Соль под кожей. Том второй (СИ) - Субботина Айя

Я просто делаю вид, что не услышала его последнюю фразу, и Сергею приходится срочно ретироваться, говоря, что он просто хотел разрядить обстановку шуткой. Не удачной. Но даже когда он оправдывается — он все равно делает это так, будто я обязана срочно разубеждать его в том, что каждая его шутка — верх юмористического искусства. Само собой, ничего такого я не сделаю даже под страхом смертной казни.

— Хороший план, — после продолжительной паузы, за которую Сергей успевает выкурить еще одну сигарету, выношу вердикт.

Потому что план действительно хорош.

Если бы у меня на руках была хотя бы даже копия завещания отца — я бы воспользовалась ей именно так. Подстроила момент, когда Завольский будет уязвимее всего, и раскрутила ситуацию в свою пользу. Но документ, за который я отдала бы половину жизни, оказался в руках Наратова и он не отдаст его ни за какие коврижки.

— Я хочу посмотреть на завещание, Сергей. Хочу убедиться, что документ, ради которого ты предлагаешь мне рискнуть всем, существует не только в твоем воображении.

— Хорошо, Лера, совершенно справедливое требование, — на удивление быстро соглашается он, предлагая встретиться завтра в одном их недавно открытых скейт-парков. — В конце концов, нам же нужно составить план, да?

Глава сорок восьмая: Данте

Глава сорок восьмая: Данте

Прошлое

— Дмитрий Викторович? С вами все в порядке? — звенит где-то в стратосфере размноженный эхом женский голос. — Может, воды? Или…

— Кофе, — перебиваю свою помощницу, как только боль немного отступает и я вспоминаю, что сижу на совещании, в окружении своих лентяев.

Боль настигла меня как раз когда я начал выписывать пизды особенно «отличившимся» работникам, которые запороли сроки сдачи двух важных проектов. Не смертельно важных и «IT-com» даже неустойку платить не придется, но я всегда придерживался золотого стандарта — всю работу мы делаем в четко оговоренный срок, без задержек, но с бонусами в случае опережения сроков.

Откидываюсь на спинку стула и делаю медленный вдох, буквально втягивая воздух словно через самую тонкую трубочку. Хочется глотнуть полной грудью, но я уже знаю, что облегчения это геройство не принесет, наоборот — станет только хуже.

— Может… врача? — трясущимися губами все-таки дожимает свой вопрос помощница.

— Кофе, — повторяю так жестко, как только могу, а потом с силой распрямляю свое внезапно обмякшее в кресле тело. Позвонки с жалобным скрипом встают на места, придавая моему заметно исхудавшему телу относительно боевой вид. — И уйди на хуй с глаз, пока. Яне уволит тебя за неисполнительность.

Она ту же исчезает, заставляя меня в который раз задуматься о том, почему люди сами провоцируют подобное обращение, вместо того, чтобы просто с первого раза делать то, что им говорят прямо и через рот?

Впрочем, архаровцев за столом все это тоже касается. А они, судя по рожам, уже успели расслабиться и нафантазировать, что сегодня уйдут живыми. Хуй там плавал.

Через час, когда моя компания становится «легче» на три бесполезных ленивых жопы, а я «заедаю» приступ порцией кофе и двумя сигаретами, помощница снова всплывает на горизонте. На этот раз совершенно бесцветным тоном сообщая, что ко мне без записи рвется какой-то «Павлов».

— Впусти и сделай так, чтобы нас не беспокоили.

— Кофе, чай, напитки?

— Нет, он на пять минут.

Зачем пришел Павлов, я знаю.

Неделю назад я забрал из его клиники все свои документы и полностью закрыл свой медицинский полис на обслуживание, оставив солидную сумму на счету в качестве бонусов за годы сотрудничества. То, что Павлов появится, было только вопросом времени, и раньше он не прибежал только потому, что в то время как раз был в отъезде на каком-то международном симпозиуме. Собственно, поэтому я так спешил закрыть все дела с клиникой — не хотел разборок на его территории. В глубине души даже боялся, что Павлову хватит настойчивости меня отговорить. Сейчас, когда все мои медицинские документы превратились в пепел в ржавой бочке в какой-то подворотне, отмотать назад уже ничего нельзя.

