— Я уверена, что Митчелл в банке охотно даст тебе кредит.
— После того, как я отказала ему в свидании? Ни за что.
— Что, если город вмешается…
Я останавливаю ее взмахом руки.
— Ни в коем случае.
Кожа между бровями Далилы морщится.
— Должен быть другой способ. Может быть, какая-то юридическая лазейка, которая позволит тебе сохранить это место независимо от того, кто им владеет.
У меня болит грудь.
— Нет. Я посоветовалась с адвокатом, и нравится мне это или нет, Кэл имеет право продать свою собственность, — как бы сильно я ни любила этот дом и воспоминания, которые я здесь создала, я ничего не могу сделать, чтобы спасти его от выставления на продажу.
На губах Вайолет появился намек на улыбку.
— Что если…
— О, Боже. Начинается, — Далила гримасничает.
Вайолет известна своими безумными планами и способностью организовывать ситуации, которые пару раз приводили к тому, что мы оказывались в наручниках. Шериф Хэнк никогда не мог пойти на то, чтобы арестовать нас, потому что считал, что система правосудия — это просто пощечина по сравнению с нашими разгневанными родителями.
Вайолет прочистила горло и бросила укоризненный взгляд в сторону Далилы.
— А что, если вы не продадите дом?
Мои брови нахмурились.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты можешь установить такую неоправданно высокую цену, что никто в здравом уме не захочет его покупать, — ореховые глаза Вайолет сверкают, сияя от бесчисленных планов, роящихся в ее голове. С ее белокурыми локонами и округлыми, ангельскими чертами лица никто не подумает дважды о маленьком дьяволе, скрывающемся под ее фарфоровой кожей.
— Это… — голос Далилы сбивается.
— На самом деле гениально, — заканчиваю я за нее.
Вайолет оживляется.
Далила смотрит на меня.
— Знаешь, план Вайолет действительно может сработать.
Может ли он действительно сработать? Часть меня боится надеяться, но это просто на случай, если Кэл разрушит возможность того, что я смогу сохранить дом.
Лучше попытаться и потерпеть неудачу, чем не попытаться вообще.
Я вскидываю руки в воздух с поражением.
— К черту. Не похоже на то, что мне есть что терять.
Глава 8
Алана
Кэл не дал мне больше выходных, чтобы переварить новость о доме у озера, прежде чем он написал мне в понедельник рано утром с предложением встретиться в закусочной «Ранняя пташка» на обед. Ради нашего общего блага я решила согласиться.
Поскольку понедельники и так недостаточно плохи, все утро до нашей встречи за обедом — это полная и абсолютная катастрофа. Обычно моя работа в качестве учителя испанского языка в школе Ками проходит по предсказуемому распорядку. Но, естественно, учитывая мое сегодняшнее везение, все пошло наперекосяк: от сломанной пожарной сигнализации, прервавшей итоговые презентации моих десятиклассников, до первоклассника, которого вырвало на задней парте прямо перед обедом. Единственное, что заставляет меня досидеть до конца сегодняшнего дня — это тот факт, что до летних каникул осталось всего две недели.
Когда я приезжаю в закусочную, я уже опаздываю, так что парковка переполнена. Я дважды объезжаю вокруг главной улицы, чтобы найти место, но безуспешно. Город начинает рекламировать клубничный фестиваль в середине июня, самое крупное событие года на озере Вистерия, поэтому большинство парковочных мест занято мэром и его помощниками, развешивающими рекламные вывески для привлечения туристов.
Мне требуется пять минут, чтобы найти место для парковки. Вполне уместно, учитывая то, каким паршивым был мой день, найти его прямо рядом с моей несбывшейся мечтой.
Магазин пустовал годами, арендодатель не мог постоянно заполнять помещение дольше, чем на несколько лет. Бизнес за бизнесом пытались пробиться сюда, но им так и не удалось добиться успеха. Однажды здесь даже открылась пекарня, что стало для меня новой пыткой, учитывая мою мечту открыть в этом помещении свой магазин. Они закрылись всего через год.
