Созвездие Девы (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна

- Ландышева, где ты этого нахваталась? Тебе ведь не пятнадцать и даже не двадцать пять, – Воропаев любовался мой слегка обалдевшей физиономией. Да уж, есть от чего смутиться.

- В апреле стукнет тридцать шесть, но это не важно. Главное, ребята, сердцем не стареть… Ха-ха, попробуй угадать, кого я играю!

- Брата Горанфло? – предположил Артемий, за что тут же получил подушкой.

- По-твоему, я толстая? Я?! Да во мне живого весу пятьдесят кило, всё остальное – шарм, сексуальность и харизма!

«Я лучше пойду, чувствую себя третьей лишней» – мысленный канал работал с помехами. Всегда так, если открываю его сама.

«Лика играет на публику – связь стала гораздо четче, – обычно она не так бесцеремонна. Зато теперь ты понимаешь, что чувствовал бедняга Сологуб»

«Расскажешь потом, что за сарафан такой?»

«Обязательно, а заодно проведу воспитательную беседу о тонкостях работы с подобными кадрами. Сологубу ценный урок на будущее»

- Приятно было пообщаться, но мне пора идти.

- Что поделать, служба. Счастливо, подчиненная, – мадам сделала ручкой.

- Счастливо оставаться, Леокадия Виленовна.

- Тьфу ты, терпеть не могу своё полное имя! – поморщилась та. – Лучше бы Тракториной назвали…

Лика терпеливо ждала, пока за Верой закроется дверь, с минуту помолчала для надежности и совсем другим тоном спросила:

- И кто этот воробушек, твоя любовница?

- Не любовница, а любимая женщина.

- Оно и видно. Хотя разница тут невелика, – госпожа Мейлер порылась в тумбочке, достала пару бананов, кулек ирисок и плитку темного шоколада. – Будешь?

- Только что обедал. А ты, как вижу, ни в чем себе не отказываешь.

- Угу, – Лика развернула шоколадку, понюхала, но есть не стала, – после родов разнесло, никак в себя прийти не могу, вот и жую всё подряд. Еще театр этот, будь он неладен! Дочке девять лет, сыну второй идет, а в последний раз виделись в октябре. Даже на праздники не отпустили, сволочи! Моя карьера, считай, в муках дохнет, но этим всё мало. В сорок лет Диану играть – придумают же!

Она обиженно шмыгнула носом, становясь похожей на ту взбалмошную особу, какой была когда-то. Самая красивая девчонка в школе, натуральная блондинка с черными, как яшма, глазами. Лику любили, Ликой восхищались или открыто ненавидели. Ей пели серенады, подбрасывали записки, за ней табунами ходили старшеклассники. Лику нельзя было не заметить, впрочем, как и сейчас.

- Когда мы последний раз пересекались, лет десять назад? – спросил Воропаев, отвлекаясь от ностальгических дум.

- Где-то так, ты тогда универ окончил. Гордый ходил, як индюк. В тот год я как раз уехала, вернулась – нет тебя. Все говорят, что женился, спилил дерево, родил сына и умотал подальше. Классика жанра.

- Ты раскаялась, разрыдалась и вышла замуж? – подсказал он

- Хе-хе, – уныло выдала она, – если куда и вышла, то в большую жо… ты понял. Какой замуж на пике славы, умоляю! Моя Кончита Аргуэльо отравилась просроченным «Даниссимо». Жила в свое удовольствие, ни в чем, как ты говоришь, не отказывала и залетела. Глупо так, по пьяни, самой стыдно. Мать в крик: «Никаких абортов, рожай!», а мне-то что? Родила Ляльку, Елену. Это потом уже с Максом сошлась. Расписались, квартиру купили, Артемом обзавелись. Макс – это наш помреж, – пояснила Леокадия, – странный типус, но верный. Как Бобик.

- Сына в честь деда назвала?

- Дед у меня Артур Лукич, – она сделала рожицу. – В честь тебя назвала и собственной тупости. Вот опять сижу и думаю: какая дура была, что не согласилась. Любовь ей подавай, чтоб сердце трепетало и мозги плавились. А то разве не любовь была? Ни дня ведь не прошло, чтобы не вспомнила, не пожалела. Сколько думано-передумано, сколько плешей проедено, а то самое, настоящее, ушло… Эх, опять вошла в образ, привычка. Трагические героини не для меня, я больше разгильдяек играю.

Лика вздохнула, почесала нос и развернула конфету, совершенно испортив этим серьезность своих последних слов.

