* * *
Ночь эта для обеих женщин, Марины и Наташи, была беспокойной, бессонной, полной мыслей и страха.
Забота глодать стала Марину - в животе у Наташки билось и шевелилось, значит, "он" живой, а что, если живой и останется?
Она закурила, зажгла настольную лампу.
И тут пришло давнее воспоминание, которое Марина медленно, но верно восстановила. Года полтора назад ей дали одну шикарную спекулянтку, которой все привозили из-за кордона.
Марина тогда ехала на юг, у неё не было хорошего купальника.
Она помчалась по адресу, в Текстили, и за бешеные деньги, купила роскошный купальник.
Та спекулянтка оказалась трепливой бабой. Они пили у неё кофе и та показывала ей потрясные вещи, решив, наверное, что Марина богатая.
Марина делала вид, что все купит в следующий раз, и они так затрепались, что Марина знала уже все про эту бабу, и та, о чем-то говоря, кажется, о том, что вот ребенка хочет да не может. И что и соседка у нее, хоть и в возрасте, а тоже по тому же поводу мается и что они все время раздумывают, взять ли из Дома ребенка но боятся, что будет дебил какой-нибудь.
И даже Марине намекнула, что если, мол, вдруг какой-нибудь случай, ну, мало ли, - сказала она, - будет, то пусть немедленно звонит ей.
Марина горячим потом пошла от этого воспоминания. Ох, не дура ты, все-таки, Маришка, и память у тебя ого-го! Если что, подложит чадо под дверь, ночью. И пусть разбираются, а потом как-нибудь позвонит этой бабе. Лера её зовут, спекулянтку, потреплется с ней о тряпках, и узнает: жив ли, нет ли. нашли ли...
Наташа тоже не спала, - решалась на разговор с Мариной, - она будет рожать. ТОТ там так стучался, будто говорил ей: мама, я тут! Я хочу жить.
Утром каждая из них смотрела на другую очень внимательно, когда та или другая не смотрела, но стоило кому-нибудь глянуть прямо, как вторая отводила глаза.
Первой не выдержала Наташа.
- Марин, - сказала с запинкой она, - знаешь, я решила, не сразу, мне было очень трудно, но решила рожать. Не могу я его убить, когда он там шевелится и ножками бьет, - и Наташа горько заплакала.
- Ладно, - вроде бы спокойно ответила Марина, - я тебе не судья. Рожай. Только объясни мне, как и где ты это будешь делать? У меня? Еще два с половиной месяца жить? А я ходить на работу, где меня может каждый достать? И куда ты с ребеночком отправишься? И как будешь рассказывать, где ты его произвела на свет?
Наташа плакала и ничего не говорила.
- Слушай, дурочка. Ты понимаешь сама, что девять месяцев, ну, просто невозможно, понимаешь?
Наташа кивнула, да, теперь она понимала. Ночью - нет.
Но я вот что придумала сегодня ночью. (Наташа обрадовалась, значит, Марина думает о ней ...)
- Ты слушай и молчи! Я тебе предлагаю самый, что ни на есть вариант. Рожай, хрен с тобой! Роды ранние - легче, и ребенок маленький. Значит уже не девять месяцев, а скажем - семь или... Потом мы быстро отдадим его одной очень хорошей женщине. Они с мужем мечтают о ребенке. А у самих не получается. Я о ней ночью вспомнила.
Это надо будет сделать сразу после родов, не медля, - пока ты ещё к нему не привыкла. Ты, даст Бог, будешь себя прилично чувствовать и отправишься домой. На думы и размышления - день, два. И тогда звони мне, я - той женщине. Что, мол, - отказ, верните. И ребеночек у тебя. Только опять придется платить.
Наташа спросила:
- А-а, если все-таки ОН... умрет?.. Такой маленький... - и слезы снова хлынули ручьем из её глаз.
Марина протяжно вздохнула:
Ну, если... Будем надеяться, что живой (а сама подумала наоборот). Если нет, значит, такая судьба, и против этого лекарства нет.
...Все-таки, подумала Марина, если он не будет живой - все проще и спокоййней. Отдаст Нинке, куда она его денет, не её забота.
В субботу явилась Нинка. Наташа лежала с какими-то непонятны - ми болями, отказалась пить принесенные Нинкой таблетки, ложиться в ванну, как ни заставляли её бабы. Марина наорала даже на нее.
Но Наташа стояла на своем: у неё жуткие боли внизу живота и, может быть, все произойдет само. Пусть они подождут до завтра.
Делать нечего, не хватать же её и не переть на себе в ванну.
Нинка и Марина сели в комнате выпивать. А Наташа осталась лежать на диванчике в холле.
Марина решила подождать, вдруг, действительно, она сама выкинет. Они пили, закусывали и ругали Наташку: какая она упрямая.
Так они провели субботний день.
Марина уговорила Нинку остаться на ночь: она боялась, что вдруг у Наташки "начнется", ведь понапихали они её всем, что ни попадя, - здорово. И что Марина одна с ней будет делать. Нинку не пришлось долго уговаривать, потому что в таком состоянии она до дому, может, и не добралась бы. Они завалились спать, а Наташа всю ночь промучилась тянущими болями. Под утро она забылась и проснулась от того, что сильно захотела писать - думала, не добежит и, еле всунув ноги в тапки, потащилась в туалет.
Нинка ночью ходила за водой на кухню и ливанула на пол. Прямо перед дверью туалета растянулась Наташа, ударившись головой о дверь и упав боком на пол. На какое-то мгновение она даже потеряла сознание, а когда очнулась, то первое, что почувствовала - под ней лужа, и она с ужасом подумала, что не добежала и... Она приподнялась и почувствовала теперь уже настоящую боль в животе, острую и страшную. ТОТ молчал. Она убила своего ребенка! От страха она закричала. Но крик её никто не услышал. Она все продолжала кричать страшным голосом, - уже и от непрекращающейся боли.
Наконец Марина сквозь тяжелый сон услышала этот дикий крик.
Посмотрела на часы. Пять утра! Она вышла в холл и увидела Наташку, скорчившуюся на полу.
Она бросилась в комнату. Стала трясти Нинку. Плеснула ей в лицо воды из стакана, та ошалело вскинулась и заорала:
Ты что, дурная?
- Наташка рожает, на полу, в коридоре! Нинка села на тахте, моргая обалдело глазами: да ведь рано еще... Сколько у нее? Поди так, ложные, - и зевнула (она столько перевидала всего этого, что ни страха, ни чувства опасности, ни жалости, - ничего не осталось, а скорее всего, - и не было).
Марина налетела на неё коршуном:
- Хочешь, чтобы она подохла там или ещё что! Медработник! После этой тирады и, услышав, наконец, Наташины вопли,
