Сказка для Алисы (СИ) - Инош Алана

Но необходимость уменьшить количество кофе до, скажем, двух-трёх раз в день — и не пол-литровых кружек, а нормальных чашек — она осознавала и сама. «Я работаю над этим», — усмехалась она. Собраться с духом и морально приготовиться — первый этап.

— Очень вкусно, солнышко, — чмокнула Ольга Алису после ужина. — Я, с твоего позволения, немножко пографоманствую.

— Давай, — кивнула та. И добавила серьёзно: — И, Оль... Хватит уже самоуничижения. Все мы прекрасно знаем, что ты не графоман.

— Я не графоман, а графоманьяк! Ы-ы-ы! — И Ольга состроила комично-зверскую гримасу.

— Да ну тебя... — Алиса сперва нахмурилась, но потом посветлела лицом и фыркнула от смеха.

— Без самоиронии — никуда, родная, — улыбнулась Ольга. — Неплохо помогает от короны на голове.

С приездом Алисы она уступила ей свой компьютерный стол, а сама устраивалась с ноутбуком то на кухне, то на диване; когда они переехали в более просторную квартиру, Ольга купила себе второй стол и большое удобное кресло. В Алисин комп она не имела привычки лезть — только если та сама приглашала что-то посмотреть или прочитать; свой же ноут Ольга держала для Алисы открытым нараспашку, чтоб та могла прямо на нём вычитывать и править её тексты.

То ли Ольга сама себя так запрограммировала, то ли просто угадала — как бы то ни было, в двухнедельный срок она тогда уложилась день в день. Её отпустило, сон удлинился до обычной для неё нормы в пять с половиной — шесть часов. Переходить на новую схему приёма лекарств она так и не стала, опасаясь, как бы те не убили творческую активность. Алиса здорово понервничала, хотя Ольга и успокаивала её: «Не бойся, малыш, не бойся. Всё идёт как надо, всё под контролем. Мне давно так шикарно не писалось, нельзя это просто так взять и придушить. Ты не переживай, с катушек я не слечу».

Она не слетела, обошлось. Удалось пройти по краешку и не сорваться. Алиса принимала всё слишком близко к сердцу, преувеличивая опасность, но ей было простительно: она видела это в первый раз. Хотелось надеяться, что в последний, но карлик-аналитик-реалист подсказывал, что это совсем уж маловероятная роскошь. «Ну, пусть хотя бы пореже», — сказала ему Ольга. Карлик долго думал, а потом ответил: «Хрен его знает. Обещать ничего нельзя».

Шесть глав были готовы. Сперва Алиса с любопытством следила за процессом как читатель, а на предмет ошибок начала проверять, когда в книге набралось уже три главы. Шестую она вычитала минувшей ночью. «Ну и... как тебе?» — не без внутреннего трепета поинтересовалась Ольга. Та улыбнулась: «В целом — в твоём обычном духе, но, как по мне, жести всё-таки многовато, хоть я уже и почти привыкла к ней в твоих текстах. А Инголинда — это я, да?»

«Да, что-то от тебя в ней есть, — призналась Ольга. — Я когда-то хотела написать для тебя сказку. Добрую и светлую... Наподобие твоих рассказов. Но получилось... сама видишь, что получилось».

«Наверно, потому что ты — не я, — обвив шею Ольги тесным полукольцом руки, ласково шепнула Алиса. — Ты — это ты. И не надо пытаться это насильственно менять. Не надо через себя переступать и ломать себя. Будь собой, а не мной».

Ольга чмокнула её в висок.

«Но ты всё-таки говори мне, если меня будет слишком уж заносить на поворотах».

Она была даже готова смягчить кое-что — скрепя сердце и сцепив зубы, наступить на горло своей песне, но Алиса сказала:

«Пиши так, как пишется. Убрать, вырезать, смягчить — успеешь в любой момент. Не забывай, что я всё-таки оцениваю со своей колокольни. Это моя вкусовщина. Но если её отбросить и взглянуть объективно, то это — очень, очень круто».

Ольга облапила Алису благодарными объятиями и сопела ей в шею, закрыв глаза, а та ворошила её волосы.

