Развод. Да пошёл ты! (СИ) - Ясенева Софа

Я вижу, как у него дрожат пальцы. Лицо перекошено от ярости. И в этот момент я понимаю: с ним небезопасно. Эти вспышки — не разовые. Они становятся слишком частыми. Я сдержанно отступаю на шаг назад.

— Не надо. Просто... не надо. Мне казалось, ты хотя бы поймёшь, почему я решила уйти. Но если ты думаешь, что это я виновата в том, что ты изменил, что не сдержался и ударил — у нас с тобой нет будущего.

— Я не это имел в виду, — огрызается он. — Я думал, мы пытаемся всё наладить, а ты уже подаёшь заявление. Не очень-то стараешься сохранить нашу семью.

— Потому что я не хочу жить в иллюзии. Ты извиняешься и в следующую минуту снова ведёшь себя так, как будто я должна быть благодарна тебе за само твоё присутствие в моей жизни. Как будто ты делаешь мне одолжение. И с каждым таким моментом — ты втаптываешь мою самооценку всё глубже в грязь. Я и так уже едва верю, что достойна чего-то большего. А ты методично добиваешь меня. Мне этого мало. Я хочу снова быть собой. Хочу чувствовать, что я человек, а не тень на фоне такого замечательного тебя.

— И что ты теперь хочешь? Делить всё пополам? Забрать половину квартиры? Машину?

— Мне нужна только машина. Всё остальное мне не нужно. Я хочу свободы. Хочу дышать.

Женя вздыхает. Видно, что он устал, раздражён, но и сам не знает, как себя вести.

— Я... я просто устал, Саша. Ты не представляешь, как устал. Я на работе пашу, как вол, прихожу домой — и здесь снова бой. Бесконечные упрёки, холод, напряжение. Я ошибался, да. Я многое сделал неправильно. — Он тяжело выдыхает, но в голосе — не раскаяние, а раздражение. — Да, я изменял. Да, сорвался. Не думаешь, что и ты в этом участвовала? Не всё на мне одном. В спальне у нас уже два года как хрень собачья, а не семья. Но это не значит, что я тебе дам развод. Не надейся.

Слова повисают в воздухе. Они будто проникают под кожу, расползаются ядом, заставляя всё внутри съёжиться.

— Саша? — его голос словно издалека. — Ты бледная...

— Всё нормально, — пытаюсь выровнять дыхание, потому что резкая боль в животе не даёт вдохнуть.

Что-то тёплое и липкое ощущается между бёдер. Я морщусь, вглядываюсь в ткань халата — и внутри всё обрывается. Пятно крови расплывается всё шире. Паника накрывает, как волна. Сердце срывается с ритма, в ушах стучит. Я смотрю на Женю, он бледнеет на глазах, как будто кто-то резко выдернул из него краски. Его губы шевелятся, он что-то говорит, но я не слышу. Только гул и липкий страх. Мои ноги будто подкашиваются, я медленно опускаюсь на пол, прижимая дрожащую руку к животу. Холодный пот выступает на лбу.

— Женя... вызови скорую.

Он бросается к телефону, лихорадочно набирает номер.

Только бы не что-то серьёзное.

15 Саша

Белые стены, запах антисептика, капельница с прозрачной жидкостью — всё это возвращает меня в знакомое, но оттого не менее тягостное состояние. Я медленно оглядываю палату: всё стерильно, ровно, безлично. И холодно. Не от температуры — от ощущения, что ты снова оказался в помещении, в котором провела долгие часы ожидания приговора.

Женя сидит рядом на стуле. Локти на коленях, пальцы сцеплены в замок. Он будто сам по себе, в какой-то своей реальности, с непроницаемым лицом, взгляд в пол. Чувствую, как он напрягается, когда ловит мой взгляд.

— Позвать врача? — наконец спрашивает он.

— Да, давай, — отвечаю тихо.

В палату входит женщина лет пятидесяти с внимательными, добрыми глазами. Я сразу вспоминаю её лицо: это она делала УЗИ и назначала анализы. Ирина Тимофеевна.

— Александра, — говорит она, подходя к кровати. — Мы сделали укол, чтобы остановить кровотечение, теперь ждём пока подействует, нужен полный покой. По УЗИ и анализам на данный момент ничего критичного не выявлено. Но... — она делает паузу. — В нашей практике такое встречается редко, но подобные маточные кровотечения могут быть вызваны сильным стрессом.

Я напрягаюсь.

