Девочка. Книга вторая (СИ) - "Dave Gahan Admirer Violator"

— А я, признаться, страстный коллекционер предметов искусства, — и я вспомнила слова Алека по этому поводу. — Недавно приобрел умиротворяющий сельский пейзаж Писсарро.

— Вам по душе сельские воздушные пейзажи? — немного удивилась я.

— Я слышу сомнения в вашем голосе, — усмехнулся Назари.

— Я пошла на поводу своих стереотипов, — извинилась я. — Писсарро один из величайших мастеров импрессионизма и…

— О, вы правы, — остановил меня араб, — сельская тематика не для меня, я приобрел его на перепродажу, — улыбнулся он и, посмотрев на Ричарда, продолжил: — И если мистер Барретт не будет возражать, я бы хотел узнать у вас, какая тема ближе мне по вашему мнению?

— Не возражаю, — сказал Барретт, и мне показалось, что в его глазах промелькнула вспышка интереса к тому, что я отвечу.

Чёрт. Как раз на этот вопрос я хотела отвечать меньше всего. Но оба мужчины смотрели на меня, а я, стиснув зубы, улыбалась Барретту, желая пребольно наступить ему на ногу, так как у меня были подозрения, что он-то как раз знал ответ.

"Что ж, мистер Барретт, раз вы хотите затронуть эту тему…"

— Ваша тема в искусстве — это женщины, — коротко ответила я.

— Покорен вашей проницательностью, — слегка склонил голову Назари.

— И как же я вижу женщину в искусстве?

На этот вопрос я хотела отвечать еще меньше, но тема уже была затронута, и ее нужно было продолжать.

— Скорее Махой обнаженной, нежели одетой.

— Браво, — блеснул улыбкой Назари, — эротизм женщины, запечатленный гением художника или скульптора, одна из самых волнующих тем, вы не находите?

— Безусловно, — согласилась я, — Рубенс, Курбе, Лотрек… эти художники открывали мужской взгляд на суть женщины, то, какой они ее видели. Но… — и я попыталась сформулировать свою мысль, чтобы тактично уйти от этой темы.

— Но… — эхом повторил Назари и замер в ожидании ответа.

— Иногда, если это не касается литературного или античного сюжета, не обязательно изображать обнаженное тело, чтобы показать сексуальность.

— Ибо истинная женская красота и эротизм это то, что невозможно скрыть, а не то, что выставляется напоказ, — подхватил мою мысль Назари.

Я кивнула в знак согласия и облегченно выдохнула, уверенная, что мне удалось закрыть эту щекотливую тему, но как оказалось, рано радовалась.

— Лили, а какой видите себя на полотне ВЫ? — ошарашил меня вопросом Назари, и я почувствовала, как он скользнул взглядом по моему ажурному, но закрытому наряду.

Мне стало совсем неуютно, я ждала, что Ричард вмешается в разговор, но, судя по его спокойному взгляду и расслабленной руке на моей пояснице, он занял позицию зрителя и лишь наблюдал за происходящим на сцене, будто проверяя, как далеко может нас завести тема женского эротизма.

— Мне сложно судить, я не представляю себя в образе Данаи, Венеры или Годивы, — ушла я от ответа.

— Давайте уйдем от популярных образов и мифологии, — возразил Назари. — Какое полотно вы взяли бы за основу, чтобы раскрыть вашу женственность?

Нет, ответ на этот вопрос был слишком личным, предназначенным только для моего мужчины.

— Я не могу ответить на этот вопрос однозначно. Талантливых художников много, равно как и интересных направлений в искусстве, — отказала я в ответе в очередной раз и резко развернула тему на сто восемьдесят градусов: — Мистер Назари, как так получилось, что человек, занимающийся судостроением, так хорошо разбирается в искусстве? Это с рождения, или вам кто-то привил эту любовь?

— Красивый вопрос, — в очередной раз слегка склонил голову араб и, немного помедлив, будто задумавшись над ответом, произнес: — Можно сказать, эта любовь впитана с молоком матери.

— Значит вы давний гость Сотбис и Кристи, — скорее не спросила, а констатировала я.

