Не развод, а война
Глава 1: Дорогая, ты мне больше не нужна
— Дорогие друзья, сегодня я хочу объявить, что ты, Злата, мне больше не нужна. Я подаю на развод.
Мир взрывается тишиной.
Бокал шампанского падает из моих рук, но я даже не слышу звука — только вижу, как хрустальные осколки разлетаются по мраморному полу, как брызги игристого вина медленно растекаются по камню. Тридцать человек замерли с открытыми ртами, и мне кажется, что время остановилось.
Я в своём изумрудном платье за восемьдесят тысяч — том самом, которое покупала три месяца назад специально для этого вечера, примеряла десять раз, чтобы быть безупречной. Мои тщательно уложенные волосы, маникюр, который делала вчера. Всё для него. Всё для нашей годовщины.
— Что? — голос не слушается. — Руслан, что?
Он стоит у камина в своём тёмно-синем костюме — том самом, который я ему подарила на день рождения. Карие глаза, в которые я когда-то влюблялась, смотрят на меня так, словно я — досадная помеха на его пути. Широкие плечи расправлены, борода идеально подстрижена. Мой красивый, успешный муж. Отец моего ребёнка. Человек, который только что убил меня одной фразой.
— Ты прекрасно слышала, Инга, — говорит он ровно, как будто бы объявляет подрядчикам об изменении планов стройки. — Решение принято.
Он назвал меня Ингой. Именем своей первой подруги, которая бросила его семнадцать лет назад ради богатого папика. Инга, о которой он рассказывал мне в первые месяцы нашего знакомства, когда мы лежали обнявшись и он говорил, что я — лучшее, что с ним случалось. «С Ингой всё было неправильно, а с тобой — как должно быть».
Ложь. Всё было ложью.
— Руслан, — голос соседки Веры Алексеевны дрожит, — может быть, это неудачная шутка?
— Никаких шуток, — отвечает мой муж. — Всё серьёзно, и я не собираюсь повторять это дважды.
Наш общий друг Андрей хватается за спинку стула. Его жена прикрывает рот ладонью. Коллеги Руслана из «ГрандСтроя» переглядываются. А Милослава, его сестра, медленно ставит бокал на стол и смотрит на брата так, словно видит его впервые.
Я пытаюсь дышать, но воздух не идёт в лёгкие. Цепляюсь взглядом за детали — белые розы, которые заказывала в лучшем цветочном салоне города. Торт ручной работы с надписью «12 лет вместе». Свечи с ароматом ванили, которые мы покупали ещё в медовый месяц в Париже. Всё это теперь выглядит как декорации к спектаклю абсурда.
— Инга? — я нахожу голос. — Ты что назвал меня Ингой?
Руслан вздрагивает, словно его ударили.
— Оговорился. Ты же понимаешь...
— Понимаю, — шепчу я, но мой шёпот разносится по комнате как крик. — Понимаю больше, чем ты думаешь.
Меня начинает трясти. Сначала руки, потом всё тело. Злость поднимается из самых глубин, из того места, где я прятала все обиды последних лет. Его опоздания на семейные ужины. Его равнодушие, когда я показывала новые картины. Его пустые глаза, когда я пыталась обнять его после долгого дня.
— Ты что, совсем охренел? — рычу я, и несколько гостей отшатываются. — В день нашей годовщины? При людях?
— А когда лучше? — он пожимает плечами с какой-то чудовищной лёгкостью. — Ты всё равно бы устроила истерику.
— Истерику?!
Это слово взрывается во мне, как граната. Истерику! Двенадцать лет я была идеальной женой. Следила за домом, воспитывала его сына, поддерживала его бизнес, даже когда он на грани банкротства брал кредиты под залог нашего дома. И всё это он называет истерикой?
— Руслан, — вмешивается Милослава, — ты понимаешь, что творишь?
— Не лезь, Мила, — холодно отвечает он.
— Ещё как полезу! — она встаёт, и в её серых глазах пляшут чертики. — Ты публично унижаешь жену! В день годовщины! Да ты окончательно сдурел!
— Это наше дело...
— Да нет уж, братец, теперь и моё, — Милослава подходит к нему и тыкает пальцем в грудь. — У вас сын! У вас дом! У вас всё есть! А ты всё разрушаешь! Ради чего?
— Мила права, — шепчу я, и голос мой звенит от сдерживаемых слёз. — Объясни, Руслан. Объясни всем этим людям, ради чего ты унижаешь мать своего ребёнка.
