Фол последней надежды - Артеева Юля

– Но? – передразнивает он меня.

– Но я не знаю, это правда так серьезно? Разве ты не можешь восстановиться и играть дальше?

Громов обводит указательным пальцем край своего бокала и морщится:

– Выходит, не могу. У меня времени – до семнадцати лет. Дальше выпуск из академии футбола и отсутствие серьезных перспектив. К тому же, у меня есть договоренность с отцом.

Тут он замолкает и делает несколько больших глотков. Я смотрю, как движется его кадык, и думаю о том, что даже это выглядит красиво. Когда Бо станет видеографом или оператором, я слишком невнимательно слушала его треп про обучение, он сможет снять это эффектно.

Насильно возвращаю себя в реальность. За маленький липкий столик странного бара.

– Договоренность? Какая?

– Если до семнадцати у меня не будет значимого результата, я завязываю с футболом и поступаю в универ.

– На юриста?

– С чего ты взяла? Об этом речи не было.

Я смущаюсь:

– Да просто выбрала самую популярную профессию. Вадим Антонович хочет для тебя какой-то нормальной работы? В общепринятом смысле?

– Да. Да, ты права. Юрист, врач, программист, хоть адвокат дьявола, только бы не футболист.

По лицу вижу, что Ваня храбрится, но ему действительно больно. Все мое тело отзывается сочувственной печалью.

Чтобы протолкнуть горький комок ниже по пищеводу, пью свое вишневое пиво. Теперь оно с привкусом горькой откровенности.

Наконец, произношу:

– Он ведь сам – агент? Футбол его кормит, он им живет.

– И потому считает гнилым бизнесом.

– Вау. То есть, я вроде слышала что-то такое от него на наших семейных сборищах, но не думала, что он говорит об этом настолько серьезно.

– Не представляешь, насколько, – Громов растирает ладонями лицо и поднимает на меня болезненный взгляд, – думаешь, классно иметь отца, успешного футбольного агента, одного из лучших, который начисто игнорирует сына-футболиста? Разве это не значит, что он считает его абсолютно бесперспективным? Он не просто мне не помогает. Он мне мешает.

Ваня говорит так горько, что я поддаюсь порыву и накрываю его ладонь своей. Ободряюще сжимаю пальцы. Несмелой улыбкой встречаю его вопросительный взгляд. Хочу дать понять, что я рядом, что я в его команде.

Запальчиво отвечаю:

– У тебя все получится. Ты офигенный футболист!

– Кажется, это вишневое слишком крепкое для тебя, – отшучивается Громов, но руки не убирает.

Тогда я позволяю себе еще секунду этой внезапной близости, а потом резко вскидываю ладони в воздух и смеюсь:

– Хотя что я понимаю? Я же девочка.

– Ага. Сестра классного полузащитника и дочь офигенного тренера. Не прибедняйся.

– Ладно, я немного шарю, – снова улыбаюсь, хоть мне и обидно от того, что все эти заслуги – точно не мои.

Вот бы он заметил именно меня. Не сестру, не дочь, не доку в теории футбола. Ну, сколько можно уже?

Ваня в несколько глотков опустошает свой бокал и со стуком опускает его на деревянный столик:

– Ну что, идем?

Я торопливо киваю и тоже допиваю пиво. Наверное, оно, и правда, слишком крепкое для меня. Я чувствую, будто в черепной коробке плавает воздушный шарик.

У дверей Громов оборачивается и говорит бармену:

– Девушка! А вас как зовут?

Она снова с трудом отрывается от своего телефона:

– Дарья.

– Спасибо, Дарья! Как сдадим сессию, зайдем к вам отметить.

– Заходите, – на этот раз она улыбается вполне искренне.

Не обращая внимания на их прощальный вежливый флирт, я выхожу из бара и глубоко вдыхаю еще прохладный весенний воздух. Как же вечерами потрясающе пахнет!

– Гелик?

– Пахнет весной, чувствуешь? Почти даже летом. Тепло так.

– Ты как? – обеспокоенно интересуется Ваня.

Но я отстраняю его и говорю:

– Лето – самое классное время года, да? Оно уже почти здесь, чую. М-м-м, – последний неразборчивый звук издаю, втягивая в себя ночной воздух.

– У тебя телефон звонит.

