Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара

Арк жаловался на нехватку времени, на рабочих, на испорченные афиши, но я не могла сосредоточиться на его проблемах. Следила за уходом Резника и гадала, кто станет утешать меня после того, как он наиграется с туманной принцессой.

Открытие выставки прошло на удивление красиво. Не слишком помпезно, без натиска спонсоров и с должным уважением к благотворительной организации. Стоит отдать Арку должное, у него хорошее чутьё. Как в искусстве, так и в людях.

Я бродила по выставке, то и дело возвращаясь к своим работам и подглядывая за посетителями. Молодая пара подошла к металлическому портрету, и я задержала дыхание.

Бежать или подслушать?

— Смотри, как необычно. Надо же, портрет из металла. Никогда не видела такого, — пробормотала женщина, и я мысленно занесла её слова в список нейтральных комментариев с уклоном в положительную сторону. Посетители не прошли мимо, а это уже маленькая победа.

Группа мужчин окинула зал равнодушными взглядами. Пожилая женщина в мехах пренебрежительно наморщила нос. Не моя аудитория.

Каждый взгляд — как рана. Ей Богу, легче не выставляться, легче запереться в студии и забросать все работы брезентом. Чтобы никогда, слышите, никогда не ловить чужие взгляды и не сгорать от немого вопроса — нравится или нет. Нравится ли им моя душа.

Любой скажет, что так нельзя, что я извожу себя по глупости. Творческие люди поймут, остальные покрутят пальцем у виска. Мазохисты пожмут руку.

В искусстве нет хорошего и плохого. В нём не может и не должно быть стандартов. Есть только «моё» и «не моё». Остальное — шум.

— Доводишь себя до язвы? — усмехнулась знакомая художница, бросая взгляд на мои работы. Ещё одна «отказная» Лиознова. Бледная, нервная женщина в несуразных очках, делающих её похожей на стрекозу. Она создаёт восхитительные гравюры, вкладывая в них остатки зрения. Как она не прошла в тройку победителей, понятия не имею. Вернее, имею. Тьфу.

— Без самобичевания никак, — я вздохнула, заставляя себя выйти из пятого зала.

— И не говори, Ника. У меня так сильно голова разболелась, что еле вижу собственные работы, — пожаловалась она, потирая лоб.

— Осталось недолго, а потом выпьем в честь открытия.

— Боюсь, что я после первого глотка упаду под стол.

— Ты будешь в отличной компании, под столом и встретимся.

Кивнув, знакомая ушла, и я осталась одна.

Не хочу смотреть в сторону пятого зала, но голова непроизвольно поворачивается, и я слежу за потоком посетителей. Завтра не приду, послезавтра тоже. Поеду за город, куда угодно. Буду ходить по лесу и смотреть на природу, а не на человеческие лица.

Как же мне одиноко.

Как хочется чего-то невероятного, настолько волшебного, чтобы не думать ни о чём другом. Чтобы не думать о выставке.

— Видишь пожилую пару? Мужчина с тростью и женщина с блокнотом, — прошептал знакомый голос за спиной, и, ослабевшая после волнительного дня, я откинулась на грудь Резника.

Вот просто взяла и откинулась. Без приглашений и предупреждений.

Выдохнула, прикрыв глаза. У меня перерыв. Пусть пользуется мною, как хочет.

— Шшш, спокойно, расслабься, Ника. — Не удивившись моему поведению, Резник заботливо придержал меня правой рукой. Прижал к себе, поглаживая ладонью живот. — Довела себя до нервного срыва? Зря. Вот, слушай: эта пара зашла в пятый зал и протопала в конец, не останавливаясь. Направились прямиком к твоей абстрактной работе, «Взгляду издалека», и записали номер лота. Они стояли перед ней несколько минут, обсуждая, потом дамочка сделала снимок на телефон.

Это ничего не значит. Совершенно. Даже не говорит о том, что работа им понравилась. Они просто остановились. Просто записали номер и сфотографировали.

Я не хочу думать о выставке. Вообще.

— Не молчи, Ника! — Резник развернул меня лицом к себе. — Смотри на меня. Люди останавливаются у твоих работ, думают о них. Один мужик завис около металлического портрета, глядя на название. Кстати, как называется та работа?

