Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61

– Перестань! – хохоча, пискнула подруга.

– Приходит, а там никого. Надо было мне остаться, поговорить с ним. Икки, прекрати ржать. Мне его жалко!

– А как он вообще-то в этом кафе оказался, да еще под нашим столом?

– Я сама ему сказала. Он, когда утром у меня был, привязался: «Что вы делаете сегодня вечером? Куда идете? В котором часу?» И я поняла, что, пока не отвечу на все его вопросы, он со своей Глорией Евгеньевной не уйдет. Ну и выдала все как на духу.

– Нечего лезть не в свое дело! За что боролся, на то и напоролся!

– Слушай, а пошли ко мне, старый Новый год отметим, шампанское у нас есть, а то все как-то комом получилось – мы даже и за праздник не выпили, – предложила я.

– Пойдем! – радостно согласилась Икки, и мы, купив по дороге ананас в ночном магазине, завалились ко мне домой.

Мы с Икки сели прямо на пол около елки (как в детстве, бывало, любили сидеть) и, поставив перед собой две бутылки шампанского, фужеры, ананас на тарелке, ни с того ни с сего рассмеялись.

– А Пулька все-таки злая! – вывела Икки после первого бокала.

– С чего это ты взяла?

– А какое ей дело до того, кому я телефоны даю? Кому хочу, тому и даю!

– Не злая она! Просто беспокоится за тебя.

– Тоже мне – мамочка нашлась! Кстати, о мамочках. Моя неделю назад втерлась в доверие к Векововскому и теперь торчит у него в павильоне до полуночи.

– Кто такой Векововский?

– Ты что, телевизор не смотришь? Он каждую среду ведет передачу «Прожить не век, а два» о том, как можно прожить двести лет, если следовать его советам и вести здоровый образ жизни. Старик такой глубокий, с длиннющей седой бородой, но глаза молодые-молодые, а щеки розовые. Уверяет, что ему уже 110 лет стукнуло, а он еще мужчина в полном соку. Ты понимаешь, о чем я.

– Ну, щеки ему красят, в глаза для блеска что-нибудь закапывают, а в соку он или нет – бездоказательное заявление. Фамилия тоже не его – как пить дать псевдоним для передачи, да и насчет возраста, наверное, приврал. А что за советы-то?

– Всякие обливания ледяной водой, зимние салаты из одуванчиков...

– Какие одуванчики зимой? – удивилась я, терзая ананас.

– Как какие? В мае нужно их собрать, засушить, а зимой размачиваешь и салат делаешь. – Мне вдруг вспомнился фирменный салат «Уходящая осень», что я приготовила из яблок, крабовых палочек и, приправив подсолнечным маслом с мускатным орехом, украсила листьями татарского клена, ветки которого упираются в мое окно. В доме тогда ничего не было, кроме яблок и палочек, я сгорала от любви к Кронскому, голодала, а он вдруг позвонил и попросился в гости. Нужно было чем-то угощать «лучшего человека нашего времени» – великого сочинителя детективов, и я сама выдумала рецепт. – Где ты витаешь?

– Да так, пустое, – очнулась я. – А что мамаша-то твоя у него делает?

– Предлагает из его программы ток-шоу сделать. Чтоб зал был, и народ сидел, и все делились своими секретами молодости и долголетия. Но мне кажется, это всего лишь прикрытие. Она просто, как Пулька сегодня выразилась, клеится к нему!

– Так ему же 110 лет! – поразилась я.

– Ну и что. Он ведь говорит, что в полном соку! А по мне было бы лучше, если б родители помирились. Тогда бы я снова переехала в отцовскую квартиру и жила одна... – мечтательно проговорила Икки и спросила вдруг: – Маш, а скажи честно, ты по Власу не скучаешь?

– Не-ет, – протянула я.

– И тебя не задевает, что он ни разу не позвонил?

– Об этом я думала и поняла, почему. Он меня боится. Ну не в том смысле, что боится. – После третьего фужера я начала путаться в фобиях Власа.

– Ничего не поняла.

– Как тебе объяснить? Если честно, то он первым хотел предложить мне развод. Я почувствовала, что он собирается это сделать, и заткнула уши, а когда увидела, что он замолчал, успела быстрее это сказать. Он все время боялся, что я изменю ему. Эта постоянная ревность... Мне даже кажется, что он подсознательно хотел, чтобы я ему изменила. Короче, мазохист. Что о нем говорить! К тому же я не успела привыкнуть к нему за период нашего короткого брака – виделись мы с ним мало: всю первую медовую неделю он искал утерянную при транспортировке машину из автосалона своего компаньона Ильи Андреевича, потом я уехала в деревню, сторожить дом от налетов отчима с Эльвирой Ананьевной за биотопливом. Вот до сих пор не могу понять, отчего Влас с таким подобострастием относится к Илье Андреевичу, причем это не подхалимаж, а искреннее чувство.

