Помощник почесал авторучкой лоб.
— Что такое?
— А сегодня утром по областным новостям показывали, что в Крепостном женщину убили. Я умывался, немного посмотрел телевизор, показывали дом в поселке, где она жила. Ну, я и узнал его, дом-то, меня Виктор Никифорович туда за молоком два раза посылал. А потом, когда еще фамилию сказали, я уже точно понял, что это именно та женщина.
— Грабеж?
— Нет, ее на улице убили, за поселком, на старой дороге по пути на ферму. Около развалин. Ничего из одежды не взяли. Говорят, что кто-то ее задушил.
Искра, искра, искра…
Глеб Никитин потер глаза.
— Убийцу никто не видел?
— Не знаю, больше ничего про это не говорили. Диктор только сказал еще, что следствие продолжается…
— Ладно, хорош страшные истории мне тут рассказывать. Дуй в прачечную, проверь камуфляж. Заодно успеешь еще и с Царьковым переговорить. Телефон привяжи к уху, не прячь далеко…
— Слушаюсь!
Выпячивая грудь, Бориска вытянулся в струнку перед командиром.
— А как мне вас звать?
— Как все. Без отчества и на «ты».
— И при посторонних?
— И при них тоже. Иногда, особенно в минуты торжеств и всенародных гуляний, можешь называть меня «ваше сиятельство». Это обычно ласкает мой изнеженный слух.
…Звук больших башмаков быстрым и дробным эхом отозвался на лестнице, ведущей вниз, к выходу из здания.
Садиться в кресло уже не хотелось, и капитан Глеб начал мерно шагать по комнате.
Вторая чашка кофе была ничуть не сытней, чем первая.
«Все равно, одному мне с этим не справиться…»
Разные мелочи нестройно лезли в голову, ответов и решений пока не возникало.
Он задумчиво посмотрел на календарь с корабликами, потом в окно на улицу.
Дверь за его спиной распахнулась.
Прежде чем обернуться к Бориске, Глеб бросил взгляд на пустую коробку из-под печенья.
— …Ну, если хочешь, можно и «ваше превосходительство»!
— А не крутовато ли будет?!
Это были не розовые юношеские щеки.
В широкий дверной проем уверенно шагнул крепкий молодой мужчина.
Худое, острое лицо. Рысьи глаза, жидкие прямые волосы, косая челка спереди, сзади — не очень убедительный хвостик, перехваченный резинкой.
Черные кожаные штаны и кожаная жилетка. На плече татуировка — рассерженный зеленый дракон.
«Милая провинция…»
— Ян сказал, что ты здесь.
— А ты кто?
— А чо он, не предупредил, что ли? Серяков я, Константин. Чего делать-то будем?
— Что хочешь — то и делай.
— Да ладно тебе! Говорю же, Ян сказал, что ищет проводника для своих туристов. Что, типа, подъехать мне сюда нужно, в контору.
— Зачем?
Костян начал заметно злиться.
— Тебя он велел увидать, конкретно побазарить по всем деталям! По деньгам-то мы с ним уже договорились. Про остальное Ян сказал, что с тобой нужно перетереть.
Для себя Глеб уже все решил, но медлил — ему почему-то хотелось очень пристально рассмотреть руки Костяна.
— Нет.
Кожаный посетитель шагнул ближе к нему и потер в левой ладони массивный правый кулак.
— Может, поговорим все-таки?
Глеб Никитин еще раз демонстративно и очень медленно осмотрел внешние стати Костяна. С любопытной заботой заглянул в глаза дракона.
— Нет.
— Чего так?
— Не вижу особого смысла. И не хочу.
— Послушай, тебе же все равно человек нужен, чтобы этих гансов на лодках катать, жрачку им привозить, баню делать! Ну?!
— Правильно, нужен. Но не ты.
— Да хорош ты выеживаться-то! Или денег жмешь?
Капитан Глеб вздохнул, закончив осмотр свирепой твари.
— Не деньги я экономлю — внуков твоих жалко, приятель. — Глеб сокрушенно покачал головой.
— Хо! Когда они у меня еще будут-то! А чего ты так о моих будущих внуках заботишься?
