Айаи Торн
Порочная королева
ПРОЛОГ
АФИНА
Я никогда не забуду тот день, когда сгорел дом моего детства. За два дня до этого мы похоронили моего отца. Если бы я была старше, то, возможно, предвидела бы, что произойдёт нечто подобное. В шестнадцать лет всё, что я ощущала, – это острая боль от потери отца, его предательство и обиду за то, что он оставил нас. Моя мать говорила, что у него не было выбора, но я не могла в это поверить.
У каждого есть выбор.
Сквозь туман своего горя я замечала, что моя мать вела себя как-то странно: постоянно проверяла замки, вздрагивала от каждого телефонного звонка и задёргивала шторы ещё до наступления темноты. Она была очень обеспокоена и постоянно нервничала, но сначала я не понимала причины её переживаний.
Банде, которую мой отец когда-то называл своими братьями, было недостаточно убить его за то, что он сообщил о них полиции. Они планировали расправиться и с нами тоже. Однако моя мать не рассказывала мне об этом до тех пор, пока дом не охватило пламя, его каркас не почернел, а дым не поднялся в воздух. Почти всё, что у нас было, сгорело вместе с домом. Теперь я понимаю, что она пыталась защитить меня, но тогда я была очень зла на неё за то, что она скрывала от меня такие важные вещи. Два дня наши жизни были в опасности, а она даже не удосужилась сказать мне об этом.
Мне казалось, что во мне не осталось ничего, кроме горя и гнева, как будто ничего другого больше никогда не будет.
Когда я вернулась из школы, дом уже был в огне. Я увидела дым из автобуса, и у меня засосало под ложечкой задолго до того, как показался мой дом, как будто я каким-то образом уже знала об этом. Когда я бежала по улице, мой рюкзак соскользнул с плеча упав на землю, а вокруг уже начала собираться толпа. Двое наших соседей удерживали мою кричащую маму, пытаясь не дать ей броситься в пламя.
— Наши фотографии... — услышала я на бегу её крик, прерываемый слезами. — Его одежда! Это всё, что у меня осталось от него, наши свадебные фотографии...
Один из соседей, который удерживал её, сказал:
— Уже ничего не спасти. — И она наконец-то упала на руки пожилой леди, жившей через дорогу от нас. Кажется, её звали миссис Роуз. Эта леди гладила мою мать по волосам, как будто она была ребёнком, пока небольшая толпа наблюдала, как дом моего детства превращается в пепел.
Сначала моя мать даже не заметила меня. Я резко затормозила, споткнулась и упала на асфальт, ободрав руки и колени. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что происходит, и я помню, как плакала, съёжившись на коленях на асфальте, не заботясь о том, что кто-то может меня переехать.
Меня привезли в этот дом, когда я была ещё ребёнком, и я выросла в нём. Я никогда не знала другого дома. Всё, что у меня было – моя одежда, мягкие игрушки, из которых я, как мне казалось, выросла, но которые всё ещё храню в шкафу, мои фотографии, рисунки, книги, открытки, которые мой отец рисовал мне на Рождество каждый год, – всё это превращалось в дым, обугливалось и крошилось, как фасад нашего дома.
— Почему? Почему? — Я не осознавала, что кричу, пока моя мать, наконец, не вырвалась из объятий миссис Роуз и не подбежала ко мне. Она опустилась на колени прямо на улице, чтобы заключить меня в объятия.
— Мне так жаль, малышка, — прошептала она, прижимая меня к себе. — Мне так жаль. Мы здесь больше не в безопасности.
— Почему? — Удалось мне произнести лишь одно слово, но она поняла, что я имела в виду. В конце концов, она была моей матерью.
— Я не знаю, — прошептала она мне на ухо, и я впервые ощутила настоящий страх. Когда умер мой отец, я не испытывала ничего, кроме грусти и обиды. Я не понимала, чего мне бояться. Но теперь, услышав, как моя мама говорит, что не знает, как обеспечить нашу безопасность, я осознала, что такое настоящий страх.
Если единственный взрослый, который должен был меня защищать, не может этого сделать, то кто, чёрт возьми, может?
Тогда я поняла, что моя безопасность и, возможно, даже безопасность моей матери зависят от меня. Я не могла полагаться на других. Мой отец не смог защитить ни нас, ни даже самого себя, а теперь и моя мать терпела неудачу. Возможно, я тоже потерпела бы неудачу, но я знала, что должна перестать полагаться на защиту окружающих.
