— Хорошо?
— Твой голос с ума сводит. Так вовремя сказала, что я не выдержал.
Ее улыбка стала еще шире:
— Я рада!
Он открыл один глаз и внимательно посмотрел на нее.
— Что? — спросила она, прохаживаясь рукой по его мокрой широкой груди. — Мне нравится сводить тебя с ума!
— Поверь, родная, ты в этом преуспела!
Ее улыбка стала еще шире.
— А знаешь, что бы доставило мне еще большее удовольствие?
— М? — он вопросительно приподнял одну бровь. Насторожился.
— Если бы ты себя отпустил и не молчал как партизан на допросе.
— Чего?
— Ну, вот кто сказал, что мужчины должны сдерживаться из последних сил и молчать?! Почему нельзя хоть немного потешить мое самолюбие и постонать?
— Ааа…ооо… ууу — так лучше? — подурачился он.
— Да ну тебя! — притворно обиделась она.
— Ладно-ладно! В следующий раз буду орать, как резанный! Соседи будут довольны! — усмехнулся он.
— Кстати о соседях: я сильно громко орала?
Он рассмеялся.
— Мне ооочень понравилось. Ну а тебе, пожалуй, лучше в ближайшие дни с соседями не пересекаться, — и счастливо потянулся, как большой довольный жизнью лев.
Она в ужасе спрятала лицо в ладонях.
— Мне же тут еще жить, — послышалось приглушенно.
— Иди ко мне, — он попытался утешительно обнять ее, но мазнув локтем по мокрой спине, остановился: — Совсем забыл, — проговорил он, вскакивая с постели. — Не шевелись! Я где-то видел у тебя коробку с салфетками…
— Там, — она неопределенно махнула рукой. — На столике.
В следующую минуту ее уже ласково вытирали мягкими салфетками.
— Все же лучше сходить в душ, — мяукнула она.
— Угу.
— Слушай, а мне кормить тебя нечем… — пробурчала она, все еще довольно потягиваясь.
— Ну чаем напоишь?
— Вот только чаем и напою, — рассмеялась она. — Чур я первая в душ!
Вскочила и побежала в ванную, по дороге вытащив из шкафа летний сарафанчик, в силу течения времени ставший исключительно домашней одеждой.
Когда она вышла из душа с заколотыми наверх «крабиком» волосами, в сарафанчике, одна тонкая бретелька которого все время пыталась соскользнуть в покатого плеча, он аж застонал.
— Дашка, ну так нельзя издеваться!
— Что? — искренне удивилась она.
Он подошел к ней и уткнулся губами в выбившиеся влажные после душа волосы на ее шее.
— Ты меня убиваешь своим восхитительно взъерошиным видом, — простонал он.
— Иди в душ, — мягко толкнула она его, счастливо улыбаясь.
— Это типа «иди в баню»?
— Нет, это в смысле: иди в душ, — рассмеялась она, шлепнув его по голой упругой ягодице, и услышала, как он довольно хохотнул, исчезая в коридоре.
Сама она направилась в кухню включить чайник. Ах, да! Полотенце!
— Алекс, — она робко постучалась в дверь ванной, прислушиваясь к шуму воды.
— Заходи, — послышалась с той стороны.
Она открыла дверь и заглянула внутрь. Он уже переступал край ванной, отодвинув шторку.
— Полотенца, — протянула ему стопочку.
— Ага, спасибо, — улыбнулся он, довольно отфыркиваясь.
С мокрыми волосами, как ни странно, он был еще симпатичнее. Она прямо не могла отвести от него глаз, наблюдая, как он, вытянув одно полотенце их стопки, растер им голову и плечи.
— Слушай, еще в прошлый раз хотел тебя спросить…
— Чего?
— Почему три полотенца? В прошлый раз было тоже три. Одно большое, банное — это понятно. А еще два маленьких зачем?
— Одно для лица, одно потемнее для ног, и большое — для тела, — пробормотала она, зачаровано наблюдая за тем, как он вытирается, подняв руки так, что мышцы на спине напряглись. Ох! Надо срочно уходить на кухню!
— Аааа, значит, лицо и ноги к телу не относятся. Хм, интересная теория.
— Ну если ты кинул на пол полотенце и встал на него ногами, вряд ли ты после этого будешь вытирать им лицо! — критика ее жизненного уклада ее явно не порадовала.
