Семья для мажора (СИ) - Зайцева Кристина

Что происходит?

Он решил убить меня и закопать в лесу? Чтобы не мозолила глаза?

Даже если так, его появление спазмом сжимает горло.

На глаза наворачиваются слезы, которые смаргиваю и проглатываю.

— Фффф… — бесшумно выдыхаю, вытягивая губы.

Если бы он пришел тогда, месяц назад... возможно, я бы решила, что могу ему довериться. Я пряталась, а он не искал, подтверждая слова своей матери о том, что уедет и... забудет...

Я не имею права таить обиду, но мне было больно тогда, и сейчас больно.

От внутренней усталости послушно следую за ним, пока выводит нас в коридор первого этажа, а потом на улицу.

Холодный ветер забирается под куртку и свитер, но моим горящим щекам и ватным мозгам становится свежо, как никогда.

Сойдя со ступенек крыльца, сворачиваем к парковке, где, среди других машин, я вижу черный “порш”, на котором он отвез меня домой три дня назад. У него новая машина, и это в очередной раз напоминает мне о том, кто он такой.

Габаритные огни “порше” вспыхивают. Слышу, как щелкают замки.

Открыв пассажирскую дверь, Кир пихает меня внутрь.

Забравшись на сиденье, роняю затылок на подголовник и испускаю долгий выдох.

Слышу запах незнакомого салона машины. Чужой. С примесью табака и жвачки. Это странно, потому что в салоне его предыдущей машины пахло совсем по-другому. Там пахло будто им самим, ну или тем, что его окружает. Хоккейными шайбами, разбросанными по заднему сиденью, немного пластиком и чуть-чуть его парфюмом.

Когда его тело занимает соседнее сиденье, мое напрягается.

Посмотрев на меня, напрягает свой точеный подбородок и спрашивает:

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Привет… — отвечаю сипло.

— Ты беременна?

Вопрос застает меня в гребаный расплох!

В панике кусая губы, бегая глазами по его лицу.

Оно решительное, в отличии от моего. Черные глаза предупреждающе горят, лежащая на колене ладонь сжата в кулак.

О том, чтобы соврать даже не думаю.

Я не смогла соврать даже своим подругам.

— Откуда ты знаешь? — смотрю перед собой, понимая, что вариантов у него не много.

Их всего два.

Какого черта?!

Я что, просила об этом?!

— Когда ты собиралась сказать? — игнорирует мой вопрос.

Молчу, отворачиваясь к окну и пряча от него лицо.

Нос щиплет.

Напрягаю подбородок, чтобы не дрожал.

— Ты вообще собиралась?

Этот разговор… я к нему не готова!

Если молчание — это ответ, то он его получил. Звенящая тишина тому доказательство. Не в силах ее терпеть, смотрю на него.

Он смотрит перед собой, и я не знаю о чем он думает.

С тоской смотрю на четко очерченный профиль. На линию его скулы и подбородка, переходящего в сильную жилистую шею.

Резко повернув голову и резанув своими глазами по моим, он вдруг подается ко мне и обнимает ладонью лицо.

— Дубцов… — шепчу в панике, покрываясь мурашками с головы до ног.

Склонив набок голову, захватывает мои губы своими.

Так профессионально и выверено, что я теряю связь с реальностью.

Соблазняя, так, как он умеет. С легким напором он утягивает мои губы в возбуждающий до последней клетки поцелуй, и я хватаюсь за его куртку руками.

— Мммм… — стону, когда раздвигает мои губы языком, неторопливо и мягко лаская им мой язык.

На его языке привкус зубной пасты.

От прилива ощущений меня вытряхивает из кожи.

Я и так стала чувствительной ко всему. Даже к своей мочалке! Я могу почувствовать возбуждение даже сидя за ужином. А по отцу своего ребенка я истосковалась до гребаной боли в костях.

С дрожью цепляюсь за его бедро. Под мягкой тканью штанов оно каменное. Сила его тела кружит мою голову, губы неторопливо ее выключают.

Боже, как я скучала...

Разорвав наш поцелуй, он прижимает свой лоб к моему и шумно дышит. Мне тоже не хватает воздуха, я позорно хочу еще, но его хриплый голос заставляет внутренне взвыть.

— Прошла любовь, значит? — втягивает в себя воздух.

