Громкий шепот - Милас Мари

– Ты серьезно, Валери? Они бы не доверили мне даже комнатное растение. Но, несмотря на это, хочу отметить для всех присутствующих, что я отличный садовник. Все сады, за которыми мне приходилось ухаживать, процветали.

– Мы верим, – хор наших голосов заполняет комнату.

Я задумываюсь, пытаясь рассортировать в голове все события по папкам. Папка «Сумасшедшее дерьмо» переполнена.

– Должна ли я придерживаться этого фальшивого брака теперь, когда пришла в себя? – интересуюсь я, встречаясь взглядом со своим фальшивым мужем.

– Я не буду тебя ни к чему принуждать. Сделай выбор сама. И прими решение касаемо развода. Время начать играть не по его правилам, Валери. Ты сама можешь поставить первый крестик на игровом поле.

Первый крестик.

Я хмурюсь, обдумывая эту фразу. Боже, голова идет кругом, и кажется, что все события смешиваются в одну кучу. Ведь почему я вспоминаю себя в возрасте семи лет?

– Так, все на выход. Мне нужно остаться с Валери наедине, – командует Аннабель, сопровождая свои слова хлопком в ладоши.

Осознав тему нашего дальнейшего разговора, я начинаю по привычке придумывать целый сценарий к фильму, который скрыл бы правду. Но затем, прервав мыслительный процесс на полпути, понимаю, что все и так ясно. Есть ли смысл притворяться, что я в норме?

Бросив на меня тяжелый взгляд, Макс покидает палату. Леви и Нейт выходят за ним.

– Лиам, ты тоже, – вздыхает Аннабель.

– Ты начинаешь хорошо вживаться в роль матери, – ворчит он по пути к двери, ероша темную копну волос.

Мы остаемся в палате наедине. Смотрим друг другу в глаза, словно находимся на очной ставке. Аннабель начинает ходить от стены к стене, наверняка подбирая слова, которые не травмируют меня.

Но я не хрустальная.

– Это началось примерно год назад, – начинаю, и она резко останавливается. – Физическое насилие. Эмоциональное началось раньше. Видимо, он понял, что слова я не воспринимаю, поэтому решил пустить в ход руки. Не воспринимала руками, он продолжил ногами.

Я глубоко вдыхаю через нос. Аннабель ложится рядом на кровать, сжимает мою руку, молча побуждая продолжать.

– До брака и первые два года совместной жизни все было прекрасно. Хотя если сейчас подумать, я просто пропустила множество сигнальных звоночков, потому что гналась за призрачным ощущением счастья и по ошибке принимала его за реальность.

Думала о том, что наконец кому-то нужна. Но нужда Алекса ненормальна. Он одержим мной.

Аннабель поглаживает костяшки моих пальцев и тихо произносит:

– Не понимаю, как мы могли этого не заметить? Ты была влюблена, но я и Лиам? Мы видели, как зарождались сначала ваши отношения, а затем брак. В последние годы ты стала проводить с нами меньше времени, но я думала, что это нормально, когда у человека появляется своя семья. Алекс всегда был таким…

Она задумывается.

– Идеальным? – горько усмехаюсь я.

– Да, – кивает Аннабель, теряясь где-то в своих мыслях. – Мне так жаль, что мы все это пропустили. Что подвергли тебя опасности. Страшно представить, что бы произошло, если бы…

Я вижу, как на ее глазах наворачиваются слезы, поэтому прерываю:

– Он был идеальным актером. Не сожалей о том, на что никто из нас не мог повлиять. Мы просто не смогли вовремя распознать его.

Алекс всегда располагал к себе людей. Ему хватало одной искренней добродушной улыбки, пары рыцарских поступков – и все падали к его ногам. И мужчины, и женщины. Словно он создавал себе армию фанатов, которая посчитала бы меня сумасшедшей, если бы я вышла и сказала, что он псих.

– Почему ты всегда это отрицала? Я же видела синяки в последние месяцы. Мы могли тебе помочь. Могли предотвратить все это. – Она обводит рукой помещение. – Боже, да я бы руки в кровь разодрала, но нашла бы способ помочь тебе, но ты не позволяла.

Аннабель вытирает слезы с уголков глаз.

– Как Майк Вазовски [7]? – пытаюсь пошутить я, чувствуя тысячу уколов стыда из-за того, что им пришлось через это пройти.

– Что?

– Разодрала руки. Как Майк Вазовски, когда чинил дверь?