Он смотрит на меня долго, и я вижу в его глазах что-то... Жалость? Раздражение? Усталость?
— Мы стали чужими, Злата, — говорит он, наконец. — Мы живём в одном доме, но каждый сам по себе. Ты в своей студии с красками, я в офисе. Мы встречаемся только за ужином и молчим.
— Молчим? — я чувствую, как внутри всё закипает. — Я молчу? Да я пыталась с тобой говорить! Каждый чёртов день пыталась!
— Когда? — он складывает руки на груди. — Приведи хоть один пример.
— Да хоть сегодня утром! — я почти кричу. — Когда спросила, не хочешь ли ты пригласить твоего делового партнёра на годовщину! А ты что ответил? «Как хочешь». Всегда «как хочешь»!
— Потому что мне всё равно...
— Вот именно! — мой голос ломается от ярости, как хрупкое стекло. — Тебе плевать на всё! На наш дом, на нашего сына, на меня! На двенадцать лет нашей жизни, которые ты готов выбросить на помойку, лишь бы не нести ответственности! Ты не просто равнодушен — ты эгоистичный урод, который ради своего комфорта готов растоптать всё, что когда-то называл семьёй!
Гости начинают неловко переминаться. Андрей что-то шепчет жене, она кивает. Коллеги Руслана изучают свои ботинки. Атмосфера становится такой напряжённой, что хочется кричать.
— Может быть, нам стоит уйти? — неуверенно произносит Вера Алексеевна.
— Конечно, — кивает Руслан. — Вечер окончен.
— Ни хрена он не окончен! — рявкаю я. — Все останьтесь! Послушайте, какой прекрасный муж у Златы Громовой!
Но люди уже движутся к выходу. Они бормочут извинения, избегают смотреть мне в глаза, торопливо хватают пальто. Никто не хочет быть свидетелем крушения чужой семьи.
За десять минут дом пустеет. Остаёмся только мы трое — я, Руслан и Милослава.
— Ну что, доволен? — спрашиваю я, когда за последним гостем закрывается дверь. — Опозорил меня перед всеми друзьями?
— Я не хотел устраивать спектакль, — в голосе Руслана впервые слышится что-то похожее на сожаление.
— Не хотел? — я смеюсь, но смех получается истеричным. — А что ты хотел? Тихонечко исчезнуть? Оставить записку на холодильнике?
— Я хотел сказать честно...
— Честно? — я хватаю салфетку и вытираю лицо. — Ты хоть понимаешь, что творишь? У нас сын! Савелий! Как я ему объясню, что папа больше не хочет жить с нами?
Впервые за вечер на лице Руслана мелькает неуверенность.
— Мы что-нибудь придумаем...
— Мы? — я взвизгиваю. — Какие ещё «мы»? Ты только что объявил, что «мы» больше нет!
Милослава, которая до сих пор молчала, вдруг встаёт и подходит к брату.
— Руслан, — говорит она тихо, но я слышу в её голосе сталь. — Ты помнишь, что говорил мне после смерти отца?
Он мрачнеет.
— Не надо, Мила...
— Надо! — она повышает голос. — Ты говорил: «Я не буду таким, как он. Я не брошу свою семью». Помнишь?
— Это другое...
— Ничем не другое! — она тыкает его пальцем в грудь. — Ты делаешь то же самое, что и он! Бросаешь жену и ребёнка!
— Отец ушёл к любовнице! — рычит Руслан. — У меня никого нет!
— Да? — я делаю шаг к нему. — А почему ты назвал меня Ингой? Почему ты назвал меня её именем?
Тишина. Руслан бледнеет.
— Я уже сказал, оговорился...
— Брехня! — я чувствую, как слёзы снова подступают к глазам. — Ты опять встречаешься с ней!
— Нет!
— Тогда почему её имя у тебя на языке?!
— Потому что... — он запинается, ищет слова. — Потому что с ней было легче!
Эти слова бьют меня больнее любого удара. С ней было легче. Значит, со мной тяжело. Значит, я — обуза, груз, который он тащил двенадцать лет.
— Понятно, — шепчу я. — Значит, дело не в том, что мы стали чужими. Дело в том, что я тебе не подхожу.
— Злата...
— Не смей! — кричу я. — Не смей меня жалеть! Я всё поняла!
Я хватаю с журнального столика хрустальную вазу — ту самую, которую мы покупали в первый год брака в антикварной лавке. Тогда мы были счастливы, мечтали о будущем, планировали детей.
