Никогда_не... (СИ) - Танич Таня

Дважды меня просить не надо и, подхватывая одной рукой альбом, а другой — готовые вывалиться из него картонные листы, я снова перемещаюсь к Борису Олеговичу.

— Сейчас-сейчас, — снимая с переносицы очки и протирая их краями пледа, шепчет дядя Боря с сосредоточенным видом, пока я забираю у него бутылку с бальзамом-наливкой, которую он чуть не опрокидывает. — Ты это, Полинка… плесни пока… — и он внимательно рассматривает альбом, намереваясь понять и опередить, что же это такое. — А, так это ж целый альбом спортивный Артурткин! Тут все его снимки с соревнований и награждений, вот… Тамара, значит, припрятала.

Наклоняюсь к нему поближе, заинтересованно рассматриваю новые фото — и не испытываю ни малейшего смущения. Только любопытство по поводу путанного рассказа дяди Бори, от которого он норовит всячески отвертеться, кажется, успев пожалеть, что затронул эту тему.

— Ну, дядь Борь? Что же там произошло с Артуром? — снова наполняю рюмку Бориса Олеговича, ловя себя на том, что бессовестно спаиваю своего очередного «информатора», лишь бы вытянуть из него то, что мне надо. Как там говорил вчера Вэл — шантаж, манипуляции, удары по болевым точкам — узнаю старую добрую Полину.

— Да случилось… Такое вот случилось… — со скрытой досадой, понадеявшись, что я уже потеряла нить разговора, неохотно подаёт голос дядя Боря. — В общем, драка там вышла такая… по дурости. Артурка еще травмировался сильно. Руку сломал, губу пришлось зашивать… А я ему говорил — сынок, смолчи, перетерпи, не стоит оно твоих нервов, — снова кряхтит он и добавляет: — Вот, смотри, какой малой тут… Уже и забыл, что он таким был…

А вот таким Артура я помню — отвлекаясь, думаю я, с улыбкой глядя на вихрастого и загорелого мальчишку на очередном фото. Когда я уехала из города, ему было где-то пять, и за три-четыре года он сильно вырос, но не успел ещё измениться до неузнаваемости. И от этого мне становится парадоксально легко и просто. Связи от Артура к его семье теперь тянутся в моем сознании вполне явственно, не вызывая ощущения сюрреализма — и больше не ужасают так, как несколько дней назад. Кажется, я приняла для себя то, что раньше считала неприемлемым. И только спустя секунду, до меня доходит смысл слов, сказанных дядей Борей.

— Стоп-стоп! — резче, чем мне того хотелось бы, останавливаю его я. — Что значит — сломали? Что значит — зашивать? — и тут же вспоминаю тонкий шрам, пересекающий верхнюю губу Артура, который я посчитала одним из следов хулиганского детства. — Это что же за потасовка у них такая вышла? Один против семерых, что ли?

— Да не против семерых, а против троих, — отвечает дядя Боря и снова тянется за выпивкой, а я с готовностью подливаю ему, понимая, что если он сейчас спрыгнет с темы, то не вернётся к ней никогда. — Против троих здоровых бугаев, дурак такой, полез, — он выпивает рюмку одним махом, в то время как я только делаю вид, что пью. — Вот и отделали его от души. Хулиганы такие, ни стыда ни совести.

— А с чего он, вообще, в такую неравную драку встрял? — все больше недоумеваю я, понимая, что главного дядь Боря упорно не договаривает.

— Да там такое дело… Семейное… — снова мямлит он, но останавливается, наталкиваясь на мой давящий взгляд. Я и в самом деле, если бы могла, то выдавила бы из него все, что знает, но он упорно цедит мне по чайной ложке. — За сестру он защитился, в общем. Пришлось… — наконец, выдаёт Борис Олегович, грустно вздыхая то ли от воспоминаний, то ли от того, что его наливочка так быстро заканчивается. — За Наташу. Оскорбляли ее хулиганы, вот Артурка и вмешался… Хотя я Наталье говорил — не суйся к ним. Не надо оно тебе, всех строить, город это чужой, не знаем мы этих столиц, не лезь ты к ним со своими порядками…

— А… А где это было? — уточняю я совсем механически, стараясь сопоставить все факты в голове.

