Извращенная Гордость (ЛП) - Рейли Кора

Она с трудом сглотнула.

— Я хотела подарить это Данило. Это была его привилегия.

— Неужели? Или ты чувствовала себя обязанной подарить это ему, потому что кто-то обещал ему этот подарок без твоего согласия.

— Не смей говорить о согласии.

Я подошел ближе.

— Зачем ты мне это дала?

Ее глаза вспыхнули, и на глаза навернулись слезы.

— Потому что я так хотела! — она плотно сжала губы и наконец отвела взгляд. Слеза скатилась по ее идеальной щеке, и она судорожно вздохнула. — Они мне этого не простят. Они будут ненавидеть меня яростно, но никогда так сильно, как я ненавижу себя.

Я наклонился и провел носом по ее пульсирующей точке, моя рука обхватила ее лицо.

— Сделай это, — прошептала она, умоляя, и я отстранился, глядя в голубые озера отчаяния.

— Что сделать? — я уткнулся носом в мягкое местечко за ее ухом.

— Сделай мне больно. — мой рот скользнул по ее подбородку и выше по губам. — Сделай мне больно.

На этот раз она сказала резче. Я схватил ее за талию и развернул, прижимая к стене, ее запястья все еще были над головой, мое тело держало ее в клетке. Я уже был болезненно тверд. Рука, которая не держала ее запястья, пошевелилась под атласным халатом, и я нашел ее обнаженной.

Я выдохнул ей в шею и слегка прикусил, заставив ее вздрогнуть. Мои пальцы двинулись к ее плоскому животу, затем ниже к подстриженным локонам, пока я не погрузился между ее складок.

— Сделай мне больно, Римо!

— Обязательно, Ангел. Терпение это добродетель. Разве ты не помнишь?

Мои пальцы скользнули глубже. Она не была мокрой, как вчера, едва возбужденной, почти сломленной и отчаянно желающей сменить одну форму боли на другую.

Я расстегнул ремень и достал член, прежде чем просунуть его между ее красивыми упругими ягодицами. У нее перехватило дыхание, но я опустился ниже к ее киске. Она была напряжена, против моего кончика, готовая к боли.

Я не стал давить. Вместо этого мои пальцы начали играть с ее киской, легкими, дразнящими, уговаривающими прикосновениями. Ничего похожего на то, что она хотела.

— Почему ты не можешь просто сделать мне больно? — прошептала она, склонив голову набок.

Да, почему? Мои руки всегда с готовностью причиняли боль.

Я держал ее на месте, подняв руки над головой, прижав ее лицом к стене, зажав мой член между ее бедер, и смотрел, как она плачет. Я завладел ее ртом для поцелуя, пробуя на вкус ее слезы, пока мои пальцы гладили ее половые губы. Вскоре я почувствовал, как она сдается. Мои пальцы скользнули сквозь ее влагу, и ее киска расслабилась на моем кончике.

Ногой я раздвинул ее ноги еще шире, потом заглянул в ее заплаканные голубые глаза и вошел в нее. Она вздрогнула, и я снова поцеловал ее в губы, медленно и томно, пока не вошел в нее по самые яйца, глубоко погрузив член.

— Теперь твое терпение будет вознаграждено, Ангел.

Она безрадостно улыбнулась мне в губы, и я вышел из нее, а затем снова вошел. Она задохнулась, ее тело сжалось, зажатое между моей грудью и стеной. Ее киска безжалостно сжалась вокруг меня.

Я погладил ее клитор, когда снова вошел в нее. Мое тело жаждало двигаться еще сильнее, и ее тоже, но я сдерживался, не желая причинить какой-либо длительный ущерб.

Черт. Какого хрена Серафина делала со мной?

Она смотрела мне в глаза, как будто могла найти там спасение, но мы оба были прокляты, и я с каждым днем приближал ее к проклятию.

Мои яйца ударялись о нее с каждым толчком, и я терял контроль не только над своим гребаным членом, но и над всем остальным. Серафина все еще была напряжена и стонала нерешительно, боль сильнее удовольствия. Требуя ее губы для поцелуя, я потерял контроль и кончил с сильной дрожью.

Она задрожала в моих руках, когда мой член дернулся внутри нее. Я прижался лбом к ее лбу, оставаясь внутри на несколько мгновений. Ее теплое дыхание овевало мои губы, и, наконец, я вышел из нее. Ее хныканье заставило меня поцеловать ее лопатку. Затем я поднял ее на руки.

