Жестокие клятвы (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

— Каковой, технически, она и была.

Я тяжело выдыхаю, внезапно обессилев.

— И мать девочки умерла. Давай сейчас поговорим о чем-нибудь другом.

— Ты шутишь? Я слишком хорошо провожу время, наблюдая, как ты корчишься. Расскажи мне еще о Черной вдове. Как ее настоящее имя?

Я смотрю в потолок, прикусывая язык и понимая, что выхода нет, кроме как идти до конца. Мой голос звучит хрипло.

— Рейна.

— Хм. Полагаю, это соответствует ее репутации.

— Ты меня не расслышал?

— Рейна означает королева.

Королева.

Понятия не имею, почему от этого по моим венам разливается такая волна вожделения. Я закрываю глаза и стискиваю зубы, пытаясь прогнать мысли о ней. Мой член смеется надо мной и вместо этого посылает воспоминание о ее полных алых губах. Подавляя стон, я наливаю себе еще виски.

Внимательно наблюдая за мной, Деклан говорит: — Тебе лучше не делать такое лицо за пределами этой комнаты, парень, или ты будешь умолять свою новую жену не отрезать тебе член.

— Я не корчу рожу.

— Твой член дернулся.

— Да, но он мне не начальник.

— Будем надеяться, что нет. Засунь его туда, где его быть не должно, и ты можешь начать войну.

— Я бы никогда не пошел на такой риск, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Я знаю, насколько важна эта сделка для тебя. Для нас. Я не собираюсь облажаться из-за куска задницы. Кроме того, как я уже сказал, она меня ненавидит.

Деклан понижает голос.

— Однако, Паук, забавно, что с женщинами все не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Я, блядь, это знаю, — бормочу я, затем делаю еще один большой глоток скотча. У меня такое чувство, что я скоро прикончу бутылку.

5

РЕЙ

Целых шесть дней я не разговариваю со своим братом. Я едва могу смотреть на него. Что для него к счастью, потому что, если я буду смотреть на него достаточно долго, я могу выцарапать ему глаза. Бессердечный ублюдок. Тем временем он был на седьмом небе от счастья, хвастаясь сделкой перед всеми, кто готов слушать. Он уже провел встречу с главами других четырех семей, чтобы сообщить эту новость. Я удивлена, как он не поместил рекламу на всю страницу в " Нью-Йорк Таймс".

А Лили, моя бедная дорогая Лили, заперлась в своей комнате и плачет. Меня беспокоит то, как тяжело она это воспринимает. Конечно, ужасно быть для собственного отца не более чем пешкой на шахматной доске, которую можно передвигать в его пользу в военных играх мафии, но никогда не было секретом, что она бы вышла замуж так же, как все женщины в нашей семье. Хотя я полагаю, что холодная, суровая реальность всегда хуже теоретической. Мужчина из плоти и костей хуже, чем сама идея о нем. А высокомерный, чванливый ирландец экспоненциально хуже их всех.

Я так и не смогла стереть из памяти его самодовольную ухмылку. То, как он смотрел на меня. То, как он смеялся надо мной. То, как он притягивал меня своим взглядом. Эти глаза с длинными ресницами, полуприкрытые веками, которые жгли и жестоко насмехались надо мной.

Если он не совсем идеальный партнер для Лили, Прекрасный принц, которого она в конце концов научится терпеть, если не любить, я убью его. Что, по сути, означает, что мне придется убить его, потому что эта невыносимая жаба не смогла бы стать менее Прекрасным принцем, даже если бы попыталась.

— Рейна! Sei fuori (с итал. ты ведешь себя странно)! Ты все испортила!

Вырванная из своих мыслей резким упреком матери, смотрю на кастрюлю с кипящей водой. Я стою на кухне у плиты с деревянной ложкой в руке и понятия не имею, как долго отсутствовал в Ла-Ла Ленде, размышляя о Лили и мужланах. Очевидно, достаточно долго, чтобы макароны переварились. Моя мать, стоящая рядом со мной у плиты, опираясь на трость, сердито тычет мне в руку.

— Посмотри на это мокрое месиво. Спусти его в канализацию и начни сначала.