— «Сильный мужчина». Портрет сделан из металла, символа мужской силы. Все думают, что металл — значит, прочно и надёжно. А на самом деле всё не так.

— Ты часто работаешь с металлом?

— Почти никогда, это проба со времён академии. Я предложила Арку три очень разных работы, чтобы посмотреть, какая привлечёт больше интереса.

Резник улыбнулся и провёл большим пальцем по моей щеке. Он отвлекает меня вопросами и вниманием, хочет, чтобы я не волновалась. Это… приятно.

— Расскажешь о своей жизни? — просит мягко. — Про академию, про друзей, про всё. Хочу наверстать упущенное.

Кончики его пальцев пробежались по скуле и спустились к углу рта.

— Расскажу. Потом.

Я потянулась губами к его ладони, как младенец, не растерявший безусловные рефлексы. Не хотелось больше подозревать, что он играет и что распустит слух о моей доступности среди бывших одноклассников.

Я не могу не рискнуть.

Прикрыв глаза, Резник выдохнул. Замер, с силой сжимая губы. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза светились.

— Ты останешься здесь до вечера? — спросил глухо.

— Нет, — соврала я.

— Остальные хотят пойти в бар.

— Да, я знаю.

— Ты хочешь к ним присоединиться?

— Нет, — соврала я.

— Тогда…

Резник провёл большим пальцем по моим губам, размыкая их и с нажимом касаясь зубов. Скользнул по кончику языка и, резко склонившись, заменил руку губами.

— Надоело быть хорошей девочкой? — спросил, щурясь.

— До ужаса.

— Тогда держись.

Держаться мне не пришлось, по крайней мере, не в том опасном смысле, который обычно вкладывают в это слово. Данила Резник оказался невероятно нежным любовником. И красивым, завораживающе красивым. Пока мы ехали в такси, он держал меня за руку и молчал. А я волновалась, дико. Что, если я скучна в постели? Опыта у меня мало, навыки стандартные, а Резник привык…

Я ничего о нём не знаю. Ни к чему он привык, ни что ему нравится.

Но мне не хочется его разочаровать.

Когда мы зашли в квартиру, Данила взял меня за руки и сделал глубокий вдох, словно готовился признаться в смертном грехе.

— Если тебе кажется, что всё происходит чересчур быстро, отбрось эти мысли, — сказал он срывающимся голосом. — Мы и так потеряли слишком много времени, чтобы теперь отвлекаться на сомнения.

Я не стала вдумываться в его слова, потому что меня поразила невероятная догадка: Данила Резник волнуется сильнее, чем я.

Бесшабашный бабник, повеса, популярный музыкант, он нервничал из-за предстоящей близости.

Не раздумывая, я приложила ладонь к его груди, невесомо поцеловала в губы и сказала:

— Тогда зачем тратить время на разговоры?

Данила всё делал красиво. Раздевал меня медленно, нежно, задевая грудь кончиками пальцев, поглаживая живот. И смотрел. Поставил перед собой, обнажённую, и смотрел, смотрел, смотрел. С таким вниманием, с такой страстью, что я и сама опустила взгляд, чтобы понять, что он видит во мне такого, чего не замечаю я.

Потом он меня целовал. В его движениях чувствовалась неожиданная жадность, словно он встретил меня после месяцев воздержания. Разложил меня на постели и изучал каждый сантиметр кожи, водил по ней губами, языком и кончиками пальцев. Я пыталась ответить тем же, но Резник удержал меня на постели.

— Я очень долго ждал, — бросил ворчливо, объясняя свою жадность. Эти слова прозвучали, как «Не отвлекай».

И снова целовал, пока я не взмолилась о большем, не в силах вынести чувственную дрожь.

Резник вошёл в меня и замер, глядя в мои глаза. Капля пота скатилась по его скуле и упала на моё лицо. Напряжённый, Данила нависал надо мной на подрагивающих руках и смотрел на неё. Ждал, что я сделаю.

Я смазала каплю указательным пальцем и слизнула кончиком языка. Глядя в глаза Даниле, сглотнула. Облизала губы.