— Скажите, какое у вас сейчас эмоциональное состояние?

— Мы с мужем находимся в процессе развода, — честно отвечаю я.

— Мы не разводимся, Саша, — встревает Женя. — Простите её. Мы просто поссорились.

Я закатываю глаза. Вот и снова — полное игнорирование моих решений. Моих слов. Моих желаний.

Ирина Тимофеевна поворачивается к нему:

— Евгений Дмитриевич, не могли бы вы подождать меня в коридоре?

— Я имею право знать, что с моей женой. Хочу остаться здесь.

Я ловлю его взгляд, умоляюще смотрю:

— Женя. Я потом всё расскажу. Пожалуйста.

Он медлит. Потом стиснув зубы, кивает:

— Хорошо...

Как только дверь за ним закрывается, врач снова поворачивается ко мне:

— Александра, я уже и без вашего подтверждения вижу, что вы сейчас очевидно находитесь в непростой ситуации. Для вашего здоровья крайне важно как можно меньше подвергаться стрессу. Скажите, есть ли у вас возможность обеспечить себе эмоциональный покой?

— Даже не знаю... — тихо признаюсь.

— Надо подумать в этом направлении. Сейчас вы немного отдохнёте у нас, придёте в себя. Курсом пропьёте успокоительные. Но потом... Я бы рекомендовала исключить стресс на длительный период. Если подобное кровотечение уже произошло, значит, это может повториться. И если в ваших планах ещё есть ребёнок — вам необходимо это учитывать.

Я отворачиваюсь к окну. Ком в горле такой огромный, что я даже не знаю, как сказать врачу, что чувствую. Ну как? Как я могу просто взять и перестать переживать? У меня нет такой кнопки, которая в секунду выключила бы все эмоции.

С кровати рядом доносится негромкий голос:

— Мужчины приходят и уходят, а здоровье — одно. Это по молодости кажется, что всё поправимо. Я бы советовала выбирать себя. Береги себя, девочка.

Я поворачиваюсь. На соседней койке лежит пожилая женщина с седыми волосами, аккуратно убранными в пучок. Её лицо спокойно, взгляд ясный. Она не вмешивается, не расспрашивает — просто говорит, как будто делится чем-то важным, что накопилось за долгую жизнь.

— Спасибо, — тихо отвечаю. — Это… очень кстати сейчас.

Женщина слегка улыбается.

— Я тридцать лет с ним прожила. Всё терпела. Думала — ради детей, ради семьи. А потом поняла — себя потеряла. Он ушёл к другой, а я осталась с горечью и вопросом: зачем всё это было? Только тогда начала учиться жить заново. Себя слушать.

Я смотрю на неё с неожиданным вниманием. Простые слова, но в них что-то настоящее. Что-то, чего мне не хватало.

— А сейчас у вас всё хорошо? — спрашиваю, даже не зная, зачем.

— Сейчас — да, — кивает она. — У меня есть внуки, подруги, книги. И свобода. Хочу пряники ем, хочу пирожные.

Мы замолкаем. Но внутри у меня будто прорастает что-то тёплое. В этом больничном холоде и серости — простая женская мудрость оказалась самым настоящим лекарством.

Я выдавливаю слабую улыбку. И впервые за долгое время чувствую, что кто-то говорит не назидательно, не осуждающе, не требовательно, а просто — по-человечески.

Через несколько минут возвращается Женя. Он садится ближе, старается выглядеть мягче, заботливо улыбается:

— Врач со мной тоже поговорила.

Я молчу. Он продолжает:

— Маленькая... Давай я отправлю тебя в санаторий? Хотя бы на недельку? Отдохнёшь, выспишься, погуляешь. Никаких нервов.

— А как же ты будешь без меня питаться, Жень? — с искренней заботой в голосе интересуюсь. Хотя на самом деле доверие к нему подорвано настолько, что даже здесь я его хочу вывести на чистую воду.

— Ну что я, не маленький. Где-то в кафе схожу, где-то к маме на ужин съезжу.

И это мне говорит тот, кто предпочитает есть только то, что приготовлено не больше часа назад? Желательно — у него на глазах. С чего вдруг такая лояльность?

— А заявление на развод ты подашь? — спрашиваю прямо.

Он сдерживает вздох, и в его глазах на миг появляется раздражение, которое он тут же прячет под маской заботы.

— Давай пока не будем поднимать эту тему. Тебе нужно восстановиться. Приедешь — обсудим всё ещё раз. Обещаю, без тебя ничего предпринимать не буду.