— Прости, мама, — говорю я со вздохом. — Я отвлеклась.

Ее пристальный взгляд остается прикованным ко мне, пока я надеваю прихватки и ставлю тяжелую кастрюлю на раковину. Она наблюдает, как я кладу макароны, наполняю кастрюлю горячей водой и ставлю ее обратно на плиту. Она продолжает молча наблюдать, как я солю воду и увеличиваю огонь. В этом ястребином фокусе нет ничего нового. Моя мать похожа на одну из тех жутких картин в доме с привидениями, чьи глаза следуют за тобой повсюду, глядя прямо на тебя, где бы ты ни стоял. Или где ты пытаешься спрятаться.

— Ты права, что злишься, — резко говорит она. — Ирландцы отвратительны. Подарить одному из них такую драгоценность — это... Она ругается по-итальянски, сердито жестикулируя.

— Дело не в том, что он ирландец. Дело в том, что он canaglia и mascalzone (с итал. обманщик и подлец) с манерами скотного двора. Ты бы видела, как он расхаживал с важным видом, напыщенный, как павлин. Павлин размером шестнадцать футов. Стряхивая с себя неприятные воспоминания, я продолжаю. — Я никогда не встречала никого более ужасного. Он ворвался сюда, как Юлий Цезарь в Колизей, ожидая, пока мы посыпем на него лепестками роз и девственницами.

Моя мать говорит себе под нос: — Не то чтобы он нашел что-нибудь из этого в этом доме. — Я пристально смотрю на нее. Она машет на меня рукой, как будто отгоняет муху. — О, не смотри на свою собственную маму таким злобным взглядом. Знаешь, я же не ragazza stupida (с итал. глупая женщина). — Она постукивает пальцем по своим очкам и шевелит бровями. — Я вижу, что здесь происходит.

Я знаю, что она говорит не обо мне, потому что здесь буквально ничего не происходит из того, что касается меня. Если только она не нашла мою коллекцию секс-игрушек и эротики. Нет, этого не может быть. У нее бы уже случился инсульт, и она упала бы замертво, если бы нашла их.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Она улыбается.

— Нет? Ты не видела того симпатичного мальчика, которого Лили протискивает в свою комнату в любое время дня и ночи?

Я шокирована. Я просто не могу поверить, что мать криминальной семьи Карузо позволила бы своей внучке заводить незаконные связи в доме, не говоря уже о сыне чистильщика бассейна.

— Ты знала об этом? Почему ты ничего не сказала?

— Кому? Твоему брату? И убить бедного мальчика?

— Мне!

— Чтобы ты испортила ей все веселье, положив этому конец?

— Да!

Она кудахчет.

— Piccolina principessa (с итал. маленькая принцесса) собирается до конца своих дней быть замужем за одним и тем же идиотом, Рейна. Она заслуживает того, чтобы сначала немного пожить. — Когда я просто стою и недоверчиво смотрю на нее, она говорит более мягко: — Я очень сожалею, что не дала тебе столько же свободы.

После мгновения глубокого шока я тихо говорю: — Пожалуйста, подожди. Мой мозг расплавился.

Она поворачивается и, прихрамывая, идет к кухонному столу, опираясь на трость, затем опускается на стул и вздыхает. Одетая во все черное, как одеваются все вдовы в семье, независимо от того, как давно умерли их мужья, — она выглядит намного старше своих шестидесяти пяти лет. Она никогда не красила свои седые волосы и носит их коротко подстриженными, как у мужчины. Стиль одежды, который носит, старомодный и нелестный. У нее нет лишнего веса, но она отказывается делать что бы то ни было, чтобы сделать себя хотя бы немного привлекательной, включая макияж или обновление своих очков в соответствии со стилем этого века.

После того, как мой отец был убит, она просто сдалась. Я знаю, что это было не от горя. Я думаю, дело в том, что она никогда не хотела, чтобы другой мужчина снова обратил на нее внимание. Жизнь с моим отцом — яростным сицилийцем была адом для всех нас. Особенно после того, как ей поставили диагноз рассеянный склероз, и он привез свою двадцатидвухлетнюю любовницу жить в гостевой коттедж, чтобы ему не пришлось “трахать калеку”, как он выразился.