Над моей головой раздался звук, похожий на кашель, и мы с мамой одновременно подняли глаза. Перед нами стояла миссис Роуз, и на её морщинистом лице играла добрая, сочувствующая улыбка.
— Если вам нужен кто-то, кто позаботится о том, чтобы больше ничего не произошло, — тихо произнесла она, словно делясь секретом, — я хорошо знаю Филипа Сент-Винсента и его семью. И, учитывая то, что объединяет его семью и вашу... — Её голос затих, и я почувствовала, как напряглась моя мать. Я давно забыла об этой фразе, возможно, слишком давно. Долгое время она не имела для меня никакого значения. Но в тот день предложение миссис Роуз всё изменило.
Что бы произошло, если бы она не предложила убедить Филипа Сент-Винсента дать моей матери работу и взять нас к себе? Защитить нас от «Сынов дьявола» и от всего того, что они хотели сделать с моей матерью и со мной в отместку за вероломство моего отца? Если бы мы покинули город в тот день, не имея ничего, кроме одежды на себе, спаслись бы мы? Возможно, мы оказались бы в другом уголке страны, в горах Тихоокеанского Северо-Запада, или на солнечных пляжах Калифорнии, или в жарких пустынях Техаса, и жили бы совершенно иной жизнью? Жизнью, которая принадлежала бы только нам, а не мужчинам, которые всегда были ответственны за все ужасные вещи, которые когда-либо случались с нами?
Я бы точно не стала учиться в Академии Блэкмур. Я бы не столкнулась с Кейдом, Дином и Джексоном на тех ступеньках и не оказалась бы пьяной в библиотеке, выводя из себя наследника семьи Сент-Винсент. Возможно, я бы не проснулась в их особняке на территории университетского городка, не помня, как туда попала. Так много всего могло бы быть по-другому.
Хотела бы я, чтобы миссис Роуз никогда не предлагала это моей матери, чтобы мы сбежали и у меня была другая жизнь?
Иногда, да. Но иногда, когда я оказываюсь в объятиях Кейда и Дина, погружаясь в наслаждение, или когда я свернусь калачиком в их постели, или как сейчас, когда Джексон прижимает меня к двери своей спальни, я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я рада, что я осталась. Я рада, что стала их пленницей, и они смогли освободить ту часть меня, о существовании которой я и не подозревала.
Иногда я рада, что нахожусь здесь и могу попытаться отомстить всем, кто когда-либо причинял нам боль. Я хочу сжечь их патриархальные порядки дотла, как они сожгли мой дом. А потом, в другие моменты, как, например, сейчас, когда голос Дина звучит у меня в ушах, я больше всего жалею, что моя мама в тот день не подхватила меня на руки и не убежала так далеко и быстро из этого гребаного города, как только могла.
Или, ещё лучше, чтобы никто из нас вообще никогда сюда не приходил.
Если бы только желание могло принести хоть какую-то пользу!
1
АФИНА
— Афина, это твоя мама. Нам нужно уходить сейчас же.
Слова кажутся нереальными. Они эхом отдаются в моих ушах, сообщая мне правду, которую я не хочу слышать. Правду, с которой я не хочу сталкиваться. Я чувствую стеснение в груди, как в тот день, когда из-за угла выехал автобус и в небо повалил дым, и мне захотелось убежать от этого, не зная, откуда он взялся.
Я хочу плакать. Я хочу кричать. Но я этого не делаю.
— Что с ней случилось? — Мой голос звучит сильнее, чем я ожидала, и отчётливее. Рядом со мной Джексон, готовый подхватить меня, если я упаду.
Но я не упаду.
— Афина, просто пойдём с нами. Пожалуйста. — Лицо Дина побелело, его глаза умоляли. — Одевайся.
Что-то в тоне его голоса заставляет меня быстро, словно инстинктивно, отреагировать на его приказ. Я киваю, чувствуя головокружение, и тянусь за своей одеждой, лежащей на полу. Я скидываю джинсы и натягиваю трусики, пока Джексон натягивает свои собственные. Такое чувство, что прошла целая вечность с тех пор, как он прижал меня к двери спальни, неистово занимаясь со мной сексом, а не всего несколько секунд назад.