Она смотрела с робким благоговением на все эти двоеточия, тире, точки с запятой и запятые с тире в выправленном Алисой тексте. Это был уровень, которого она сама и не мечтала достичь. Прикосновение волшебной палочки, и никак иначе — так ей виделось то, что делала Алиса. Владение пунктуацией, уровень: бог. Просветлённый Гуру, по щелчку пальцев которого все знаки становились на свои места, ещё в незапамятные времена прописанные в Великой Книге Знаний под редакцией Д. Э. Розенталя — вот кем была Алиса в её восхищённых и влюблённых глазах.

«Награфоманив» четырнадцать с половиной тысяч знаков седьмой главы, Ольга вдруг обмерла. И вернулась к шестой главе. Да ну, не может этого быть!.. Она перечитывала письма лорда Гая к Инголинде и не узнавала Убийцу Смысла. Проклятый Лорд изъяснялся слащавым «высоким штилем», в худших традициях дамского любовного романа. И Алиса тут была ни при чём — она не превышала своих полномочий беты. Ольга сама всё это написала.

«Если любовь к тебе — преступление, то я — неисправимый преступник, который никогда не вернётся на путь добродетели», бла-бла-бла... Твою ж грёбаную овсянку! Блевануть радугой и обосраться бабочками.

Это внезапное, как удар грома, и крайне неприятное открытие сперва парализовало её минут на пятнадцать. Она сидела, бегая глазами по строчкам снова и снова, а монстр-слизняк с осуждающей мордой поднял табличку: «Полный отстой». Его брат-близнец показывал большой палец вниз. Когда-то они вместе с Алисой посмеялись над этим рисунком, но сейчас он оказался, что называется, в тему...

Шёл уже второй час ночной тишины; Алиса, должно быть, уже видела десятый сон. В прошлую ночь она не выспалась, и тревожить её было бы просто свинством со стороны Ольги. Но работа над главой встала — мучительное, преступное промедление. Всего четырнадцать тысяч знаков... Если за один приём Ольга делала меньше двадцати, это был плохой день — непродуктивный. Время для творчества ценилось на вес золота, и Ольга старалась использовать любую удобную возможность, чтобы продвигаться вперёд в своём труде. Загвоздки и остановки приводили её в тревожно-раздражённое состояние. Ольга терпеть не могла застревать.

Первый порыв был — удалить всё к чертям. Нет, не весь текст книги, конечно. Но что-то с этими дурацкими письмами сделать надо, так их оставлять нельзя! Ольга яростно бросилась править; переписывала так и эдак, но всё ей не нравилось. Она то добавляла насмешки, то подпускала язвительности, снижая градус любовного пафоса... пока с обмороженного носа этого несчастного не повисла сосулька. И это тоже никуда не годилось: получились не любовные письма, а троллинг какой-то.

Плюнув, Ольга сделала откат к первоначальной версии писем, до всех этих правок; она смотрела на текст злыми, усталыми глазами, а на душу наползал обездвиживающий холодок депрессивной тяжести. Потратила туеву хучу времени впустую... На часы даже смотреть было больно. Сколько бы она могла написать нового текста, вместо того чтобы мусолить и перекраивать эти злосчастные письма? Уж точно добила бы свой обязательный минимум — двадцатку, а может, и поболее. Скорее всего, двадцать пять — тридцать килознаков. С тех пор как её отпустило и сон пришёл в норму, тридцать тысяч за один приём стали её пределом. Впрочем, длина творческой сессии варьировала. В выходной можно было посидеть над текстом подольше, но посвятить творчеству целый день, как бывало у неё иногда в прежней, холостяцкой жизни, она уже не могла. Теперь её система ценностей стала алисоцентричной. Творчество и Алиса не могли соперничать. И без первого, и без второй Ольга не представляла своего существования.

И старым, и всеми новыми вариантами писем она осталась крайне недовольна. И так, и эдак — тошнотворно плохо. Пальцы уныло бездействовали над клавиатурой, то приближаясь, то отдаляясь; веки тяжелели, курсор мигал, но больше не мог выплюнуть ни одного знака. Оставалось только лечь спать — с пустотой и унынием на душе, без удовлетворения от проделанной работы.

Помочь могла только Алиса, но она спала.

Ольга открыла свой профиль и написала в личном сообщении:

«Солнышко, у меня возник небольшой затык, и я не могу продвинуться дальше, пока он не рассосётся.

Короче, мне не нравятся письма Гая. От слова «совсем». Тебе не кажется, что там сплошные сопли в сахаре?)) “Никогда такого не было, и вот опять” (с) ))) Таки сдаётся мне, шо Убийца Смысла уже «не торт»)) Стареет, что ли?))