Павлов с порога, не здороваясь, буром прет в мою сторону, но стопорится буквально в метре, как будто его глазомер с хирургической точностью вымерил именно такое расстояние, безопасное для нас обоих.

— Ты хотя бы иногда соображаешь, что делаешь?! — сразу переходит на крик, из-за чего его шея и щеки моментально багровеют. — В твоей голове существует что-то, помимо прихоти и капризов? Хотя бы какая-то ответственность, Дмитрий?!

— Вот моя ответственность, доктор, — киваю на опустевший зал для совещаний, где еще несколько минут назад устроил, без преувеличения, ад и преисподнюю. — Когда изобретут технологию бесконтактного управления распиздяями — этот мир станет гораздо проще. Но до тех пор нужно следить, чтобы сытые и разбалованные сотрудники не отрастили себе второй пупок.

— Дмитрий, ты должен лечь на операцию, — Павлов даже не старается делать вид, что вникает в мои слова, он пропускает их мимо ушей.

— Нет, доктор, не должен. И вас слушать — тоже. Поэтому чтобы не портить воспоминания о нашем с вами сотрудничестве, давайте я просто скажу, что мы все решили, вы покиваете, утихомирите свою совесть и каждый из нас останется при своем.

— Придурок, — сквозь зубы цедит Павлов. — Мелкий засранец.

Обычно, я никому не прощаю такие «комплименты» в свой адрес. Вряд ли найдется хотя бы пара человек, которые могут похвастаться тем, что сказали не заплатили за такое парочкой зубов. Я рос в среде, где обзывать засранцами и придурками можно было только существ без права голоса, с тех пор прошло много лет, я сменили десятки мест проживания, но старые привычки так и остались.

Павлова я бесконечно уважаю за многие вещи, но даже ему не готов прощать абсолютно все.

— Ты еще можешь… — начинает он.

— Хватит! — довольно резко перебиваю я, понимая, что расстаться полюбовно у нас явно не получится. Со своей стороны я для этого сделал все возможное, ясно дал понять, что мне ни в пизду не уперлось, чтобы со мной нянчились как с неразумным ребенком. Павлов, очевидно, поймет только когда я начну вести себя как отморозок. — Я уже сказал, что принял решение. Претензий у меня к вашей расчудесной клиники тоже нет. Вы зачем снова здесь, доктор? Чтобы что? Убедить меня сдохнуть на полгодика раньше?

— Убедить тебя жить, Дима, — обессилено произносит он.

— Я прекрасно живу, как видите. В отеческой поддержке не нуждаюсь.

— Твой диагноз… он…

— Окончательный и бесповоротный.

— … не приговор, — снова игнорируя мои слова, заканчивает он. — Да, есть риски. Большие риски, но ты будешь в надежных руках лучшего кардиохирурга и я клянусь, что сделаю все, чтобы ты выкарабкался.

Я верю ему.

Верил всегда, с первого дня, как Алина однажды отвела меня к нему на прием. Тогда я еще смутно представлял, что означает мой детский диагноз, в голове почему-то торчала мысль о каких-то возрастных особенностях, которые со временем приходят в норму. Оказалось, что реальность несколько более… «веселая».

— Выкарабкался чтобы что? — спрашиваю я, хотя и так знаю его ответ. — Жить в состоянии овоща?

— Ты преувеличиваешь, Дмитрий.

— Или приуменьшаю. В этом вся ебучая правда — никто толком не знает, что будет потом.

— Так проходит большинство серьезных операций. Но если бы ты слушал меня и мы сделали операцию еще хотя бы несколько лет назад… — Он запинается и начинает осатанело тереть морщины на лбу, как будто именно они — источник и его, и моих проблем. — Ладно, время упущено. Но еще не поздно исправить то, что можно исправить.

— Может вы уже прекратите нести банальщину и станете называть вещи своими именами?

— Я говорю правду, Дмитрий, от которой ты упрямо отмахиваешься отмахиваешься!

— Ну так говорите ее до конца, Павлов! — Я вскакиваю из-за стола, но боль едва не валит с ног. Приходится схватиться за столешницу, чтобы не опозориться, но Павлов все равно замечает мою слабость. Слава богу, хоть не рвется спасать.