Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

— Закончу тут некоторые дела и поеду домой. — Штайнер вновь оскалился. — Идем к твоему инфекционисту. Человек, который угрожал моей любимой не будет свободно перемещаться на своих двоих.

— Эмма, он хотел только что-то вколоть тебе? — Доктор прищурился. — Это точно все?

— Вроде бы да. — Тремор усиливался. Подкатывала тошнота. — Правда в лифте он мне что-то дал. Сказал, что это успокоительное. — Ноги подкосились.

Девушка со всего размаха упала на холодный пол.

* * *

Ты опять втянулась в неприятности, да? Эмма?

Неприятности шли с тобой рука об руку всю жизнь. Кто-то воровал у тебя обувь в детском доме, из смеха или в отместку, но какая разница. Тебя все равно носили на спине, ты не замечала. Кто-то с хитрой ухмылкой звал тебя в темную подворотню, но этого ты тоже не замечала, потому что, видя жуткий силуэт за твоей спиной, незнакомцы уходили. Всегда.

Он отпугивал буквально всех, даже тех, кто мог стать тебе добрым другом. Но стоило бы оно того? Разве ты очень уж хотела друзей, скажи? Может ты просто хотела… внимания? Тепла? Уважения? Хотела чувствовать себя если не любимой, то уж полноценной. Чувствовать себя кем-то, на кого по жизни не будут смотреть сверху вниз.

Но разве это возможно в полной мере? Всегда найдется кто-то, кто будет смотреть с высокомерием. Из-за твоего пола, возраста, веса. Из-за профессии, взглядов, даже из-за цвета волос. Важно не заставить смотреть на себя как на равную всех подряд, важно окружить себя теми людьми, которые будут смотреть так, как ты этого хочешь.

Нейт, наверно, не вляпался бы в нечто такое, во что вляпалась ты сегодня. Злонамеренный человек к нему даже не подошел бы. Почему? Потому что он, как минимум, мужчина, даже со сломанной ногой. Турбулентный, критичный, физический развитый. Но ты не можешь стать Нейтом, ты можешь быть только собой. То, что ты не он, не плохо. У него нет тех преимуществ, какие всегда были у тебя. К нему… люди не тянутся. От него отшатываются, как от черта, а если и хотят сблизиться, то из личной выгоды.

Ему бывает страшно одиноко. Такого одиночества ты никогда не знала, даже когда он оставил тебя. Настолько проедающего, холодного. Обедом любовь не купить, но он пытается. Ему больше ничего не остается. Без обеда ему не говорили «люблю». Над бездной отчаяния он стоически пытался не смотреть под ноги. Всю свою жизнь.

* * *

Что-то раздражающе пищало где-то в стороне, не было сил разлепить глаза. Свет резал крохотные зрачки между синих век, чуть-чуть дрожали ресницы. Немели руки и ощущались, словно незнакомые, чужие. Хотелось повести ладонью чуть в сторону, но она не слушалась. Ощущение как после тяжелого обморока. Или в минуты пробуждения после лютой попойки. Кружилась голова, пересыхало во рту.

Эмма болезненным взглядом осмотрела палату, какие-то шнуры, которые тянулись к руке, ощутила на лице кислородную маску. Одеяло казалось каким-то невообразимо холодным и тяжелым, словно то было не одеяло вовсе, а бетонная плита, которая лежала сверху. Белый свет скользил по медицинским приборам, где-то рядом раздавалась тихая музыка.

Она с усилием повернула голову, и тут же тело захватила рефлексивная тошнота. То ли от голода, то ли после обморока, то ли от одного вида больницы. События предыдущей ночи всплывали в голове отрывочно и сумбурно, едва склеивались из случайных остатков. Она бежала по коридору, приехала, потому что Нейт сломал ногу…

Где Нейт?

Фастер стиснула зубы, и тут же попыталась встать, только… ноги, почему-то, дрожали. Сильнее, чем когда-либо, и вставать на них было страшно. Тремор захватывал руки, аппарат рядом начинал пищать все сильнее.

Резко раскрылась дверь в палату, и на пороге появился врач. С забранными назад волосами, серыми глазами, в прямоугольных очках.

— Мисс Фастер? — Как-то недоверчиво спросил он, глядя на девушку.

— Я… да. — Язык шевелился во рту с усилием, однако, с каждой секундной ощущался все лучше.

