Конечно, это не любовь (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна

— О чем ты? — возмущенно переспросил он.

— Мерлинова борода, ты себя со стороны видел?

Шерлок не удержался и сказал:

— «Мерлинова борода» — это самое дурацкое ругательство, которое я слышал.

Гермиона тяжело вздохнула, но, вопреки ожиданиям Шерлока, не достала волшебную палочку и не начала принудительное лечение, а опустилась в кресло Джона и закрыла глаза.

— Я не под кайфом! — заверил он ее.

— Заткнись, если можешь, ладно? Порывистые движения, расширенные зрачки, неуместная болтливость, шило в заднице — мне кажется, я даже знаю, что именно ты принял. Только не понимаю, зачем.

Шерлок пожал плечами. Вообще-то он колол себе амфетамин для того, чтобы немного взбодриться после сознательно организованного передоза опиатами, но, похоже, ошибся в расчетах, потому что действие препарата получилось слишком сильным.

— Нужно было, — ответил он.

— Я собиралась просто заавадить тебя, если ты снова начнешь принимать наркотики. Вот, думаю, может, и правда стоит?

Шерлок рассмеялся — все равно в этом состоянии ему бы не удалось долго сдерживать эйфорию. К тому же, он не сомневался — Гермиона не убьет его и не причинит серьезного вреда, чем не повод для радости?

— Ты этого не сделаешь. Сантименты. Ты привязана ко мне, — он снова рассмеялся.

— Я ведь уже советовала тебе заткнуться, да? — уточнила Гермиона.

— Ты знаешь, что это бесполезно. И, да, несколько часов мне будет очень сильно хотеться с кем-нибудь поговорить, — Шерлок присел на подлокотник кресле Джона и хлопнул себя по колену. — Как насчет сказки? Хочешь, расскажу тебе сказку?

Гермиона встала из кресла, как будто сидеть рядом с Шерлоком ей было неприятно, отошла к камину и сказала:

— Нет, это я расскажу тебе сказку. А ты будешь ее слушать, и только попробуй меня перебить, — она достала палочку из кармана мантии, — и я тебя обездвижу. Судя по твоему поведению, примерно через час можно будет начать тебя лечить. И я вполне могу посидеть этот час рядом с твоей статуей.

Шерлок поднялся с подлокотника, взъерошил волосы, прикинул риски и сказал:

— Давай свою сказку.

В конце концов, можно просто ходить по комнате. Играть с ножиком для вскрытия писем. Щелкать Билли по гладкой макушке. Это будет однозначно лучше, чем наговорить того, о чем он позднее пожалеет. К тому же, он не учел одного неприятного побочного действия принятого наркотика — повышенное сексуальное возбуждение, ненатуральное, синтетическое, но весьма ощутимое. Безусловно, лучше послушать сказку.

— Жил-был на свете молодой чародей**, — начала Гермиона тихо, — богатый, красивый и очень талантливый. И однажды он заметил, что от любви его друзья глупеют и ведут себя как последние идиоты. Молодой чародей решил, что с ним такого не случится, и обратился к Темным искусствам, чтобы стать неуязвимым для любви.

Шерлок ходил по комнате, едва слушая историю о том, как чародей был доволен свои решением и наслаждался своей независимостью, насмехаясь над теми, кто поддавался любви. В какой-то момент он действительно взял ножик для писем, но тот сразу же выскочил у него из рук. Гермиона отложила его на каминную полку, не прерывая рассказа.

— Шли годы, чародей жил в роскоши и блеске, но однажды услышал, как слуги жалеют его и даже смеются над ним — что он так богат и силен, а до сих пор не нашел себе жены. И тогда чародей решил выбрать себе в жены искусную волшебницу красавицу из знатного и богатого рода — всем на зависть, — Гермиона сделала паузу, и Шерлок, который давно уже ходил в такт ее речи, тоже остановился. Как ни странно, действие наркотика начинало ослабевать, ему уже не хотелось прыгать, кричать или болтать чушь.

— Дальше? — попросил он почти нормальным тоном, не испытав никакого желания задать вместо одного вопроса двадцать. Это был настолько резкий переход к практически здоровому и вменяемому состоянию, что Шерлок даже задался вопросом — не использует ли Гермиона какую-то особую магию.

