— Дверь до конца не закрывай, — всовывает деревянный брусок между дверью и косяком. — У тебя три минуты.
Я забыла, что хотела извиниться. Так нервничаю, что даже пописать не сразу удалось.
Молча умываюсь, разглядывая свое лицо.
Взгляд беспокойный, нервный. Нужно успокоиться…
— Время! — бьет, словно хлыст, голос Дана.
С губ срывается нехорошее слово.
Но испытывать терпение здоровяка не решусь, хватает и того, что меня в кладовке держат.
Выхожу, замерев. Дан тянет ко мне руку, я в панике вжимаюсь спиной в стену, желая раствориться.
Он немного хмурится, увидев мою реакцию, но всего лишь рассматривает ожог.
— Не сдирай пузыри. Возвращайся на место.
Место.
Блин.
Как к собаке…
Такой обиды я еще никогда прежде не испытывала.
Ни-ког-да… а обижалась и обижали меня не мало.
Но ни разу вот так… как к псине…
Снова оказываюсь заперта.
Время тянется…
Дверь открывается.
— Обед.
На подносе покоится миска, в ней творог со сметаной, пучок зелени и горстка соли. Большой стакан с водой. Я испытываю ужасный приступ истеричного смеха: вполне вероятно, что этот чурбан смел с пола тот творог и просто навалил мне его в тарелку.
— Я не голодна, — хватаюсь за воду.
Дан и бровью не повел, тут же захлопывает дверь и уходит.
Немного позднее понимаю, что творог явно был не тем, что сметен с пола. Свежий у него более зернистые крупинки. Точно помню, когда покупала творог, брала два разных.
Черт…
А есть-то хочется!
Но теперь уже поздно…
Потом через некоторое время повторяется: Дан приходит, отпирает дверь.
— Туалет. У тебя три минуты.
Потом строгий окрик:
— Время.
Снова в кладовке…
Уже выть хочется и лезть на потолок.
— Ужин.
На подносе покоится миска, в ней творог со сметаной, пучок зелени и горстка соли. Большой стакан с водой.
Снова упрямо беру воду.
Теперь уже просто упрямлюсь!
Сама не знаю, почему упрямлюсь: есть хочется со страшной силой!
Но булькаю водой за три секунды и сразу же возвращаю Дану пустой стакан.
Ноль реакции.
И снова время и тишина стягиваются вокруг горла удавкой.
В очередной раз дверь распахивается.
Дан протягивает свернутый матрас и подушку.
— На ночь. Постели. У тебя пять минут. Потом вечерние процедуры.
Он говорит так, как будто ему плевать, буду я отвечать или нет. Вот и не буду отвечать…
Делаю все молча. Молча жду, пока он обрабатывает мой ожог перед сном.
— Отбой, — сам выключает свет.
Я тоже умею быть упрямой.
Ты еще пожалеешь, что взялся меня… воспитывать!
Глава 17
Глава 17
Ника
Утро начинается с чувством, что на руке нет часов. Они меня будили вибрацией. Но сейчас часов нет, а по ощущениям… Примерно столько же времени. Или я заблудилась?
Дверь открывается.
— Прибери постель. У тебя пять минут. Потом туалет. Утренние процедуры.
Скриплю зубами, но делаю все, как надо. Молча.
Пошел ты.
Можешь не считать минуты, уж три минуты я про себя сама посчитаю!
— Завтрак.
На этот раз желудок жалобно булькает, предлагая: давай поедим, а? Ну, давай поедим…
Я отказываюсь. Пью воду и потом долго-долго слушаю, как горестно возмущается голодный желудок.
Ничего. Я упрямая…
И голодная.
Какая же я голодная…
Второй день повторяется, как первый.
***
На третий Дан уже молча открывает, я сама знаю, что нужно делать. Тут действий… на несколько минут, а потом тупо лежать и думать, ворошить прошлое, чувствовать, как голова кружится от голода.
Наверное, и этот день пройдет по предыдущему сценарию, и…
Но внезапно дверь открывается раньше.
— Прогулка.
Дан придвигает стопку вещей.
— Пешая прогулка. Одевайся.
***
Лес начинается почти сразу же за домом. Вообще-то я люблю гулять здесь, но только не сейчас, когда все будто в наказание.
Я иду за Даном, потею и злюсь: не понимая, кто кого наказывает.
