Книжные люди (ЛП) - Эшенден Джеки

Она остра на язык, смешная, и мне нравится, но о своей прошлой жизни в Уичтри я ей не рассказывала. Не хотелось в это вдаваться, хотя знаю, что местная молва уже всё обсосала.

Про мою семью она, конечно, знает. Здесь все знают.

— Никаких сплетен, — говорю я и кусаю пончик.

— Чушь собачья, — отвечает она. — Он всю ночь не сводил с тебя глаз. Как волк с кролика.

Я проглатываю кусок пончика. Он, как всегда, божественный, но я бросаю на неё раздражённый взгляд.

— Я тебе не чёртов кролик.

Эйслин поднимает бровь.

— Нет? А вчера ты уж больно глазки строила.

Я краснею.

— Я просто пыталась с ним нормально поговорить, без ссор. И хотела понять, это он меня не любит или магазин.

— Думаю, и то, и другое.

Я вздыхаю.

— Магазин — ладно, понимаю. Но почему я? Я ведь не такая уж плохая. Он со всеми такой?

— Ты имеешь в виду холодный и замкнутый?

— И грубый, не забудь про грубость.

Губы Эйслин дёргаются в улыбке.

— Боюсь, это он приберёг исключительно для тебя. С остальными он не грубит. Сдержанный, да, замкнутый. Но это же Блэквуды. Они всегда такие.

— Почему?

— Ну, во-первых, они мужчины. Во-вторых, эмоционально запертые. В-третьих, каждая женщина, с которой они были, либо ушла, либо умерла. — Она смотрит на меня с притворной серьёзностью. — Миссис Беннет говорит, что они прокляты.

— Ну конечно, миссис Беннет бы так сказала. — Я опираюсь на стойку, заинтригованная. Это для меня новость. — А если серьёзно?

— Тёзка Себастиана, его прадед, прожил с женой всего три года, прежде чем она его бросила. Потом его бабушка не выносила деревню и сбежала в Лондон, оставив деда. А мать Себастиана умерла, когда ему было лет десять. Я с ним училась, помню это. Говорили, что если бы она не умерла, то тоже ушла бы от его отца.

Я потрясена. И заинтригована.

Я не знала, что он потерял мать в детстве. Это, должно быть, было ужасно.

— О нет, — тихо говорю я. — Какой кошмар.

— Ага. А потом его отец, Джордж Блэквуд, запил. Всё было совсем плохо. Я не знаю всех деталей, но слышала, что Джордж чуть не потерял книжный магазин, и Себастиан взял его на себя, влез в огромные долги, чтобы его спасти.

Я вспоминаю его вчерашние слова, сказанные с таким ожесточением: что книги — это его жизнь, его история, его наследие. Вспоминаю, как мне хотелось провалиться сквозь землю после того, как я с воодушевлением рассказывала о своём собственном магазине, как о заветной мечте.

Для меня это была мечта.

Для него — призвание.

Он был жрецом, а его богом были книги.

— У тебя этот взгляд, — замечает Эйслин.

Я краснею ещё сильнее.

— Какой взгляд?

— Взгляд женщины, которая узнала трагическую историю мужчины и теперь интересуется им в сто раз больше, чем прежде.

Я презрительно фыркаю и откусываю ещё кусок пончика.

— Да брось, Эйс, — говорю с набитым ртом. — Мы проваливаем тест Бекдел. (Тест Бекдел (Bechdel Test) — это критерий оценки гендерного баланса в фильмах, книгах, сериалах и других произведениях, который показывает, насколько в них женские персонажи представлены полноценно, а не как второстепенные герои в истории мужчин.)

Эйслин усмехается.

— Миссис Эббот вчера сказала мне, что ты теперь участвуешь в фестивале. Как это произошло?

Я несколько дней назад жаловалась ей на то, что Себастиан меня не включил, и как это меня злило, так что она в курсе. Она также знает, что я уже начала планировать свой собственный.

— О, она просто пристыдила его, решив, что он уже меня пригласил, и ему пришлось согласиться, чтобы не выглядеть последним мудаком.

— Он не передумал, когда она ушла?

— Нет, представляешь? Хотя был жутко зол, я это видела. Но он согласился.

Он понял, что мои идеи стоящие. И даже сейчас я снова ощущаю предательское тепло от этой мысли.

Будто мне не всё равно, что он думает.

Какая нелепость.