— Да у вас же, на чемпионате республиканском! Прямо в трамвае… в метро зацепился со шпаной… — продолжая листать альбом, среди плотных листов которого свалены самые разные фото Артура — с награждений и тренировок, — говорит Борис Олегович, нервно комкая их края. — Мы тогда в гостиницу возвращались, где нас поселили. Поздно уже было — ну сама понимаешь, задержались — после награждения, на торжество и на банкет.

«Ага, особенно на банкет», прекрасно зная привычки дядь Бори, думаю я, слушая дальше.

— Ну и… Так вышло, что в тот раз мы вдвоём с Наташей группой поддержки поехали. Чтоб поболеть за Артурку, поддержать, сама понимаешь. Тамара была год назад, не понравилось ей в столице — город шумный, пыльный, люди какие-то суетливые. Вот она с нами не захотела, к тому времени соревнования эти уже открыто недолюбливала. Так что дочу со мной послала, чтобы присматривала. Только, говорит, смотрите не вляпайтесь никуда. А мы вот… вляпались.

Дядя Боря вдруг умолкает и смотрит перед собой задумчивым взглядом — а я тем временем пытаюсь понять, так ли он бездумно согласен с женой, как повторяет ее слова? Или делает это автоматически, не задумываясь?

— Вот, значит, Полинка… А там выпить ещё есть? — снова возвращается в настоящее отец Артура.

— Есть, дядь Боря, есть. Я вам сейчас налью — вы мне только до конца расскажите, вот сразу и налью, — упрямо говорю я, замечая про себя, что в ход пошёл лёгкий шантаж.

— Да что там рассказывать… Кто б знал, что так будет, — понимая, что добавки ему не видать, пока не будет сказано последнее слово, дядя Боря заметно ускоряется. — Артурка тогда не с тренером и остальными ребятами из делегации поехал в гостиницу, а с нами, с семьей, как положено. Мы ещё по городу погуляли немного, на последнее метро еле успели. А нас в районе поселили каком-то дальнем, чуть ли не на выселках… Сразу ещё ничего было. А потом с каждой станцией в вагоне приличных людей все меньше, только пьянь подзаборная осталась, шпана. Чисто как у нас. Что-то кричат между собой, ругаются, так что уши вянут.

— Как между собой? То есть, они вас не трогали? — все ещё не понимаю я.

— Ну, так чтоб прямо — нет, — отзывается он. — Но вели себя, как нельзя в месте, где есть нормальные люди, а тем более — женщины.

— О-о, — только и могу выдавить из себя я, прикрывая рот рукой. Кажется, я понимаю, к чему все идёт, зная столичную шпану из спальных районов и безлюдные дальние ветки метро. И Наталью, которая не преминет влезть с нотациями, если ей кажется, что кто-то ведёт себя недостойно в ее присутствии.

— Наташа им раз замечание сделала, второй, — подтверждает мои худшие догадки Борис Олегович. — Они сразу отшутились — ну, не так чтоб прямо по-хамски… Но это сначала. Говорю ж, хулиганы, пропащие люди. Потом кривляться начали, делали вид, что слушают, а на самом деле ещё больше маты гнут, ерничать стали, задираться к ней. А она их так крепко отчитала за такое дело. У дочки тогда тоже период не из легких был, она как раз с мужем вторым разводилась. Вот и была на нерве вся, хоть я и хотел ее успокоить. Веришь мне, Полинка? Я хотел! — с неожиданным волнением говорит дядя Боря, и глаза его пьяненько поблёскивают. Очень надеюсь, что он так волнуется из-за того, что случилось с Артуром по вине взрослых, а не из-за того, что я не тороплюсь ему подливать, как и обещала, до конца рассказа.

— Дальше что? — спрашиваю как-то совсем бесцеремонно, но дядя Боря не обижается. Взволнованно причмокивая губами, он откидывается на кресло и заканчивает с каким-то обреченным спокойствием:

— Ну, что… На третий раз послали они ее в цвет, сказали, чтоб шла… куда надо и не лезла не в своё дело, пока по щам не получила, — явно смягчая тираду, которая прилетела Наташке, отвечает ее отец. — Ну, что с них возьмёшь, пропащие люди, никакого понятия о приличиях. Наташа такого не заслужила, конечно, будь она триста раз не права…

Ну да, после того, как полезла воспитывать пьяную шпану, наседая им на уши и читая морали, имея в сообщниках только тихого, бесконфликтного отца и брата-подростка, думаю я, прикрывая лицо рукой. Уверена, у Наташки даже шокера с собой не было или другого средства защиты. Только язык как помело, как любит говорить Тамара Гордеевна.