Амазонка бросает вызов (СИ) - "AlmaZa"

- Это Чонён, сестра моей жены, познакомься, - после этого он посмотрел на меня и указал наоборот на подростка, - это Джоанна, она тоже поедет с вами.

Я встала и, уже не имея претензий к Чонгуку, да и не зная, кто ему эта Джоанна (впрочем, для чего-то греховного слишком юна), протянула ей ладонь для пожатия. Она растерялась, но тут же спохватилась и ответила мне на этот жест. Намджун улыбнулся:

- Вот! Чонён тебя быстро научит, как себя вести среди ребят, она в этом дока, так что – держитесь вместе.

- Давно занимаешься? – спросила я у девчонки, налаживая контакт. В её пожатии почти не было силы, я это заметила.

- С апреля…

- О, - только и произнесла я, с семи лет не выбирающаяся со всяких кружков и секций, спортивных и связанных с борьбой. – А почему надумала начать заниматься?

- Я… мама настояла, - пожала она плечами. Мама?! Ничего себе у неё мама, моя не знала, как остановить мои безобразия, только папа и поддерживал.

- Она дочь нашего мастера, - вмешался и объяснил Чонгук, - покойного. Он погиб этой зимой. – Джоанна потёрла кончик носа, как будто бы просто так, но мне показалось, что она преодолевает подступающие к глазам слёзы. И она смогла их сдержать, но Чонгук всё равно как-то оберегающе, как надежным крылом, накрыл её плечо своей ладонью. – Поэтому Джоанну доверили нам.

Девчонка чуть порозовела, тихо прошептав:

- Я сама хотела научиться танцевать… как Сана. Но мама не разрешила. – Мы, наконец, встретились с Чонгуком взглядами при названном имени. Танцевать? Ха! Я поняла, что не разрешила мама. Минуточку, а не та ли это была женщина, которой так почтительно кланялись все на мальчишнике Намджуна? Они похожи с Джоанной. А зачем Джоанна хотела уподобиться Сане? Не потому ли, что влюблена в Чонгука, как и я ещё месяц назад? Пусть страсти улеглись, и пыл угас, но я продолжала объективно осознавать, что не влюбиться в Чонгука трудно, на него даже на улице, когда нам приходилось идти вместе, заглядывался женский пол всех возрастов.

В глазах Чонгука, впервые, я увидела что-то вроде сожаления или извинения. Пропало вечное лукавство и теперь он был абсолютно серьёзен. Это лишало его части прежнего, легкомысленного очарования, но украшало обновлённой, зрелой мужественностью. Он стоял рядом с Джоанной, как ревнивый и ответственный старший брат, и можно было не сомневаться, что он порубит каждого, кто попытается тронуть его сестрёнку. Именно из-за отсутствия такого брата я стала такой, какой стала. Я всегда защищала себя и сестёр сама. Я не жалела, но в какой-то степени было немного обидно и завидно тем, у кого имелись вот такие братья-Чонгуки.

- Ладно, нам ещё долго и далеко ехать, - прервал нас Чимин, направляясь к выходу. – По коням. Кто вперёд?

- Давай мы? – последовал за ним и Чонгук, безмолвно утягивая за собой Джоанну, прибившуюся за ним прицепом на жесткой сцепке. Я думала, что мы поедем все вместе, но ничего не спросила, безучастно, как мне казалось, посмотрев на Намджуна, но он всё-таки пояснил:

- Мы стараемся передвигаться разрознено и без скоплений, чтобы не привлекать внимания. Эта схема работает сотни лет, нам удаётся оставаться незамеченными.

- Ясно, - кивнула я и села в ожидании, когда позовёт Чимин, потому что Чонгук со своей подопечной вышли, а он остался, дав им фору. Я подумала о том, что хотела бы тоже поехать с Чонгуком, но тотчас перехотела. Хватит. Я уже нагулялась, уже пошла на поводу у своих желаний, хотя разум предупреждал, говорил, что нет, Чонён, тебе это не надо, Чжунэ – козёл, об этом все знают, и вообще, думай об учёбе, Чонён, о призвании, найди свой путь, строй свою жизнь, а парни – да ну их на фиг. Поэтому хорошо, что со мной ехал Чимин. С ним с самого начала было спокойнее.

Хана заглянула и поинтересовалась, не хотим ли мы перекусить. Я покачала головой, Намджун отказался, постоянно закормленный моей сестрой и настолько любящий её стряпню, что и не стал бы набивать живот не дома, а Чимин попросил положить чего-нибудь с собой в дорогу:

- Только не траву, как твой муж любит, - засмеялся он, - веганского я в ближайшее время в Логе налопаюсь. Есть настоящая жирная, мужицкая еда?