— Значит, очко в его пользу, — заключает Эйслин.

Мне хочется расспросить её ещё. О семье Блэквудов, о том, каким он был в детстве, когда учился с ней в одной школе, но если я это сделаю, все мои заявления о незаинтересованности просто рухнут.

И тут, когда я уже собираюсь сменить тему, краем глаза замечаю движение за окном.

Себастиан заходит в Блэквуд Букс.

Наконец-то.

По моему телу пробегает странная дрожь, но я тут же убеждаю себя, что это просто из-за предвкушения обсуждения планов. И уж точно не из-за него и его жёсткого, электризующего присутствия.

— Ладно, Эйс, мне пора, — говорю я. — Он наконец-то вернулся, а я весь день жду, чтобы с ним поговорить.

Эйслин улыбается, заставляет меня пообещать рассказать всё потом и исчезает за дверью.

На мгновение мне даже хочется подняться наверх, взглянуть в зеркало, проверить, нет ли у меня помады на зубах или чего-то ещё, но я тут же одёргиваю себя. Я покончила с тем, чтобы прихорашиваться ради кого-то. Особенно ради него.

Однако, проходя мимо секции научной фантастики и фэнтези в своём магазине, я всё же задерживаюсь.

После вчерашнего открытия, что он читает научную фантастику, и после того, как его так разозлило, что я об этом узнала, мне хочется сделать ему подарок.

Подарок, который его выбесит, конечно.

Но, надеюсь, в итоге он его оценит.

Всё-таки жанровая литература — моя стихия, я читаю всё подряд.

Я беру с полки последнюю книгу из серии Дневники Киллербота  Марты Уэллс, потому что она только что поступила в продажу, и если он её ещё не читал, то должен.

А потом выхожу из магазина, пересекаю улицу и подхожу к Блэквуд Букс.

Табличка на двери всё ещё гласит «Закрыто».

Ну конечно.

Но внутри есть движение. Я заглядываю сквозь стекло и вижу, как он стоит за своей старинной дубовой стойкой, разговаривая по телефону.

Ну что ж. Официально он может быть закрыт, но раз уж он здесь, а мне нужно с ним поговорить…

Я толкаю дверь и вхожу.

И как раз вовремя, чтобы услышать, как он орёт:

— Блядь!

А потом со всей силы пинает пустую мусорную корзину из проволоки. Она отскакивает, катится по полу и останавливается прямо у моих ног.

Я смотрю на него, совершенно заворожённая.

Меня не пугает его вспышка ярости. Наоборот, мне чертовски нравится видеть, как холодный и сдержанный Себастиан Блэквуд полностью выходит из себя.

А ещё больше мне нравится момент, когда он понимает, что я стою здесь и стала свидетельницей его маленькой истерики.

Его безупречная челюсть напрягается, на скулах подрагивает мускул. Глаза горят, как два газовых пламени. Он поднимает руку и проводит пальцами по своим коротким чёрным волосам.

— Прошу прощения, — говорит он натянуто. — Ты не должна была это видеть.

— Полагаю, нет. — Я поднимаю корзину и ставлю её на стол. — Но, увы, теперь мне любопытно. Что случилось?

— Ничего. — Ответ звучит резко, пока он засовывает телефон обратно в карман своих чёрных брюк. Он упорно избегает смотреть на меня.

— Ты всегда пинаешь мусорные корзины, когда ничего не случается?

Мускул на его челюсти снова дёргается.

— Частенько.

— Ты только что пошутил?

Наконец он поднимает на меня взгляд, и его интенсивность бьёт прямо в цель.

— Что ты здесь делаешь, мисс Джонс?

Меня бесит, что у меня перехватывает дыхание, но я стараюсь не обращать на это внимания.

— Я пришла поговорить о фестивале, — бодро говорю я. — Мы собирались, помнишь?

— Ах да. Точно. — Он снова отводит взгляд. — Сейчас не могу. У меня слишком много дел.

— Это как-то связано с той вспышкой гнева?

Возможно, не самая разумная вещь, которую можно спросить, но какая разница. Если он не хотел, чтобы кто-то узнал, что он в бешенстве, не стоило так эффектно пинать корзины.

Он снова смотрит на меня, губы сжаты в жёсткую линию, и вдруг я понимаю, как ошибалась, считая его холодным. Он не холодный. Он настоящий пожар, пламя которого уже вырывается из окон.