Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL"

— Как в старые-добрые, м?

Эти слова грели душу. Под пронизанным ветвями, точь-в-точь сосудами, изумрудным морем я тоже ощутил в полной мере, что все возвращается на круги своя — мы сами занимаем парную нишу, уготовленную нам чуть ли не самой судьбой…

— Змеи и лисы, ты говорил?.. — весьма запоздало опомнился Антон. — Надо бы тогда нам скорее отсюда убираться…

Я попытался встать, но слабость швырнула меня обратно на землю — мягким местом на не шибко комфортный для сидения корень… Точно синяк останется…

— Всегда диву давался: как ты так бодро вставал после секса… У меня сейчас ноги ватные, словно у новорожденного олененка…

— Дело практики, может. Отдохни, пока я все собираю.

Сквозь зеленую ширму, заслоняющую реку и противоположный берег, и внушительное расстояние я видел, как на главной улице, протянувшейся лентой на холм под пылающим ванильным небом, ласточки ныряют к земле за мошкарой: рискуют разбиться в крутом пикé, но в итоге получают награду за решительность и смелость.

— Завтра будет очень важный день, — проронил я вслух, крутя в пальцах сорванную осоку.

Антон, засовывающий все принесенное обратно в пакет, обернулся. Пружинисто кивнул:

— Да. Самый важный день из всех.

Я не понял, почему он так считает, не зная моих планов на завтра, но полностью согласился с ним — по своей причине, абсолютно отличной от его.

Комментарий к Глава 120 Следующая глава будет финалом основного сюжета.

Обязательно прочтите подобное послесловие к ней.

====== Глава 121. Финал основной истории ======

Комментарий к Глава 121. Финал основной истории Да, опять будет Шекспир — люблю его)

Пишу это не ради спойлера, а чтобы никто ненароком не подумал, что это моя поэзия; негоже отнимать лавры у истинного автора.

P.S. Примечание, про которое я писал ранее и на которое просил обратить внимание, будет ПОСЛЕ данной главы. Как хорошо, что теперь есть возможность делать два примечания.

Главная улица осталась позади; под жаром полуденного солнца мы шли мимо высокой церкви, возведенной из рыжего кирпича, как и тянущаяся по периметру церковной земли ограда. Сквозь черную решетку, торчащую из кирпичной ленты и прерываемую широкими кирпичными столбами, Антон глядел, как клочья облаков пролетают над куполами, будто цельное облако зацепилось за кресты и расползлось по швам. В остальном небо было чистым и не предвещало грозы. Прохожих было мало, в основном старушки в безрукавных тонких халатах, никто не торопился, все шли гуляючи или подолгу стояли на месте, отчего казалось, что время в этих краях тянется подобно густому меду. Переходя дорогу, мы смотрели по сторонам по привычке: машины проезжали редко, одна за полминуты от силы. Так что пинающие мяч через проезжую часть дети на той стороне улицы могли не бояться за свои жизни, как и прозябающие в этот час на работе родители.

Следующий квартал встретил нас белокирпичной пятиэтажкой. От стен, усеянных окнами и балконами, до тротуара оставалось достаточно свободного места, так что жители обустроили за решетчатым забором грядки с овощами, съедобными травами и цветами. Желтоватые головы клонили то в одну сторону, то в другую стройные стебли укропа, по натянутым меж колышков лентам вились огурцы. Низкие рябины перевешивались через ограду, норовили погладить пышной листвой по макушке. Ветер волновал ее, покачивал белье на веревках, кружевные тюли за открытыми окнами.

— На крыше этого дома молнией человека убило, — к собственному удивлению рассказал я, и Антон задрал голову, словно мог застать обрывок тех ужасных событий. — Когда мне было лет десять-двенадцать, однажды ночью приключилась сильная гроза. Гром был так громок, будто война началась. Одна из молний ударила в дерево у нашего дома, оно раскололось, отвалившаяся ветка повисла на проводах, рискуя их оборвать. А потом прозвучал удар еще страшнее, пусть и дальше от нас. Помню, под одеялом трясся, молясь, чтобы дом не загорелся и все обошлось… хотя всегда любил грозы и ничуть не боялся их… А наутро мы узнали, что во время грозы на крышу этой пятиэтажки покурить вышел мужчина, под козырьком стоял или вроде того, — и в него ударила молния. За секунду сожгла.