Почему ты думаешь, что станешь успешной?
Мое горло сжимается, и я отворачиваюсь от витрины.
У тебя сейчас есть проблемы поважнее.
Я высоко держу голову, идя к закусочной.
— Эй, — окликает Кэл, испугав меня.
Я поворачиваюсь в сторону его голоса. Он прислонился к кирпичной стене у входа, выглядя совершенно неуместно в своей идеально отглаженной белой льняной рубашке и сшитых на заказ брюках. Его наряд напоминает мне других богатых туристов, которые приезжают сюда и выглядят так, будто им место на яхте на Ибице, а не на нашем озере.
Он сдвигает солнцезащитные очки на переносицу, чтобы лучше меня рассмотреть.
— Симпатичное платье. Это твоя мама его сшила?
При упоминании о маме у меня запершило в горле. Горе — странная штука. Оно приходит и уходит, обычно в самое неподходящее время, переворачивая нашу жизнь с ног на голову, пока мы снова переживаем потерю.
Я инстинктивно тянусь к золотому ожерелью, которое она подарила мне на кинсаньеру, потирая прохладный металл между пальцами взад и вперед.
— Да, — мой голос трещит.
— Кстати, как поживает твоя мама? Я не видел ее машины у дома. Она гостит у твоей семьи в Колумбии на лето или что-то в этом роде?
Мое сердце сильно бьется о грудную клетку, когда я останавливаюсь на середине пути.
— Ты действительно не знаешь.
Он наклоняет голову.
— Не знаю чего?
Мой взгляд устремлен на вход в закусочную.
— Она умерла пару лет назад, пока твой дедушка был в коме. Четвертая стадия рака поджелудочной железы, — я удивляюсь, как мне удается произнести эти слова, не сорвав голос.
У тебя ушло всего два года на это.
В течение первого года после смерти моей мамы было трудно говорить о ней без слез. Каждое воспоминание причиняло боль — как физическую, так и душевную. Потребовалось, чтобы Ками задавала много вопросов о своей бабушке, чтобы я привыкла снова говорить о ней с улыбкой, а не со слезами.
— Черт, Алана. Я не знал о твоей маме, — Кэл кладет руку на мое плечо и сжимает его. Тепло его ладони действует как бальзам, отгоняя холод, проникающий в мои кости.
— Я думала, ты знаешь, — и все равно решил не приходить на ее похороны.
Его голова качается достаточно сильно, чтобы взъерошить волосы.
— Конечно, не знал. Если бы я знал… Черт. Я запретил своим братьям упоминать… это место.
Мое дыхание становится все более затрудненным с каждым вдохом.
— Мне так жаль, — его хватка крепнет. — Я бы хотел… — он делает паузу, словно раздумывая, говорить или нет. — Я должен был быть рядом с тобой, — то, как он говорит это с абсолютной уверенностью, заставляет меня поверить ему.
Наши взгляды встречаются. Что-то невысказанное витает между нами, прежде чем он обхватывает меня руками и прижимает к своей груди. Мое тело мгновенно расслабляется в его объятиях, и чувство правильности поглощает меня. Любой гнев, разочарование и душевная боль последних нескольких дней тают, словно их и не было.
Я знаю, что это облегчение временное. Как только он отпустит меня, реальность снова обрушится.
Еще несколько секунд, обещаю я себе, прижимаясь щекой к его груди. Я забыла, как хорошо чувствовать себя в его объятиях. Или о комфорте, который переполняет меня, когда я слушаю стаккато его сердца, быстро бьющегося в груди.
Я игнорирую голос в затылке, который ворчит на меня, и позволяю себе наслаждаться заботой.
Почему то, что кажется самым лучшим, всегда причиняет нам наибольшую боль?
— А как же твоя сестра? — он проводит рукой по моим волосам, заставляя мой позвоночник трепетать от этого интимного жеста.
