Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea"

― Цель выходит на связь с командованием из узла связи в семнадцать тридцать, ― сообщил капитан. ― Мы не знаем, когда он прибудет в Уссурийск. Мы не знаем, сколько с ним будет охраны. Делайте что хотите, все вы, но в пять тридцать на связь выйти он не должен. А теперь смотрите и запоминайте.

Из всё той же чёрной папки он вынул маленькую фотографию, тут же сверкнувшую глянцем в свете настольной лампы, и протянул им. Таня, сощурившись, уставилась в немолодое, жёсткое, плоское, какое-то песчаное лицо. Мужчина лет пятидесяти трёх с седеющими, но ухоженными густыми волосами, с необычайно широкими бровями и с выражением лица, которое так часто можно заметить у политиков на экране телевизора. Неприятное лицо. И знакомое чем-то, что, впрочем, ни капли не удивительно: эти американские рожи в новостях то и дело мелькали то там, то здесь.

Следующие слова капитана, Таня, право, и не поняла-то совсем.

― Джеймс Дэвид Флэтчер, правая рука министра обороны и один из главных поставщиков оружия в Штатах.

Бах. Бах. Бабах…

Что это? Удары?.. Что, ещё взрывают где-то?..

Это сердце твоё, Соловьёва. Отдохни, я тебя подниму…

Отдохни, Соловьёва…

Серые, обугленные, едва различимые в темноте стены остатков польского посольства, и такой же серый, матово поблёскивающий, пузатый бок ракеты в углу.

Не разорвалась.

Она не разорвалась.

Флэтчер’з индастри ― чёрные буквы на сером фоне…

Может быть, ей стоило разорваться.

Все почему-то смотрели на неё странно, и один Антон только ― с толикой понимания. И что смотрят?..

Оказалось, что фотография уже давно смята в её кулаке.

― Старые счёты, ― хмыкнул капитан. ― Если поразмыслить, у всех нас с ним старые счёты…

Разумеется…

Таня силилась слушать и не могла; к ставшей уже привычной головной боли прибавился оглушительный стук сердца в ушах. Прямо как тогда, под завалами польского посольства. Сердце стучало там так, что ей казалось: и мизинцем пошевелить не может.

План оставшийся был, как она уже отмечала, смутен; забрать взрывное устройство, дождаться первого выхода Флэтчера на связь и действовать дальше «по обстоятельствам», то есть так, чтобы второй раз на связь он не вышел, а все они на момент восемнадцати семнадцати были уже достаточно далеко, чтобы, когда поднимется шум, уже не быть пойманным.

― А что потом? ― вдруг спросила Машка. ― Ну, то есть, мы ведь… Мы вроде как оказываемся на их территории. Одни. В лесу.

― Конечно, вас заберут, ― раздражённо цокнул языком капитан и провёл ногтем по карте. ― Примерно тут.

Антон нахмурился.

― Если завтра они пойдут на Владивосток, это место окажется отрезанным, ― негромко сказал он. Капитан скривил губы.

― Ну так молитесь, чтобы успеть.

Грузовичок выбросил их едва ли не на полном ходу, и они, к счастью, никем не замеченные, больно попадали в снег. Сцены из боевиков, где герои лихо выпрыгивают из мчащегося поезда и вступают в схватку со злом, ― полная фигня. Таня, по крайней мере, едва не вывихнула ногу и сильно ушибла бок. Но таблетка, принесенная Рут, кажется, начала действовать: голова стала ясней, хоть грудь всё так же ныла.

Ползание по ночному вражескому лесу ― как выстрел. Таня во всяком случае чувствовала себя точно так же: ей владело такое же всецелое, уверенное сосредоточение. Ты вся обращаешься в слух. Не видишь ни прекрасного неба, ни векового сказочного леса, ни искрящегося снежного покрова. Только спину ползущего впереди тебя. Только знаки, которые в абсолютной тишине он подаёт рукой.

Но капитан не врал: американцы действительно не освоились здесь. Не было ни телефонных шнуров, ни следов какой-либо техники. Людей они тоже, слава Богу, не встретили, и остановились только один раз из-за какого-то шума. Оказалось, что по дороге впереди перегоняли самоходные орудия. Вскоре тарахтение затихло, и они, замершие в снегу, быстро перебрались через исполосанную маслянисто-грязными следами дорогу.

Тане хотелось кашлять, грудь ныла, но в лесу было так тихо, а слух у Антона, ползшего впереди, был, она уверена, так напряжён, что она не решалась.

