слепое пятно (СИ) - "Двое из Ада"

— Прости меня, ты не вложение. Мне жаль, если это так выглядело… Я просто иначе не умею, Антон, я хотел порадовать… Ты, — Лев прижал Горячева сильнее в попытке оформить свои чувства в слова. — Ты мое сокровище.

«Одно из немногих, что я ценю в своей жизни», — добавил про себя Лев, выдыхая спертый воздух из легких, чтобы впустить в них ставший родным за сутки запах Антона. Это успокаивало лучше таблеток, регулирующих сон, и будоражило пока неисследованное самим Богдановым желание стать степенным, порядочным, нужным и правильным. Но он не знал, какими путями этого достичь, как пришить к телу своего существования лишнюю конечность, а посему исступленно повторил:

— Мое сокровище…

Ответом ему стал короткий поцелуй в шею. Антон щекотно выдувал ноздрями воздух. Еще какое-то время они вновь сидели молча, крепко прижимаясь друг к другу и беспорядочно прикасаясь к коленям, к рукам… Солнце тем временем садилось совсем низко. Крохотный, не раскрывшийся пока во всю силу диск одним краешком прижимался к неровной линии горизонта — крышам других домов, — а сверху прятался за тонким сизым облаком. Оттого закат сменил золото на красную медь. Ранние синие тени придавали ему поистине живописный контраст. Похоже, это уловил и Горячев, потому что, зашевелившись, он вытащил телефон и сделал несколько снимков: с видом на реку, на небо над домами… Замешкался. А после спросил:

— Ты не против сфотографироваться вместе со мной? Хочу оставить этот момент… Для нас. Обещаю, этот снимок погрязнет под тонной других, и только я буду знать о его существовании. Ну и в нашей переписке оставлю…

— Давай, — кивнул Лев. — И правда, мне обязательно скинь.

Антон переключил камеру. На экране отразилась его собственная улыбка — и на мгновение даже удивленный, непостановочный взгляд. Действительно, странно было смотреть со стороны на себя — рядом с другим… Но вот напряглась в Горячеве жилка фотографа. Он пересел повыше, выправился, чтобы оказаться с Богдановым на одном уровне. Сделал пару снимков с одного ракурса, потом немного с другого, потом — зарывшись рукой Льву в волосы, на что последний неодобрительно ворчал и пытался поправить измученную прическу.

— Не косись в камеру, забудь об этом вообще, — улыбался и смеялся Антон. — Целуй меня в висок лучше, романтика у нас или что…

Лев вымученно прижался губами к Антонову виску. Горячев неаккуратно дернулся в побеге за лучшим кадром, а Богданов, словно рассердившись, одарил поцелуем щеку. Один раз, другой, и вот уже предметом нежности стал острый в улыбке уголок губ, а за ним — сладкие раскрывшееся в смехе уста. Лев тонул, а за собой тянул Антона, подкрадываясь легкими прикосновениями к глубокому поцелую. Тот не сопротивлялся. И удивительно охотно ответил, пропуская Богданова внутрь, встречая горячим гибким языком. В этом не было излишней страсти. Только тягучая, накопленная за часы рядом, но вне досягаемости друг от друга истома — с привкусом кофе, шероховатая и цепкая из-за обветренных губ, висящая на грани осторожности в ненадежном упоре о кирпичную трубу да скат крыши. Антон легонько кусался и тыкался носом в перерывах между прикосновениями. Только один раз он позволил себе снова отвернуться в камеру, но лишь для того, чтобы наконец опустить поднятую все это время руку и положить ее вместе с телефоном на живот Льва. А затем — обратно в омут…

Они прервались лишь тогда, когда даже крепкие объятия перестали спасать от незаметно подкравшейся ночной прохлады. Дыхание Антона легко дрожало, как и он сам: опьяненный желанием, с ярко зарозовевшими губами, но все же озябший.

— Пойдем домой.

Комментарий к XXII

Надеемся, в это сложное для фикбука время вас порадует эта светлая глава. <3

Напоминаем, что у нас появился паблик ВК - и сейчас там, к слову, проходит обмен. Вы писали нам отзывы? Приходите за подарком! А может, это наоборот повод поделиться с нами мыслями, которые возникали у вас в процессе чтения, но которые вы оставляли при себе. ;)

Будем рады познакомиться ближе!