Он — меня, или я — себя.
От голода и свежего воздуха голова кружится, меня пошатывает.
Тропинку протаптывает Дан. Снега навалило за эти два дня много. Ноги вязнут в снегу, с каждым разом вытаскивать все сложнее и сложнее.
Жар. Головокружение.
Пот заливает глаза.
Сил в очередной раз сделать шаг почти не остается. Я все чаще делаю передышки. Новая остановка, я едва жива.
С трудом дышу. Перед глазами снег начинает чернеть, взгляд мажет в сторону. Я глубоко оседаю в рыхлый снег.
Жду, пока мушки перестанут кружить.
— Как самочувствие?
Молча пытаюсь встать. Оказывается, это не так-то просто. Плакать хочется. Веду заснеженной варежкой по лицу, услышав совсем рядом около себя глубокий вздох с раздражением.
Дан молча вытягивает меня за шиворот из снега, оттаскивает в сторону. Усадив на поваленное дерево, он снимает с плеч большой рюкзак, достает термос, встряхивает его несколько раз энергично, наливает.
— Пей. Не то свалишься.
В морозном воздухе вкусно тянет запахом кофе, внутри все аж в трубочку сворачивается от зова пригубить.
Отрицательно качаю головой.
— Пей или я затолкаю в тебя. В мои планы не входит хоронить труп дурочки, решившей уморить себя голодом.
— А что входит в планы? Трахать?! — спрашиваю нервно.
— Нет. С тобой скучно. Никакой отдачи. Пей.
Я делаю глоток горячего напитка. Вкусно… Немного сладенько и… чертовски жирно.
— Там, что, масло какое-то?!
С трудом удерживаю жидкость.
— Это бронекофе.
— Броне… что?
— Бронекофе, — терпеливо поясняет. — Крепкий кофе, сливочное и кокосовое масло. Питательно. Пей…
Осушив горячую чашку, вдруг понимаю: он сказал, что со мной скучно. То есть в сексе…
В сексе скучно — мерзавец.
На такую провокацию не ответить не в моих силах просто!
— Было бы скучно, не натягивал.
Все, молчу.
Теперь молчу.
Молчу!
— У меня отпуск. Планировал шлюху снять. Но ты под рукой оказалась. Думал, сгодишься. Нееет, — делает крупный глоток, закрывает глаза. — Лучше шлюха.
Ах ты… козел!
Горный белоснежный козел.
И костюм лыжный надел такой же светлый, если ляжет в снег, его и не отыскать!
Сказал, что я хуже шлюхи. Скучно!
Скатав снежок, запускаю ему прямиком в лоб и… бегу.
Делаю потрясающий рывок, но не сделав и двух шагов в сторону цепляюсь за какую-то корягу, что торчит из-под снега, и падаю пластом.
Пушистый снег забивается в нос и рот, холодит лицо.
— Гыыы… Тебе помочь?
Сажусь, отряхиваясь и оплевываясь.
— Мне лучше не мешать.
— Язык твой — враг твой. Самой же болтовня боком выходит. Карма!
— Как бы тебе боком не вышло. Сравнил невинную девушку со шлюхой. Как только язык повернулся!
— Ловко.
— Что?
— Ты спросила, как повернулся мой язык. Ловко повернулся.
— У тебя недельный запас скоро снова исчерпается. Причем на гадости. То есть бесполезно.
— А ты свой запас на приятности тратишь? Или на оскорбления? — задает вопрос Дан. — Еще пять минут гуляем, потом домой. Крышку от термоса верни.
— Кажется, я ее потеряла.
Мне приходится искать крышку от термоса. Она оказывается в куче снега возле ног Дана. Уверена, он ее видел, но не сказал. Не помог! А я, блин, как лиса зимой, в поисках мышей, под снегом искала!
— Домой. Шагай за мной.
Судя по прохладному тону, Дан снова переключается на режим экономии слов. В принципе, это даже неплохо: меньше гадостей в свой адрес услышу.
Но в груди все равно комком встает обида из-за несправедливости!
***
Я же ничего плохого не сделала. И не хотела обижать остолопа. Он первым начал, думаю в запале. Но потом раскручиваю назад и понимаю, что часть вины за собой признать можно.
Но лишь малую часть.
Разве он не должен был вести себя прилично?