– Да пусть.

– Гелик, если это Богдан, он меня убьет. Давай ответим?

Я расстегиваю поясную сумку и шарю там рукой. Разве можно напиться от одного бокала? Или это сегодняшний странный вечер так на меня влияет? Господи, да где этот телефон?!

– Алло? – кричу я, едва удается ухватить смартфон.

– Энж, ты где? Стефаня сказала, ты ушла несколько часов назад, – строго выговаривает брат.

– Знаешь, что, – отвечаю я, – не гони лошадей. Я гуляю. Меня проводят. Выживу, не беспокойся.

– Кто проводит?

– Одноклассник, – и я скидываю звонок.

Смотрю, как Громов строчит сообщение в своем телефоне, и успеваю заметить, так помечена его чертова девушка.

Он блокирует экран и спрашивает:

– Все нормально?

– Более чем.

Конечно, все нормально. Я тебя люблю, ты меня – нет. У тебя есть девушка, а я только что провела самый потрясающий вечер в жизни, который для тебя совсем ничего не значит. Более чем, Ваня. Более чем.

– Совсем с ума съехала? – говорит Богдан, перезванивая секунд через пять. – Какой одноклассник? Забыла, что мы в одном классе с тобой учимся? Кто с тобой?

Мне почему-то совсем не хочется рассказывать о том, что я с Ваней. Но это же Бо, мой Бо. Я давлю в себе желание жалостно всхлипнуть от накатившей грусти и только упавшим голосом произношу:

– Я с Громовым.

Богдан какое-то время молчит. Потом спрашивает:

– Где вы?

– Рядом со стадиком.

– Дай ему трубку, пожалуйста.

– Бо, зачем?

– У тебя голос странный. Не упрямься, дай ему трубку.

Спорить с ним совсем нет сил и желания, так что я просто вздыхаю и протягиваю Ване телефон. Он поворачивается ко мне спиной и отходит на несколько метров, понижая голос. Вслушиваться, как ни странно, на этот раз мне тоже не хочется. Сую руки в карманы и ежусь, вечерами пока еще холодно. Чувствую, как зябкий ветер забирается в прорези на моих джинсах, и шмыгаю носом.

Громов подходит со спины и легко постукивает меня телефоном по плечу:

– Гелик, поехали домой?

– Господи, что он сказал? – я оборачиваюсь и возмущенно вскидываю руки.

– Ничего особенного, просто, и правда, очень поздно.

– Не брат, а деспот, – бурчу я, заправляя выбившиеся пряди под кепку.

– Не ворчи.

Я огрызаюсь:

– Сама разберусь.

Ваня хмыкает и внимательно изучает мое лицо. Я смущаюсь, поэтому продолжаю так же агрессивно:

– Провожать не обязательно.

– Да нет уж, – он широко улыбается, словно показывая, что сейчас выше моих капризов, – я провожу.

Безразлично пожимаю плечами:

– Как хочешь. Пойдем на остановку.

– Я такси вызову.

– Чем заслужила такое сопровождение, даже не знаю.

Громов тихонько посмеивается, отвлекаясь на приложение в телефоне. Я смотрю, как экран освещает его лицо, и чувствую чудовищное внутреннее сопротивление. Сейчас мы доедем до дома – и все, на этом вечер закончится. И вряд ли когда-нибудь еще повторится, потому что все, что сегодня произошло – чистая случайность.

Поэтому, когда мы садимся в машину на заднее сиденье, я достаю кейс с наушниками, щелкаю крышкой и досадливо вздыхаю:

– Черт, разрядились.

Ваня молча протягивает мне свой наушник. Я вдеваю его в ухо и отворачиваюсь к окну. Играет какой-то стильный дипхаус. Красиво, но недостаточно информации. Я надеялась уцепиться за текст песни, чтобы хоть немного влезть Громову в голову. Но он не дает мне такой возможности.

Когда мы уже подъезжаем к дому, во мне вдруг вспыхивает вишневая храбрость. Я тянусь к телефону в Ваниных руках и касаюсь пальцем экрана.

– Классный трек, – поясняю ему, – хочу посмотреть, как называется.

Он поворачивается ко мне и смотрит в глаза. Затем спускается взглядом к носу, оттуда быстро к губам, и резко обратно к глазам.