Подробнее: https://vk.com/wall-191377682_13

========== XXIII ==========

15.04. Ночь. Новый путь

Перед тем как обдать Богданова водой, душ неприветливо зашипел испуганной змеей. Лев подставлял лицо под первые теплые капли, смывая с себя послевкусие романтической встречи. Было в этом переживании так много забытого счастья, что он едва мог удержать эмоции в железном кулаке; от невозможности реализовать желаемое хотелось рвать на себе волосы, а на Антоне — одежду, губы — поцелуями, душу — признаниями. Жить хотелось по-новому: правильно, вольно, полной грудью. Забирать у судьбы все возможное, оставляя только сытые посевы надежды и ростки новых начинаний, — но нельзя. Эйфория прервалась вместе с поцелуем жесткой мочалки в плечо. Лев дернулся, словно не ожидал его, опустил под плетями воды голову, позволяя щекотному напору прижать затылок, как если бы Богданов был нашкодившим щенком и попался с тапком хозяйки в зубах.

В мозг полезли воспоминания о Елене, оставленные на выходные дела, ревнивый и сильный бизнес, незакрытые хвосты собственных обманов, неподчищенные следы мелких преступлений… Богданов все бросал при виде Горячева, становился слабым и рассеянным. Дурман в голове был непреодолимым, желания — поспешными. Импульсивность — худшая из черт для бизнесмена, как и медлительность для кролика. Одного кормят ноги, другого — холодный расчет. Но хватало короткого взгляда на Антона — и весь Богданов полыхал, как июльский лесной пожар, подкармливаемый торфяными бассейнами; горел снаружи, но больше — внутри. Льву было стыдно, но слишком хорошо, чтобы отдаваться болезненному самобичеванию без остатка: он обещал сестре не играть с чувствами людей и прекратить «быть отвратительным». Эти надоедливые и до одури кусачие мысли-вши ели мозги: «Риски, риски, риски…» Богданов упрямо смывал и их, не в силах выбрать верную дорогу, — теперь все было сложнее. Теперь его любили, а он всем сердцем — в ответ.

— Еще немного, — говорил Лев с собственным отражением, заглядывая в бликующие дурным желанием глаза. — Еще чуть-чуть.

Собирая махровым полотенцем стылые капли с кожи, Богданов вышел из ванной свежим с легкой ноткой орехового аромата. Квартира уютно куталась в теплый полумрак, но вокруг стояла внезапная гнетущая тишина. Лев поймал себя на мысли, что обычно его дом всегда был именно таким — неприветливо угрюмым и теплым до скрипучей сухости.

— Антон, ты там где?

Ответа не последовало. Первая обнадеживающая мысль: Горячев всего лишь ухитрился задремать после короткого, но насыщенного дня. Однако в спальне оказалось пусто. Ничто не выдавало недавнего присутствия Антона, кроме частично развороченных пакетов с новыми вещами на кровати и вокруг нее.

— Горячев? — Лев по очереди заглядывал во все комнаты своего жилища. В прихожей стояли ботинки: Горячев никуда не ушел, но молчал. Богданов напрягся, когда не нашел его и на кухне, а затем обнаружил неприкрытую дверь кабинета. Помешкав немного, Лев толкнул ее.

— Антон?

Первым в глаза бросился один из собранных чемоданов, выкаченный на середину комнаты и вскрытый, как пациент под скальпелем хладнокровного хирурга. Горячев сидел здесь же, прямо за столом Льва, на его месте — в тишине и темноте, скрестив руки на груди и упершись взглядом в одну точку… Паспорта. Богданов так и не убрал их. Когда свет из коридора выхватил лицо Антона, стало понятно: и в документы он заглядывал. Сложно было сказать, что Горячев думал и чувствовал. Оба раза, когда у него появлялся повод наброситься на Льва с кулаками, этому предшествовала растерянность обманутого и брошенного ребенка в глазах. Сейчас, казалось, он все понимал. Не предугадаешь, что хуже.

— Я могу все объяснить, — выпалил Лев, осознавая, как дешево звучит фраза. Безвкусное клише. — Я все это могу объяснить, это не то, чем оно выглядит…