— Ну, как же, не повезло пацанам — такой тупой дедушка им когда-нибудь достанется.
Рыбный старшина с угрозой сощурил глаза.
— Значит ты так, залетный… Хочешь, чтобы тебя, как и кореша твоего старого, на берегу тухлым нашли? Или будешь послушным?
Капитан Глеб в полпрыжка встал около Костяна, сильно стиснул пальцами разинутую драконью пасть.
— Повтори!
— Да ну тебя…
Серяков дернул плечом, вырываясь из рук Глеба.
У распахнутой двери он с холодной улыбкой обернулся и провел ребром ладони по горлу.
— До скорой встречи, твое превосходительство!..
Они совсем немного посидели в доме Усманцевых за пустым темным столом.
От предложенного чая Глеб Никитин мягко отказался, просто пододвинул поближе стул. Петровна немного поплакала, поговорила в смятый у рта платок, несколько раз принималась поправлять черную ткань на большом настенном зеркале. Ян за столом с ними особо не сидел, не слушал негромкие причитания матери, все вскакивал во двор, к машине, к колодцу, да и просто без дела суетился в коридоре.
Потом с радостью согласился подбросить Глеба на дальний берег.
У съезда с основной дороги в зеленый сумрак Глеб остановил его.
— Я выйду.
— Чего ты? Тут еще полтора километра будет, до ваших палаток-то…
— Пройдусь, чего тебе машину зря по корягам-то гробить.
Высокий сосновый лес забрал в себя весь внешний шум, и назойливое тарахтенье близкого шоссе постепенно затухало позади.
Вечерний воздух поверх песчаной дороги уже начал остывать, но сквозь редкие красные сосны с залива все еще тянуло теплым тинистым ветерком. Мелкая ласковая пыль проселка беспрепятственно набивалась и вытекала в дырочки сандалий. Длинные сухие хвоинки с тонкой приятностью кололи голые пятки.
Справа, в шаге от песчаной колеи, возвысился в оградке из серых жердей метровый муравейник. Через несколько шагов аккуратно выделился в траве тесаный квартальный столбик с номером. «Двадцать четвертый!» — еще раз позволил себе порадоваться Глеб.
Пыльная соломинка откусывалась легко, но жестко.
«…Костик-хвостик что-то знает о смерти боцмана, но убивал явно не он. О таких личных подвигах просто так, при первом же нервном случае, не треплются. Как взять его за глотку, чтобы заговорил?
…Как завтра моих туристиков сразу же окружить заботой и беспощадным контролем? Что такое интересное придумать, чтобы они не взбунтовались, узнав о странной и неожиданной смерти Никифорыча?
Да, еще… Кто же все-таки сказал Бориске про мои намерения? Почему он так целомудренно и страстно таит это имя?»
Справиться со всем, действительно, будет непросто.
Он еще не знал, как правильно начинать размышления о смерти боцмана Усманцева, гнал от себя мысли о том, что придется изображать в эти дни невероятную радость и куролесить вместе с жаждущей развлечений мужской компанией, и, думая об этом, все время продолжал тревожиться о том, что может подвести сына…
Ализе сидела на раскладном стуле лицом к мелкому прибою.
Неслышно ступая по береговому песку, Глеб подошел вплотную, остановился, тронул женщину за плечо.
— Эй…
Француженки, пусть они и продюсеры, ревут ничуть не хуже, чем ивановские ткачихи, рязанские шлифовщицы или, допустим, простые российские бухгалтерши на самостоятельном балансе. Теперь Глеб Никитин знал это точно.
Худенькая Ализе плакала замечательно, громко, в голос, не обращая внимания на крики прибрежных лягушек, но при этом, все-таки немного стесняясь своих красных опухших глаз, прятала лицо в рубашку на груди Глеба.
Пришлось даже два раза поцеловать эти глаза — испуганные и такие непривычно растерянные без косметики и темных очков.
И остальная гвардия была рада его возвращению.
Мальчишки ухмылялись за спиной Ализе, хлопали друг друга по плечам. Показалось это Глебу или нет, но Сашка вроде тоже как-то прозрачно блеснул навстречу ему радостными глазенками. Более опытный Мишаня просто вовсю щерился юной улыбкой.
