Сирена и Оракул (СИ) - Горожанкин Владимир

Когда я изложил свои находки Сирене, разложив перед ней ключевые листы с подчеркнутыми связями, она слушала внимательно, ее взгляд скользил по бумагам. На ее лице не отразилось удивления, скорее, удовлетворение, словно она ожидала именно этого.

— Неплохо, Морган, — сказала она, откидываясь на спинку кресла. В ее голосе было меньше привычного сарказма, почти одобрение — начинаешь оправдывать вложенные в тебя ресурсы. Эти ниточки…да, они могут привести нас куда нужно. Особенно эта офшорка и повторяющаяся фамилия. Потом ими займешься.

Она потерла виски и взглянула на часы на стене. Было уже очень поздно, город за окнами давно погрузился в ночь, освещенный лишь искусственными огнями.

— А на сегодня хватит. Я устала, — она поднялась — поехали. Я тебя подброшу. Вернее, отвезу к себе. Возражения не принимаются, в такой час такси ждать будешь до утра, а мне нужно будет убедиться, что ты не потеряешь эти бумажки по дороге.

Я опешил. К ней домой? Это было…неожиданно. В голове промелькнула тысяча вопросов и предположений, но я молча собрал бумаги, чувствуя себя скорее подчиненным, которого везут на доклад, чем коллегой.

Ее квартира располагалась в одном из новых, сверкающих небоскребов в центре города, с панорамными окнами, из которых открывался захватывающий вид на ночной мегаполис. Но само пространство…оно было безупречным, дорогим и абсолютно холодным. Минимализм в его крайней степени: стекло, полированный металл, гладкая кожа темных оттенков, огромные пустые стены, украшенные лишь парой абстрактных картин, которые выглядели скорее как инвестиция, чем предмет искусства. Никаких фотографий, безделушек, книг — ничего, что говорило бы о личности хозяйки, кроме ее очевидной любви к порядку, контролю и дорогим вещам. Даже воздух здесь казался каким-то стерильным. Это было не жилище, а скорее штаб-квартира. Или витрина успеха.

— Что будешь пить? — спросила Сирена, скидывая туфли и проходя к встроенному бару, который выглядел как часть футуристического арт-объекта. Ее вопрос прозвучал не как вежливое предложение, а как констатация факта — сейчас мы будем пить.

— Я…ничего, спасибо, — автоматически начал я, но осекся. Я посмотрел на нее — она стояла спиной ко мне, ее силуэт четко вырисовывался на фоне огней ночного города. В этой неформальной, как мне показалось, обстановке ее аура власти и контроля никуда не делась. Отказ показался мне неуместным, слабым, почти трусливым. Словно я снова проваливал какой-то негласный тест — то есть…я буду. Бурбон, если есть.

Единственный крепкий напиток, название которого я мог с уверенностью вспомнить из старых фильмов и книг.

Сирена медленно обернулась. На ее губах появилась откровенно насмешливая улыбка. Она тихо рассмеялась — короткий, сухой смешок.

— Бурбон? Морган, серьезно? Его же пьют только ковбои в третьесортных вестернах и фермеры в Алабаме после тяжелого дня в поле. — Она подошла к бару и достала два тяжелых хрустальных стакана — это же кукурузный дистиллят, грубый, прямолинейный, сладковатый, без единого намека на утонченность. Как можно пить эту микстуру, когда мир полон действительно интересных напитков? В нем нет тайны, нет глубины, нет…истории, кроме истории запретов и самогоноварения.

Она явно наслаждалась моим смущением и своим маленьким ликбезом. Ее цинизм распространялся даже на алкоголь. Она взяла другую бутылку, с темной этикеткой и незнакомым мне названием.

— Вот, попробуй это, — она плеснула в оба стакана янтарную жидкость. — Односолодовый. С острова Айла. Торф, дым, море и лет сто выдержки в старых бочках. В нем больше характера и сложности, чем во всем штате Кентукки. — Она протянула мне стакан — пей. И учись отличать настоящее от подделки. Не только в напитках.

Я взял стакан, пальцы ощутили приятную тяжесть холодного хрусталя. Аромат был сильным, необычным — действительно пахло чем-то дымным, йодистым, совсем не похоже на то, что я ожидал. Я сделал небольшой глоток. Напиток обжег горло, но потом оставил долгое, сложное послевкусие, которое я не мог сразу расшифровать.