– Илья Андреевич – это тот самый пожилой дядечка с родимым фиолетовым пятном на пол-лица, что на нашей свадьбе гулял?

– Он самый. Мне кажется, если Илья Андреевич попросит Власа с 16-го этажа прыгнуть, тот перечить даже не станет, из уважения спрыгнет. И главное, что мой бывший муж совершенно независим от старика – у него свой автосалон, у того свой... А почему ты спросила, скучаю ли я по Власу? Уж не тоскуешь ли ты по Овечкину? – грозно спросила я, глядя прямо Икки в глаза.

– Нет, Овечкин – пройденный этап. – Как она только сказала эти слова, у меня от сердца отлегло. Честно говоря, я не ожидала, что Женька окажется такой свиньей – он после развода с Икки и мне ни разу не позвонил, а еще друг называется! – Печаль у меня на сердце совсем не из-за него.

– Из-за Иннокентия со Светкой, что ли?

– Ой, да пусть они сами разбираются! Буду я еще о них думать! Понимаешь, тяжело мне. Мысли унылые в голову лезут. Мне уже не двадцать, а у меня ни мужа, ни детей. Когда я рожать-то буду?! В сорок, в пятьдесят? Пулька говорит, сейчас у всех ранний климакс, у некоторых даже в 28 лет начинается! Ну что у меня за жизнь?! Днем свечки выкатываю да созерцаю шальные физиономии Иннокентия с Катей Кучкиной, а вечером с мамашей ругаюсь! Вот умру – после меня ничегошеньки не останется! После тебя хоть книжки останутся, а после меня – ничего!

– Ну, не знаю... – призадумалась я. – Может, тебе дерево посадить?

– Загнется.

– Ну сад, сад вишневый посади! Он разрастется, как раз к старости в парк превратится, платный вход сделаешь – неплохая прибавка к пенсии будет. – Шампанское ударило в голову, и меня понесло.

– Совсем я не об этом! Ты тоже сравнила сад (пусть даже вишневый) с семьей!

– Ох! Не знаю, что тебе и посоветовать! – беспомощно воскликнула я, наконец отрезав нам по кругляшку ананаса. – Вот, съешь лучше.

– А Пулька все-таки противная! Мне ни с кем знакомиться не дает, говорит, все мужики – сволочи, а сама якобы в больницу поехала, на дежурство!

– Почему – якобы?

– Да потому что ни в какую ни в больницу она поехала! – прошептала Икки так, будто вот-вот откроет мне страшную тайну. – Она к любовнику понеслась!

– Откуда ты знаешь? – у меня даже рот сам собой открылся: как это возможно – Пульхерия, которая в данный отрезок своего жизненного пути мужиков на дух не переносит, вдруг взяла предала нас и отправилась ни в какую ни в больницу, а к любовнику!

– Что тут знать?! Тут и догадаться не сложно! Как же, проживет наша Пулька два месяца без мужика! А если и в больницу поехала, то не на дежурство, а к какому-нибудь очередному медбрату! Э-эх! Бессердечная! А мне Аркадий Серапионович каждый день звонит, все узнает, не переменила ли его Пульхэрия решение, все спрашивает, не надумала ли она снова с ним соединиться. И мамаша у нее такая же очерствевшая! Отца из дома выгнала! Так он теперь при институте, где свои семинары о творчестве Гоголя проводит, в каморке сторожа живет.

– Так он у этого, коллеги своего жил... Как его... Специалиста по Жуковскому! – удивилась я.

– Леонид Михалыч Протычкин тоже его вытурил! Вторая неделя уж пошла, как вытурил! А Вероника Адамовна все ребро это проклятое ищет! Каменная женщина! Никак я от нее такого не ожидала!

– А почему Аполлинария Модестовича Протычкин прогнал? – мне стало ужасно жаль Пулькиного отца.

– Во взглядах не сошлись. Оно и понятно: Протычкин – Жуковским болен, Аполлинарий Модестович грезит Гоголем. Где ж тут сойтись?! Подробностей не знаю, знаю лишь то, что переругались они. По-моему, выясняли, кто в литературу больше привнес: Василий Андреевич или Николай Васильевич.

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61