— Не знаю как ты, а я вытираюсь сверху вниз, — усмехнулся он.
— Так давай сейчас не будем вдаваться в дискуссию по поводу железной мужской логики и непонятной никому женской!
Он неожиданно схватил ее и прижал к своему еще влажному телу, заглянул ей в глаза.
— А ты никогда не думала, что мужчинам нравится копаться в женской логике? — и поцеловал, сначала вроде хотел просто чмокнуть в губы, но не оторвал своих, а наоборот приоткрыл, поддев языком ее верхнюю губку, раздвинул ее губы и поцеловал глубоко, лаская языком ее губы, язык.
Глаза закрылись, и она со стоном поплыла, снова соскальзывая в водоворот чувств и ощущений.
— Мы чай пьем? Или уже нет? — спросил он соблазняющим шепотом, целуя ее в кончик носа.
Глаза ее тут же открылись:
— Чай? Да! Пьем!
Выскочила из ванной и услышала его смех. Ну погоди у меня!
— А почему Алекс?
Они удобно расположились на кухне, потягивая горячий чай из больших кружек. Причем он завернулся в полотенце, что сильно отвлекало ее, путая мысли.
— Что?
— Ну ты меня назвала Алекс. Почему Алекс?
— Александр — Алекс.
— Ааа, а простое русское «Саша» уже не в моде?
— Да нет, просто ты скорее на Алекса похож.
— Это еще почему? — удивился он, чуть не поперхнувшись чаем.
— Очками, — расхохоталась она.
Он усмехнулся, а потом продолжил гнуть свою линию:
— Меня немного раздражает наше подражание западу. Причем зачастую в ущерб нашим русским реалиям. Вот почему под Новый год везде звучит «Jingle bells», что у нас нашей родной «Елочки» что ли нет, которая в лесу родилась.
Она улыбнулась, немного виновато:
— Ладно, я поняла, буду называть тебя Шуриком.
— О! Довыступался! Уж лучше был бы Алекс, — нарочито грустно пробормотал он.
— Ну ладно-ладно, не плакай, — она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку, потом замерла на мгновенье, глядя ему в глаза. И совершенно серьезно произнесла, как будто пробуя на язык: — Саша.
Обвела взглядом его брови, высокий лоб, широкие скулы, прямой нос с небольшой горбинкой, мягкие губы, к которым так и хотелось прикоснуться.
— Да, ты действительно Саша, — сделала она, наконец, вывод и уселась на место.
— Ну вот! А то Алекс, Алекс, — подражая интонации Табакова, озвучивающего волка в знаменитом мультике про волка и теленка.
— Хорошо с тобой, — просто сказала она. — Откуда в тебе это все?!
— Наработано долгими годами тяжелой работы, — отшутился он.
— Ой, да ладно! — отмахнулась Даша, с видом, как будто таким людям как он все дается на блюдечке с голубой каемочкой.
— Ха! Поверь, милая! — он закинул руки за голову, облокотившись о спинку стула. — В школе я был долговязым худым очкариком, на которого никто не обращал внимания. Это сейчас очки в моде, а в мое время с очкариками долго не церемонились.
— Ты не на много меня старше, — вклинилась она в рассказ.
— Но все-таки постарше, — улыбнулся он. — Девочки вообще меня не замечали. Надо было что-то делать с внешностью и своим статусом. Я начал качаться. Надо было хоть попытаться приблизиться к кумиру молодежи тех лет — Шварценеггеру.
— Фу, — скривилась она. — Ненавижу качков.
— Тому хлюпику, которым я был в пятнадцать лет, до качка было как балерине — до Монсеррат Кабалье! Но ничего, за год я накачался так, что и девушки стали обращать внимание и среди парней появился авторитет. Как-нибудь покажу тебе мои старые фотки — умрешь со смеху.
— Представляю себе! — кивнула она.
— Да уж, было время! Потом я понял, что качаться — это совсем не мое. Но регулярно ходил в тренажерку для поддержания формы. Девушкам-то все равно надо нравиться, — рассмеялся он.
— Так ты, значит, бабник?
— Скорее гуляка. Был.
— А сейчас?
— Да вырос уже, наверное, из той жизни. Сейчас другие времена, все серьезнее.
— Ну-ну, — скептически протянула она, убирая чашки в раковину.
— Аккуратистка как немка! — прокомментировал он ее порыв срочно вымыть посуду.