— Свой первый набросок Дега я приобрел на Сотбис десять лет назад, — кивнул Назари, — так сказать юбилей. И, пользуясь случаем, приглашаю вас с Ричардом посетить мой гостеприимный дом, чтобы показать некоторые из лотов моей скромной коллекции.

— Постараемся быть, — наконец услышала я голос Барретта и поняла, что с этого момента внимание Назари он забирает на себя.

Продолжая вести светские беседы о делах и жизни, мужчины шутили, вели себя непринужденно, а рука моего Дьявола безмятежно покоилась на моей пояснице. Увлеченные разговорами, мы отошли нашей скромной компанией к самому борту, и, казалось, ничто в этой ситуации не говорило о том эпизоде в "Никки", в центре которого я очутилась. Может быть, и правда инцидент был исчерпан, проблема решена цивилизованно, и Назари в знак примирения преподнес мне такой милый подарок. Но несмотря на дружеский тон беседы, моя интуиция с такими выводами была не согласна и продолжала гнать тревожную волну.

Почему я не верила в умиротворенность Барретта и радушие Назари? Почему мне казалось, что все происходящее сейчас было ничем иным, как умело разыгранным спектаклем, где араб взял на себя роль дружелюбного гостя, а Барретт гостеприимного хозяина? И безучастное молчание Барретта на протяжении всего разговора о женской сексуальности только укрепляло мои подозрения. Я внимательно следила за поведением, взглядами и даже жестами собеседников, но таланта носить светские маски этим двум хищникам было не занимать — они вели себя совершенно естественно и непринужденно, и я уже сама начала путаться, где игра, а где истина, упрекая себя в чрезмерной подозрительности и бурной женской фантазии.

Как только мы распрощались с Назари, Ричард протянул мне сок в черном бокале, а я облегченно вздохнула, считая тему араба закрытой хотя бы на сегодня.

Внезапно я почувствовала, как пальцы Барретта едва заметно прошлись по моему позвоночнику, оставляя дорожку из легких нежных прикосновений и аромата его дорогого одеколона, скользнули ниже по моей пояснице и неожиданно больно сжали ягодицу именно в том месте, где был укус. Резкий перепад от нежности к боли ударил по вискам, и я, ощутимо вздрогнув, подняла глаза на своего Дьявола.

Он смотрел на меня невозмутимо, будто ничего не произошло, а я нахмурилась, пытаясь прочесть его мысль. Неужели я допустила стратегическую ошибку в разговоре с Назари? Нет, не должна была, иначе бы Барретт вмешался. Значит… определенно, это было наказанием за мою выходку с Черным Лебедем.

— Прости, что повернула разговор с четой Сенгов в опасное русло, — тихо проговорила я.

Барретт едва заметно кивнул, но руки не убрал, и я поняла, что в дополнение ко всему прочему ему не понравилось моё "Любимый".

— Любимый, — не желая уступать, произнесла я и увидела, как в его глазах медленно просыпается Хищник. Он не отпускал, а я, стараясь не замечать ощутимую боль, упрямо повторила: "Любимый".

— Если ты меня любишь, значит знаешь, что меня раздражают подобные эпитеты. Избавься от них. И еще, — внезапно добавил он, все же убирая руку от моей ягодицы, — мне не интересно, что произошло в "Никки" между тобой и Мартой. Даже если она спровоцировала тебя на пляски, это не служит тебе оправданием и не снимает с тебя ответственности. Не позволяй врагу собой манипулировать.

Он сказал это тихо, но его последние слова заставили меня посмотреть на ситуацию в "Никки" под другим углом. Именно после разговора с Мартой я повела себя, как капризный ребенок, который, жалея себя, устроил представление на публике. А Барретт не станет пестовать мой инфантилизм и нянчиться со мной, как с ребенком. Да, можно было оправдаться и списать мой срыв на все предшествующие события на базе, но факт оставался фактом — уверена, наблюдая за моим танцем, Марта была счастлива, она ликовала, что вывела меня на эмоции. Она была уверена, что Барретт первым же рейсом отправит меня в Штаты, что и могло произойти. Марта не учла только одного фактора, который и спутал ей все карты, — Назари.

Я вскинула взгляд на Ричарда и, изучая его стальные глаза, кивнула — он был прав, говоря "не позволяй врагу собой манипулировать".