— Доброе утро. — Сдавленно ответил мужчина, и лицо расплылось в доброй улыбке. — Вы меня слышите? Понимаете? — Он тут же вошел внутрь, достал из кармана халата блокнот, и стал записывать в него показания с экранов оборудования. — Время… одиннадцать часов тридцать семь минут.

— П-понимаю. — Заторможено ответила Эмма, сглотнув ком. — Где… где Нейт?

— Вы помните? — Осторожно удостоверился врач. — Что вы помните?

— Н-Нейт ногу сломал. — Сдавленно прошептала она. — Где он? Ему стало лучше?

Взгляд доктора казался каким-то грустным. Сочувствующим, тяжелым и печальным.

— Очень хорошо, что вы помните этот рубеж. Только не волнуйтесь, прошу вас, все нормально.

— С ним все хорошо?! — Аппарат вновь начинал мерзко и быстро пищать, голова от этого писка кружилась все сильнее.

— Да-да, с ним все чудесно. — Поспешил уверить мужчина. — Не беспокойтесь, все хорошо.

— Где он? Могу я его увидеть? — Девушка попыталась сесть, но получалось плохо. Ноги казались спицами, болели, как никогда раньше и совсем не хотели шевелиться. Нужно было прилагать чудовищное усилие, чтобы согнуть их в коленях, а когда это, наконец, получилось, они задрожали.

— Мисс, нет, постойте. — Тут же засуетился Доктор. — Не надо вставать, вам все принесут. Ваш молодой человек приедет, как сможет, ему сообщат, что вы пришли в себя. Полагаю, сейчас он на работе. — Взгляд вновь становился грустным. — Он приезжает к вам каждый день. В любую погоду, в дождь, в холод. Ни дня не было, чтоб он не приехал. И сидит тут до закрытия посещений.

— Не поняла. — В горле разрастался ком. Фастер перевела взгляд на прикроватную тумбу, на которой стоял огромный букет из белых роз, а рядом стояли открытки, подписанные разными почерками.

По телу прошел озноб, холодела спина. Ватными ладонями девушка попыталась коснуться лица, но тут же посмотрела на свои предплечья и отшатнулась. Действительно спицы, только не ноги, а руки. Узловатые, голубые пальцы, сиреневые венки.

— Что со мной произошло? — Глаза мокли. — Сколько я лежу тут? — Эмма перевела взгляд за окно.

С неба хлопьями шел снег.

Руки плетьми упали на постель. Капли слез падали вниз, и тут же впитывались в белый пододеяльник. Фастер стиснула зубы и тяжело, горько разрыдалась. Соленая вода оставляла на щеках розовые полоски, слипались меж собой ресницы. Девушка с ужасом посмотрела на собственное отражение в окне: под глазами пролегли глубокие синяки, губы потрескались и побелели, кожа напоминала тонкий пергамент. Только волосы были заплетены в аккуратную, милую косу на одну сторону. Одинаково коротко, но красиво подстрижены ногти.

— Шестьдесят семь дней. — Тихо ответил врач. — Соматогенная кома токсического типа. Вы пережили анафилактический шок на снотворный препарат. Циклически возвращались в сознание семь раз, но во время пробуждения речь была бессвязной. Вы ничего не помнили, никого не узнавали, затем вновь погружались в коматозное состояние. Я счастлив видеть вас сейчас с возможностью коммуницировать. — Мужчина растянулся в искренней улыбке. Он действительно был счастлив. — Была вероятность полной или частичной утраты воспоминаний, утраты… функций головного мозга. Но мы строили благоприятные прогнозы. В первый раз вы пришли в сознание спустя пять дней, и пробыли с нами практически восемнадцать часов. Периоды пребывания увеличивались, со временем, в последний раз вы были в сознании почти пять дней, и понимали речь, однако…

— То есть я могу через неделю отключиться снова? — Сдавленным, дрожащим голосом спросила Фастер.

— Я не думаю, что это произойдет. — Уклончиво ответил доктор. — Сегодня вы мало того, что понимаете мою речь, вы можете связно и здраво говорить со мной.

— Шестьдесят семь дней в общей сложности? Или только без сознания?

— В общей сложности. — Облегченно ответил мужчина. — Глубокая кома ведет к необратимым изменениям в структуре головного мозга, но вы очень сильная, мисс. Вы семь раз приходили в себя, и что это, если не воля к жизни, я не знаю. Такие случаи можно пересчитать по пальцам. Вы… были с нами. Находились в состоянии между ступором и стопором. Вы говорили с нами, а это уже не кома. Все будет хорошо.