- Найдётся, - улыбнулась девушка и ушла на кухню.

- То есть, в монастыре не будет мясной пищи? – только сейчас поняла я.

- Нет, - расплылся Чимин, видя мои первые яркие эмоции за сегодняшний день, - он же буддийский, Чонён. Карма, сансара, все дела.

- Ну, вот Намджун буддист, - тыкнула я в него, - но он же не вегетарианец.

- Я не пример для подражания, - снял с себя ответственность зять, подняв руки. – Хоуп бы сейчас сказал, что я плохой буддист, но каждому своё: я ем животных, и не убиваю людей, он убивает людей, но не ест животных.

- Господи, а я прямо смесь кровожадности, - хмыкнул Чимин. Мне уже сказали, что золотые в своих карательных мерах убивают преступников и злодеев, для этого и учатся борьбе, но сейчас, услышав о том, что не какие-то абстрактные воины кого-то грохают, а Хосок, которого я видела и знала, мне стало немного не по себе. Это же и я буду учиться для того, чтобы рано или поздно начать убивать? Мне с трудом представлялось, как в наше время можно убивать безнаказанно. Я выросла с таким менталитетом, что убивают лишь маньяки и психи, или в состоянии алкогольного опьянения, и потом обязательно за это сидят в тюрьме. Убийства без тюрьмы никак не воображались. Это что же, отнимать у кого-то жизнь безнаказанно? Я вступаю в группировку, которая даст мне «депутатскую неприкосновенность»? Интересно, а если я убью Чжунэ, как злодея, тоже не сяду? Чёрт, нет, нельзя же убивать всех, кто тебе насолил, считая их плохими? А как тогда золотые определяют, кого можно грохнуть, а кого нет? Сколько вопросов начинает появляться…

Хана вынесла Чимину тосилак*. Поблагодарив, он посмотрел на время, и сказал мне, что можно трогаться. Мы встали, Намджун пошёл нас провожать, давая напутствия, желая удачи, прося меня себя беречь, веля Чимину меня беречь, угрожая ему оторвать что-нибудь, если со мной что-то случится. Он заверил, что оторвёт себе всё сам, если позволит кому-то меня обидеть. Я прервала их, напомнив о своей состоятельности, и сказала, что оторву им всё сама, если будут продолжать считать, что я не в состоянии за себя постоять. Намджун вздохнул, как заботливая бабушка, а Чимин по-кошачьи улыбнулся, одобряя мои слова. Мы двинулись в путь.

Какое-то время, не меньше часа, я безмолвствовала, шагая за проводником, садясь с ним в автобус, потом в такси, потом снова в автобус. Он сообщил мне, что Чонгук с Джоанной отправились немного другой дорогой. Можно было бы преодолеть основное расстояние на самолёте, но золотые старались передвигаться так, чтобы не приходилось документально где-либо отмечаться, покупая и регистрируя билеты.

- Хотя у нас у всех есть по двое-трое фальшивых документов, - шепнул он мне, - и у тебя тоже будут, если пройдёшь обучение, и решишь с нами остаться.

Решу с ними остаться… В любом случае, навек расстаться с ними я не смогу, если мой зять – один из них. Но жизнь на полулегальном положении, непрерывная опасность, погони, смерть, раны, драки, какие-то там операции по ликвидации террористов, торговцев оружием и наркотиками, необходимость каждую секунду следить за своими действиями, за противником, думать о том, как выжить, как победить, как прикрыть товарища… Да, чёрт возьми, то, что нужно! Я хочу такую жизнь, чтобы некогда было размышлять о вечном, хотеть чего-то для себя, заглядываться на кого-то. Я стала понимать Чонгука. Господи, до меня ли или других женщин ему было, если он только и успевал мотаться по миру, подставляя свою задницу! И Чимин, и Шуга…

- Слушай, - когда мы сели в очередной междугородний автобус, решилась я на вопрос, - а как вы решаете, кого убивать, а кого нет?

- Мы? Мы никак не решаем. Для этого есть наставники. Только с их одобрения допускается какая-либо операция, и когда мы прибываем на место, всё становится ясно: убить тех, кто мешает осуществлению операции. То есть, пытается пристрелить нас. Ну, или мы заведомо знаем, что тот или иной уже кого-то убил и замешан в нехороших делах. Как таковой цели убивать у нас нет. Допустим, если мы пытаемся предотвратить продажу оружия террористической организации, то стараемся уничтожить груз, никому не навредив. Если в ходе этого возникает сражение, то мы отбиваемся, не более. Впрочем, есть исключение. Иногда, ради сохранности своих близких или очень хороших людей, мы превышаем дозволенную жестокость.