- Ушло, – согласился он. – Лучшей прививки от любви и придумать нельзя. Хотя, какая там любовь? Детская влюбленность глупого мальчика в красивую девочку.

Она кокетливо хихикнула и подавилась ириской.

- Эй, а то, чем мы занимались, пока мои предки толклись у нотариуса, – тоже невинные радости детства?

- «Радости»! Я краснел как девчонка, а тебе было интересно, как устроены мальчики.

- Ничего подобного! Я вообще была жуткой трусихой и… ладно, признаю: мне действительно было интересно.

Они рассмеялись, не испытывая ни малейшей неловкости друг перед другом.

- Знала бы, что встречу здесь тебя, продумала бы речь. Расскажи хоть о себе, что ли? Как живешь? Как мать? Спиногрызами в комплект не обзавелся?

- Нормально всё, не жалуемся. Сын до сих пор один, больше пока не планируем.

- А Вера?

- Что «Вера»? – обсуждать девушку с кем бы то ни было не хотелось, тем более с Ликой Ландышевой, в замужестве Мейлер.

- Откуда она вообще взялась? Совсем не твой типаж: девчонка еще, ревнует. Улыбается вроде, а глазки узенькие-узенькие, бровки хмурятся. Пришлось строить Дуньку-тонкопряху, чтоб ненароком не спугнуть.

- Ревнует? Вера?

- А разве не видно? – закатила очи черные женщина. – Мужики, с вами каши не сваришь! Я за ней пять минут наблюдала, но это ясно как день: не надышатся на тебя, Воропаев, веко подними – и она в огонь бросится, потому что ты так захотел. Беззаветная собачья преданность, совсем как у моего Максимки. Играешь, пользуешься, а она любит. Понимает, что пользуешься, но любит от этого не меньше.

- С чего ты вообще взяла?.. – раздраженно прошипел он.

- С того самого. Я тебя с четырех лет знаю, Тёмка, лучше только мать родная знает. Апчхи! Апчхи! – Лика с чувством чихнула в платок, размазав помаду. – Вот и правда. Ненавижу о печальном говорить, просто жалко девчонку, пропадет ведь. Пчхи-кхи!

- Будь здорова. Не пропадет, обещаю.

- Слушай, Тём, можно одну просьбу?

- Хоть две.

- У тебя фотографий не сохранилось, со школы или просто, где мы есть?

- Должны быть, – неуверенно протянул Воропаев, – надо поискать.

- Поищи, а? У меня ни одной нет, все порастерялись. Хочется детство вспомнить, посмотреть, какими были…

- Честное слово, должны быть дома, мать их еще вечно в альбомы собирала. Надо поискать, – повторил он. – Я найду.

- Спасибо.

«А ты повзрослела, Ландышева. И поумнела, и погрустнела. Чутье женское появилось, интуиция, раньше-то в основном другим местом думала. Хотя и я был не лучше. Как молоды мы были, как молоды…»

- Тебе спасибо.

- За что? – спросила Леокадия уже без тени кокетства.

- За то, что ты есть.

Прощание вышло скомканным – оба совершенно не умели прощаться. Артемий взял с Лики слово не третировать интернов и остальной медперсонал, как можно меньше цитировать классику и вести себя прилично. Госпожа Мейлер надулась, но пообещала. Чего не сделаешь ради старой дружбы?

Воропаев покинул двадцать седьмую палату с двойственным чувством. У ординаторской его дожидалась Вера. Перерыв давно кончился, все спешили поскорей добраться до рабочих мест, отстреляться и уйти домой, а Соболева ждала. Беззаветная собачья преданность… Не заботясь о том, что здесь их могут увидеть, он заключил ее в объятия и поцеловал со всей нежностью, на какую был способен.

- Тебя давно ждут в педиатрии.

- Ждут, – эхом отозвалась она.

- Но здесь ты нужнее. Пойдем, нам следует поговорить.

Печорин лежал на кровати, смотрел в потолок и курил, стряхивая пепел на ковер. С тех пор как ушла Инесса его мучила бессонница. Зачем любить, зачем страдать? Бери друзей, пойдем… Э-э-э, вернее, зачем страдать, если прошлого всё равно не вернешь? Евгений понимал это рассудком, но душа, приколоченная гвоздями вампирская душа противилась, надеялась на лучшее. Сердце – не тот орган, которому следует доверять, поэтому он перекладывал ответственность на душу, вроде как с нее спросить нестыдно. А, может, всё дело в том, что Печорина нередко одолевали сомнения: есть ли оно у него, сердце? Не тот насос для перекачки крови, который винят во всех грехах, но чувства…