Я подошел к огромному окну. Город лежал внизу, как россыпь драгоценных камней на черном бархате. Миллионы огней, миллионы жизней, историй, тайн. Я смотрел на это сверкающее море, чувствуя себя песчинкой.

— Красиво, правда? — тихо сказала Сирена, подойдя и встав рядом. Она тоже смотрела на город — миллионы людей. Каждый со своими страхами, желаниями, слабостями. Как думаешь, что ими движет на самом деле, Морган? Не то, что они говорят, а то, что заставляет их вставать по утрам и делать то, что они делают?

Она отпила из своего стакана, ее глаза блестели в полумраке комнаты, отражая огни города.

— Похоже, настала пора для еще одного урока. На этот раз — не про страх. Про кое-что поинтереснее.

Мы стояли у окна, тишина нарушалась лишь тихим гулом ночного города и едва слышным звоном льда в наших стаканах. Ее вопрос о мотивации людей повис в воздухе. Я пытался сформулировать какой-то умный ответ про потребности, амбиции, может быть, даже любовь или долг, но слова застревали в горле. Рядом с ней, с ее циничной проницательностью, любые банальности казались неуместными.

— Не знаешь? — она усмехнулась, поворачиваясь ко мне лицом. Ее глаза в полумраке казались еще глубже, еще темнее. — Не только страх, Морган. Есть кое-что посильнее. Желание. И власть. Возможность получить то, что хочешь, и контролировать тех, кто может тебе это дать. Или помешать. Это второй великий двигатель. И часто он работает в паре со страхом.

Она сделала шаг назад, к своему минималистичному столу, стоявшему посреди комнаты, как алтарь ее личной власти. И начала расстегивать блузку. Медленно, пуговица за пуговицей, ее пальцы скользили по шелку, а взгляд не отрывался от моего лица. Мое дыхание перехватило. Тот же трепет, что и в первый раз, но теперь усиленный алкоголем, интимностью обстановки и полным осознанием того, кто она такая, пробежал по моей коже ледяной волной, за которой последовал жар.

Блузка упала на пол. Под ней была лишь тонкая полоска черного кружева, почти не скрывающая ее грудь. Затем она так же неспешно расстегнула юбку, позволяя ей соскользнуть вниз, оставляя ее в одних чулках и крошечных трусиках. Ее тело…оно было безупречным. Не просто красивым — оно было произведением искусства, выточенным, сильным, уверенным. В нем не было ни капли слабости или неуверенности, только чистая, неприкрытая женственность и сила.

Она села на край стола, закинув одну ногу на другую. Поза была откровенно вызывающей, сексуальной до дрожи, но при этом в ней сквозила та же холодная уверенность, что и во всем, что она делала. Она была хозяйкой положения, хозяйкой этой комнаты, хозяйкой…меня. Свет из окна падал на ее кожу, очерчивая изгибы, создавая игру света и тени, которая завораживала.

— Подойди, Арториус, — ее голос был тихим, почти шепотом, но он прозвучал в тишине квартиры как приказ.

Ноги сами понесли меня вперед. Я не мог сопротивляться. Какая-то часть меня, та, что все еще цеплялась за рассудок и профессиональную этику, кричала, что это безумие, что это неправильно. Но другая, гораздо более сильная часть, была полностью парализована ее волей, ее присутствием, этим странным, пьянящим коктейлем из страха и желания. Я остановился перед ней, чувствуя себя неловким, неопытным юнцом перед воплощением власти и соблазна.

— На колени — сказала она так же тихо, но в голосе не было и тени просьбы.

И я опустился на колени. На дорогой, холодный пол ее безупречной квартиры. Поднял на нее глаза. Она смотрела на меня сверху вниз, и в ее взгляде читалось удовлетворение. Полная, абсолютная власть. Это было унизительно и одновременно…странно возбуждающе. Я был полностью в ее власти, и она это знала.

Ее пальцы коснулись моих волос, мягко, почти нежно, но это прикосновение было лишь еще одним проявлением ее контроля.

— Помнишь, как несколько дней назад я доставляла тебе удовольствие? — спросила она, ее губы изогнулись в знакомой циничной усмешке. Голос стал ниже, интимнее — моим языком. Я показывала тебе, как можно использовать один инструмент для получения нужного результата — она провела пальцами по моей щеке — теперь твоя очередь учиться. И доставлять удовольствие мне.