– Да, – понимающе кивает она, слегка усмехаясь. – Ведь мы друзья. Неужели ты думала, что я от тебя откажусь?

– И я! – кричит Лиам из-за двери.

– Авантюрист! – отвечаю я так же громко.

Боже, я не заслужила этих людей. Почему они остаются со мной, когда я столько времени лгала им? Почему продолжают заботиться и любить меня?

Не знаю, сколько времени мы пролежали в тишине бок о бок, согревая друг друга теплом и чем-то таким неосязаемым, что можно лишь почувствовать. Спокойствием, верностью, пониманием. Она ждала и не давила на меня, потому что это Аннабель. Человек, который верен до мозга костей и добр, как лабрадор.

– Я не хотела втягивать вас, потому что боялась. Потому что у каждого в жизни свои проблемы и никому не нужны чужие. Мне было страшно, что если я подпущу вас ближе, то Алекс навредит и вам, – шепчу я голосом, наполненным сожалением.

Она наклоняет ко мне голову, крепче прижимаясь к плечу.

– Ты была рядом со мной все те годы, что я умывалась слезами по своей первой любви, пока в твоей жизни происходил полный бардак. Не говори, будто каждый должен заниматься своими проблемами. Дружба так не работает. Дружба – это сообщающиеся сосуды. Общее дно, понимаешь?

Я вздыхаю, позволяя ее словам осесть в голове. Этот разговор не излечил меня, рана не стала болеть меньше, вся ситуация все еще остается чертовски сложной, но… несколько камней падает с души, и я делаю спокойный вдох.

– Вся эта история с Максом… Что ты думаешь? Я совсем его не знаю, но почему-то чувствую, что у него доброе сердце, – размышляю я. – Несмотря на то, что он такой раздражающий…

Мы в унисон фыркаем, и я продолжаю:

– Это та доброта, к которой мне уже удалось прикоснуться. Странно ли это? Не ошибусь ли я вновь, поверив в благие намерения?

Аннабель садится и болтает ногами над полом. Она хмурится, словно обдумывает самый сложный вопрос в своей жизни.

– Какие бы причины у него ни были, он искренне заботится о тебе. Макс не спал сутками, чтобы обеспечить тебе безопасность, решал все вопросы с фальшивой фамилией и браком. Брал соглашения о неразглашении, наверное, с каждого, кто заходил к тебе в палату. Пока мы с Лиамом пребывали в шоке, он действовал. И я буду благодарна ему всю оставшуюся жизнь. Мне кажется, что это его предназначение – приходить на помощь.

Я молча киваю. До сих пор не понимаю, как реагировать на человека, который думает, что может спасти мир от затопления. Но можно ли спасти того, кто уже давно утонул?

Глава 8

Валери

Спустя неделю я все еще нахожусь в больнице, хотя собиралась сбежать отсюда на следующий же день после пробуждения. И неважно, что побег бы был на слишком короткую дистанцию: руки и ноги до сих пор меня не слушаются. Кажется, за эти семнадцать дней и семь часов, как подметил Макс, – он что, вел счет? – мое тело слегка атрофировалось. Сейчас я чувствую себя намного лучше, а рана на животе практически зажила. От нее остался лишь отвратительный рубец на коже и… Я бы сказала, на душе, но нет – в сознании. Потому что при воспоминаниях об Алексе внутри уже давно перестало трепетать. Все бабочки сдохли, как от дихлофоса, когда он показал свое истинное лицо.

Дверь внезапно распахивается – грациозным шагом, как и полагается леди, в палату входит моя мама под руку с отцом.

Впервые за все время, что я в больнице. Впервые с того момента, как я вышла замуж за Алекса.

– О, дорогая, твой цвет лица такой нездоровый. Я же говорила тебе лучше ухаживать за собой, годы быстро забирают красоту, – первое, что произносит любимая мама после того, как ее дочь чуть не умерла.

– И тебе привет, мам.

Папа подходит и целует меня в щеку, мама следует его примеру.

Они выглядят хорошо, я бы сказала, даже слишком. Оба бодрые и свежие, цвет кожи переливается здоровым загаром, который совершенно их не старит. Мама одета в розовый сарафан до щиколоток и туфли-лодочки в тон, на шее, как всегда, какой-то дизайнерский платок, скрывающий ее несовершенство. Папин внешний вид намного проще: однотонное поло и джинсы. Возрастные морщины подчеркивают черты лица, а седина в волосах придает определенный шарм. Годы сделали его красоту еще заметнее.