Я отнес ее на кровать и уложил, потом прижал к спине, и она позволила мне. Она молчала. Я провел кончиками пальцев по ее гладкой руке. Ее сладкий аромат смешался с моим и мускусным запахом секса. Идеальная смесь.

— Теперь тебе лучше? Боль помогла? — прошептал я, уткнувшись в ее лопатку, и снова поцеловал ее. Не знаю, почему мне так захотелось ее поцеловать, но я просто не мог остановиться.

— Нет, — тихо ответила она.

— Я мог бы тебе это сказать.

— Ты знаешь все о боли и ее последствиях, не так ли?

— Не думаю, что один человек может знать о боли все. Каждый чувствует боль по-разному, реагирует по-разному. Любопытная вещь.

Тело Серафины еще больше расслабилось в моих объятиях.

— Я предпочитаю боль. Это не заставляет меня чувствовать себя такой виноватой, как удовольствие.

Я зарылся носом в ее волосы.

— У тебя нет причин чувствовать себя виноватой.

Она ничего не сказала и в конце концов ее дыхание выровнялось. Я осторожно поднял голову и увидел, что она спит. Ее светлые ресницы затрепетали, лицо успокоилось. Я никогда не понимал привлекательности наблюдения за тем, как кто-то спит, всегда находил это скучным, недостающим. Я был чертовски неправ.

Я продолжал гладить ее руку, потом снова поцеловал. Блять. Как я собирался вернуть ее? Я откинул голову на подушку. Несмотря на долгую ночь, я не чувствовал усталости, но не мог заставить себя встать с Серафиной на руках.

Закрыв глаза, я позволил себе расслабиться. Я уже задремал, когда Серафина пошевелилась и рывком разбудила меня. Она напряглась в моих объятиях.

— Странно, когда твои кошмары менее ужасны, чем реальность, — прошептала она.

— Я прожил это, Ангел. Это делает тебя сильнее.

— Жаль, что ты не взял меня в первый же день, в подвале, на грязном матрасе, как шлюху.

Слова вырвались из ее горла, как будто каждый слог был чистой агонией.

Я напрягся, поворачивая ее к себе, чувствуя себя чертовски злым. На мгновение Серафина отпрянула от силы моей ярости, но потом встретилась со мной взглядом. Она неподвижно лежала на боку, глаза ее были полны боли.

— Ты не шлюха. Твоя чертова девственность это все, что имеет значение для твоей семьи?

— Дело не только в том, что я больше не девственница, — прошептала она. — Это то, кому я отдала ее. Они не поймут. Они не простят. Они возненавидят меня за то, что я сделала.

— Разве они не должны радоваться, что ты не страдала от боли и унижения? Ты поддалась удовольствию. Ну и что? Все они грешили еще хуже, даже твой брат, особенно твой жених. Какое они имеют право судить тебя?

Она медленно моргнула. Затем она удивила меня, наклонившись вперед и поцеловав меня. Нежный поцелуй. Мягкое ничто, которое, казалось, было всем. Мои брови сошлись на переносице, пытаясь оценить ее настроение.

— Я запуталась, Римо.

— В моей записке говорилось, что я вырвал у тебя невинность, что ты сражалась со мной, изо всех сил, и что я наслаждался каждой секундой, когда ломал тебя.

Она затаила дыхание, глядя мне в глаза.

— Ты говоришь так, будто изнасиловал меня. — она сглотнула.

— Почему ты солгал?Потому что это причинит моей семье еще больший вред?

Я мрачно улыбнулся.

— Боюсь, твоя семья была бы еще более раздавлена, если бы узнала, что ты отдалась мне добровольно.

— Они возненавидят меня.

— Теперь ты можешь решить, что скажешь им, когда я верну тебя к ним.

— Ты сделаешь это? — тихо спросила она.

Я отстранился, сел и повернулся к ней спиной.

— Ты никогда не должна оставаться пленницей навсегда.

Кончиками пальцев она провела по моей татуировке.

— Теперь, когда ты получил от меня то, что хотел, ты попросишь Скудери.

В ее голосе прозвучали странные нотки, но я не обернулся, чтобы увидеть ее лицо, потому что тогда она увидела бы и мое.

— Ты думаешь, они все еще хотят меня теперь, когда я сломана?