Зажмуриваю глаза до боли.

Его лоб горячий. Дыхание на моей щеке тоже.

Не получив ответа, встряхивает мою голову и рычит:

— Дура, что ты творишь? На хер ты это сделала?

— Тебе не понравится ответ! — выкрикиваю в сердцах, ударяя кулаком по его груди.

— Я только один раз спрошу, что не так было, — предупреждает у моих губ. — Не ответишь, катись.

Я не верю его словам.

Не верю!

— Ты катись.

— Уйду ведь.

— Уйди. Ну!

— У тебя тридцать секунд.

Выпутавшись из его ладоней, падаю на спинку сиденья и закрываю глаза.

Тридцать секунд — это очень мало для того, чтоб собрать свои разлетевшиеся во все стороны мысли, но мне уже некуда бежать…

Глава 20

Аня

Тот ужасный день встает перед глазами во всей своей уродливости.

Врать и изворачиваться сейчас у меня просто не хватит таланта. Я не хочу больше врать. Каждый раз, когда отталкиваю его, это вытягивает из меня все чертовы соки.

— Аня… — цедит угрожающе.

Пффф…

Потерять его один раз было невыносимо, потерять второй будет просто смертельно, черт возьми!

Глядя в потолок машины, выдавливаю:

— Она сказала… что… выселит меня из дома.

— Кто?

— Твоя… твоя мать…

Целая тонна — вот каким тяжелым был этот груз.

— Что? — спрашивает не понимающе.

Его удивление такое неподдельное, что меня опять одолевают сомнения.

Посмотрев на него, вижу, как сошлись на переносице прямые темные брови.

У него подбита скула, потому что, судя по всему, он с кем-то подрался, и меня это шокирует. Это не в его стиле. Совсем не в его. Если бы это помогло решить мои проблемы, я не отказалась бы избить боксерскую грушу, но мне остается только молотить свою подушку.

— Она пришла ко мне…

Боже. Почему это так сложно?!

Посмотрев в лобовое стекло, продолжаю:

— Она пришла ко мне после того юбилея. Сказала… что я тебе не пара и если увидит меня рядом с тобой еще раз, то выселит из дома.

Сглотнув вязкий ком в горле, смотрю на свои руки.

Те дни были такими ужасными, что вспоминать о них отвратительно.

— Че за бред? — бормочет Кир.

— Наш дом, он нам не принадлежит. Он принадлежит универу, а мы… просто арендаторы. Я бездомная, вот так, — смотрю на него, вскинув подбородок.

В жизни бывают вещи и похуже, я это знаю. Например, потерять родителей и… почти их не помнить.

Мои глаза в панике считывают его реакцию.

В его мире быть бездомным вряд ли возможно, а в моем, как оказалось, очень даже.

Его глаза наполняются пониманием, но не сразу.

Лоб прорезают складки, зубы сжимаются.

Молча смотрим друг на друга, и в моих ушах стучит сердце, но прежде чем он скажет хоть слово, выпаливаю:

— Она не должна узнать о нашем разговоре. Она выбросит нас с дедом на улицу, понимаешь? Пообещай…

Она его мать, но я не хочу выбирать выражения.

Не хочу, черт возьми!

Я ее ненавижу, и не собираюсь этого скрывать.

В его глазах вспышки. Я вижу усиленную работу его мозгов, пока он просто молчит, размеренно, но громко дыша.

Отвернувшись к окну, кладет руки на руль и хрипло спрашивает:

— Что еще она сказала?

Его спокойствие пугает меня даже сильнее, чем злость.

Облизнув губы, говорю:

— Что весной ты уедешь на практику в столицу. И… забудешь меня. А она не забудет. Сотрет меня в порошок. Так она сказала.

— Забуду тебя? — спрашивает, резанув по моему лицу взглядом.

— Да…

— И ты поверила?

Горечь в его голосе душит меня.

— Я не знаю! — прячу лицо в ладони, делая рваный вдох.

— Почему не рассказала сразу? — спрашивает ледяным голосом.

Этот холод действует на меня, как укол злости.

Вскинув голову, рычу:

— Ты не слышал меня?! Она сказала, что вышвырнет нас из дома! У меня другого нет, Дубцов! У меня вообще ничего нет!

— То есть, ты трус? — цедит, глядя на меня с усмешкой.