— Он нашел такую девушку, — сказала она грустно, — и начал ухаживать за ней, расточать комплименты. Все вокруг диву давались и говорили, что он переменился как по волшебству, но девушка чувствовала в его нежных словах могильный холод. Как-то на пиру, когда он начал клясться ей в любви, она сказала: «Я бы была очарована твоими речами, если бы только знала, что у тебя есть сердце».

Шерлок снова сел на подлокотник кресла Джона. Почему-то он уже не очень хотел слушать продолжение сказки, но Гермиона не останавливалась:

— Тогда чародей рассмеялся и заверил ее, что на этот счет она может быть спокойна. И повел ее в подземелье, где в драгоценном ларце хранилось его сердце. Увидев его, девушка ужаснулось — за годы одиночества и заточения сердце обросло длинной черной шерстью и сморщилось.

Она снова прервалась, отошла от камина и остановилась рядом с Шерлоком, мягко погладила его по волосам. В другое время он с негодованием отверг бы это никому не нужное проявление эмоций, но неделя в одиночной камере, передозировка наркотиками и возвращение Мориарти его вымотали, поэтому он, как делал это иногда в детстве, когда они вдвоем до поздней ночи зачитывались детективами, прикрыл глаза и привалился к ее плечу. Но сказка не закончилась.

— Девушка воскликнула: «Что ты наделал? Верни его обратно!». Чародей достал волшебную палочку, вскрыл заклинанием себе грудь и вложил мохнатое сердце на место. Девушка улыбнулась и воскликнула: «Теперь ты сможешь почувствовать настоящую любовь!», — и обняла чародея. Но его сердце одичало, исказилось и оголодало. Было поздно. Гости на пиру заметили их отсутствие и после долгих поисков пришли в подземелье. Девушка лежала бездыханной на полу. В груди у нее зияла рана. А рядом корчился безумный чародей. Он сжимал, целовал еще трепещущее сердце девушки и клялся обменять на собственное. Но мохнатое сердце не хотело расставаться с чародеем. Тогда он отбросил волшебную палочку, выхватил серебряный кинжал и, поклявшись никогда не подчиняться своему сердцу, вырезал его из груди, — Шерлок сглотнул. Гермиона всегда умела рассказывать или читать вслух истории.

— Это все? — спросил он.

— Не совсем. Он сумел еще подняться на колени, а потом рухнул на тело девушки и умер, так и сжимая в каждой руке по сердцу.

Гермиона замолчала, Шерлок отстраненно подумал, что совершенно не разобрался с дозировкой. По его расчетам, эффект должен был сохраняться еще несколько часов, однако сейчас он чувствовал себя… собой. Однозначно не обошлось без магии.

Безо всякого перехода Гермиона толкнула его в плечо и твердо сказала:

— Душ, Шерлок. Я подготовлю зелья, а ты прими холодный душ.

Пожалуй, в этом был смысл. Напоив его зельями, Гермиона ушла, и он почти сразу заснул.

А наутро игра началась снова. Шерлок знал — есть только один способ дождаться следующего хода Мориарти, не позволяя себе при этом отвлекаться на посторонние, разрушительные, подобные компьютерному вирусу в отлаженной программе эмоции. Как назло, именно сейчас ум Шерлока работал так хорошо, как никогда прежде, или же преступники совершенно измельчали — во всяком случае, дела занимали его на день-полтора, не больше, а чаще всего раскрывались за полчаса. Шерлок и раньше пробовал вести по два-три дела, а теперь понял, что вполне способен справиться с пятью-шестью.

Правда, Джон считал, что это перебор, но разве можно было сидеть сложа руки, когда полиция сбивалась с ног в поисках преступников? Шерлок был уверен, что нет. Возможно, Джон и сумел бы помешать ему работать столько, сколько было необходимо, но у него был теперь другой объект для неусыпной заботы — Мэри. Изредка отвлекаясь от дел, Шерлок замечал, как он бегает вокруг жены и становится все более заботливым по мере того, как приближался срок родов.

А потом это произошло.

Шерлок вообще-то не любил детей. Особенно маленьких, вечно орущих, ничего не понимающий детей, которые пачкают пеленки и доставляют всем множество хлопот. И никогда не понимал тех, кто восхищается ими. В самом деле, что привлекательного может быть в человеческой личинке с несформировавшимся мозгом и неразвитым речевым аппаратом, все функции которой сводятся к потреблению продуктов и их переработке? И всеми силами избегал контактов с произведенным Мэри на свет существом, искренне радуясь тому, что работа занимает все время целиком.