На место они, уставшие и замёрзшие от постоянно передвижения ползком по снегу, прибыли даже раньше, чем нужно. Совсем рассвело. Рут по приказу Антона сползала вперёд и доложила, что за лесом ― железнодорожная платформа. Антон удовлетворённо кивнул, сверился с компасом и часами, повешенными на руку, и подозвал всех к большой, выкорчеванной взрывом сосне. У обгорелых корней её было небольшой углубление, но Антон, опустившись в него, тут же провалился в снег по пояс. Таня догадалась, что это была воронка от взрыва. Пошарив руками где-то внизу, он с трудом достал и передал Рут наверх большой чёрный чемодан, а затем и ещё один, поменьше.

― Восемь двадцать, ― неслышно проговорил он. ― Быстрее. Открывайте большой, переодевайтесь.

Внутри поверх каких-то вещей лежало четыре пластиковых пакета. Машка тут же схватила тот, в котором мелькнуло что-то красное, Таня наугад взяла с серым, Антон забрал чёрное, но оказалось, что это платье, и ему, под неслышное хихиканье Машки, пришлось обменяться с Рут. Машка вдруг посерьёзнела.

― Идите переодеваться за ёлку, товарищ старший лейтенант, ― заявила она. ― И не подглядывайте.

Холод неприятно царапнул Тане кожу, стоило ей снять бушлат. Когда же в снег полетел китель, ей отчего-то вспомнилась петербургская ночь. Сирена, распахнутое в ночь окно, испуганные глаза и ледяной воздух ― будто мёртвый на шее смыкает ледяные пальцы.

У неё нет шанса ничего исправить; но теперь она может расквитаться.

Таня торопливо застегнула последние пуговицы, но ей всё равно было страшно холодно: да, лёгкое тёмно-серое пальтишко, тоненькие чёрные брюки и меховые ботильоны явно не предназначались для походов по лесам. И неловко как-то: руки в карманы широкого бушлата не засунешь, уши под тёплую шапку не спрячешь. И вообще… Мельком глянув на Машку с Рут, она поняла, что и им неуютно. Особенно Рут в элегантном, почти до колена, бордовом пальто. Машка, быстро освоившись со своими красными шмотками и только на каблуках неуклюже переваливаясь в снегу, принялась взбивать Танины непривычно лёгкие волосы. Фальшивые документы были переложены в новую одежду.

Антон тоже вышел из-за указанной Машкой ёлки. В чёрном кашемировом пальто… Таня бы удивилась, если бы не была так собрана. Сейчас в голове пробежала только далёкая мысль: красиво…

Вещи свои они закопали обратно в ту же воронку и присыпали снегом, и все, поддерживая друг друга, чтобы не свалиться в непривычной одежде и обуви, в абсолютной тишине направились вперёд.

Совсем рассвело. Впереди, там, где лес переходил в низкий кустарник, была широкая просека, насыпь, пути и коротенькая, плохо заасфальтированная платформа с табличкой, подсмытой красной краской сообщающей: «9183 км». За платформой снова была точно такая же просека и лес с уходившей вдаль дорогой.

Стрелки на антоновых часах показывали восемь тридцать три. Компас, карты и всё остальное, что бы могло бы им помочь, теперь было похоронено.

― Принцип работы взрывного механизма все усвоили? ― тихо спросил он. ― Ни кнопки «вкл», ни «выкл» не будет. Я не знаю, кому из вас придётся его подкладывать, так что давайте ещё раз: ставим время до взрыва. Нельзя просчитаться ни на минуту. В семнадцать тридцать Флэтчер должен быть на узле связи, значит, где-то в семнадцать пятнадцать точно будет в машине. Поставили время ― нажали пуск. Бояться не надо, раньше времени ничего не рванёт. Никаких других кнопок и проводков, ― Антон выразительно посмотрел на Широкову. ― Проводков, Широкова, трогать не надо. Поставили время, нажали пуск, положили в сумку. Кто-то одна, вероятно, придётся Соловьёвой, села в машину. Сумку оставила там же. Вышла из машины, машина взорвалась. Что ещё… Да, повторю: ни слова по-русски. Ни между собой, ни про себя. Ни одного слова. Повторим ещё раз: Ириш, Француаз, Камиль, Филипп, ― он тыкнул пальцем поочерёдно на Таню, Машку, Рут и себя. ― Это ясно? Сразу после приезда Флэтчера я начну искать возможность уйти. Найду. Скажу кому-то из вас и вынужден буду уйти первым. Понимаете? Ваша задача передать друг другу, как и куда выходить, и исчезнуть по одной. Последняя закладывает взрывчатку. Ко времени взрыва машины все должны быть на месте, иначе нам не уйти.