Услышанное слишком сильно диссонировало с ярким солнечным днем, нас окружавшим, так что Антон не особо проникся жутчайшей историей, хоть и угрюмо кивнул. В сотый раз за дорогу от отеля досюда я окинул скорым взором свою сумку, позаимствованную им. Проснувшись этим утром, я обнаружил, что лежу в постели один. Подушка была помята, но уже холодна; в ванной не шумела вода — Антона в номере не было. Дотянувшись до телефона, я отправил сообщение с вопросом: «Где ты?» Вместо внятного ответа получил лишь: «Скоро буду». Чтобы не терять время зря, я отправился в душ, а когда вернулся в спальню, Антон уже сидел на дальнем краю кровати и что-то активно, но бережно запихивал в мою сумку. Его спина мешала мне увидеть, что же переселяется из полиэтилена продуктового пакета в черную ткань, — Антон как будто специально загораживал от меня свои руки: услышав, что я выхожу из ванной комнаты, он засутулился, укрепил защиту очередной тайны.

— Я возьму твою сумку ненадолго? Все равно пустует.

— На здоровье. А что там у тебя?

— Не скажу, — очаровательно улыбнулся он, бросив взгляд через плечо. — Какие у нас планы на сегодня?

— Не скажу, — столь же добродушно ответил я, и Антон, усмехнувшись, застегнул на сумке молнию, а пакет свернул и сунул в боковой кармашек чемодана.

И вот теперь, даже не намекнув на спрятанный в сумке груз, Антон мерно вышагивал с нею. После событий вчерашнего вечера неизвестное содержимое чего угодно в руках Антона заставляло меня волноваться… Хотя о чем это я: когда-то он уже приволок ко мне домой сумку, полную секс-игрушек! Вот только сейчас явно не тот случай: сомневаюсь, что ему удалось бы найти во Льгове секс-шоп да и зачем; это просто я напрочь испорченный… Раз принес откуда-то, а не достал из чемодана, — купил. В большом белом непрозрачном пакете — что-то из супермаркета? Учитывая ассортимент товаров, эта мелочь мне абсолютно ни о чем не сказала… Проклятая интрига; я доверяю Антону, но привык опасаться его безграничной фантазии.

У ближайшего перекрестка меня атаковали воспоминания, яркие, тактильные, перебивающие реальность. Ладонями я ощутил ребристые пластиковые ручки сидячей коляски: ее колесики зацепились за поребрик, и если бы малютка-Лиза не была пристегнута ремнями, маленький-я выбросил бы ее случайно прямо на проезжую часть; с другой стороны дорогу перебегал счастливый я-подросток с деньгами, зажатыми в одной руке, и свернутым в петлю пакетом в другой — весь как на иголках, распираемый гордостью, ведь мне доверили важное дело! — самостоятельно купить буханку в хлебном и газету в ларьке. Множество версий меня цветными тенями расходились по улицам в различных направлениях: кто с пакетами, кто с ведрами — к колодцу за водой, кто вместе с молодой Лизиной матерью, в то время относящейся ко мне как к собственному ребенку и являющейся для меня второй мамой… Сбитый с толку иллюзорными двойниками, на вид куда более счастливыми, чем нынешний я, я не нашел в себе сил перейти проезжую часть, остановился у границы воспоминаний. Гигантский полупрозрачный пузырь покачивался на ветру: внутри него одноэтажный каменный дом был выкрашен в приятный глазу бледно-красный, но сквозь радужную пленку пузыря пробивалась реальность — отвратно розовые стены, безвкусица, точно бы намеренная попытка заставить глаза прохожих щипать и слезиться… Высокие кусты отделяли тротуар, пролегающий под окнами дома, от запыленной проезжей части. Там же, за стеной шиповника и пионов, из небольшой деревянной пристройки молчаливо торчала высокая двойная дверь. За ней начиналась лента шиферного забора, прерываемая уже за кустами всего раз — еще одной внушительной дверью — калиткой. Изгибистый узор тонких желтых газовых труб тянулся вдоль забора прямо по тротуару, словно чудной, совершенно неуместно установленный спортивный турник. В пузыре воспоминаний изменен был только цвет дома: все остальное я помнил — и никак не мог сам в себе разобраться, легче на душе от почти идеального совпадения картинки или тяжелее…