Время расплаты (СИ) - Еленина Юлия

Боль, непонимание, сомнение — я увидела это на его лице, пусть и ненадолго. Другого способа понять пока не нашла. А сам Женя не раскроется.

— Наверное, я тогда никуда не пойду, — снова опустилась на диван. — Подожду до открытия хозяйственного.

Секунды, пока Женя сверлил меня взглядом, отдавались бешеными ударами пульса в голове. Я не знала, что он сейчас сделает. Выбросит меня из тира, швырнув в спину мои туфли и пальто? Сам уйдет? Да, я была готова к этому — все-таки пошла вслепую на неизведанную территорию.

И сейчас, когда я ждала, даже как будто чувствовала тысячи иголок в спине. Неожиданно Женя опустил взгляд вниз и усмехнулся:

— Нервничаешь?

— С чего ты взял? — спокойно отозвалась я.

— Ты поджала пальцы ног.

И кто из нас бихевиорист? Надо было туфли надеть, чтобы так быстро не спалиться. Он помнил мои привычки, бессознательные реакции — и это ничего?

— А ты сейчас пойдешь курить. Будешь пару минут хмуриться и крутить сигарету в руках, а потом закуришь, чуть склонив голову влево и держа сигарету большим и указательным пальцами.

Мы ходили по краю границы, но не переступали, только прощупывали почву.

Женя достал сигареты и поднялся. Молча вышел, а я наконец-то выдохнула. Тяжело мне это давалось. Даже пошевелиться не могла, как будто любое движение могло сломать иллюзию зарождавшейся близости. Да, это была всего лишь иллюзия, потому что я чувствовала: мы еще очень далеки друг от друга. Между нами тринадцать лет и вязкое болото недопонимания, покрывшееся тонкой коркой льда, по которому мы сейчас и ходили. Один неосторожный шаг — увязнешь.

Я ненавидела отца. Не сейчас — раньше. Казалось, что он во всем виноват. Он забрал жизнь, которую я хотела прожить, он разбил все, о чем мечтала. Но потом пришло понимание, что во всем виноваты только мы сами. Видимо, поняла это только я. Наверное, потому, что моя вина была во стократ сильнее. И когда Женя узнает, он меня возненавидит.

Я любила свою жизнь. Я рада отчасти, что все сложилось так, как сложилась. Мне повезло, что моим врачом был Роберт, мне повезло, что в Стэнфорде у него были знакомства, мне просто повезло, что я не умерла. И после этого перерождения я получила все и сразу. То, чего многие добиваются годами, то, о чем мечтают, мне досталось после фразы: «Женитесь на мне». Как по щелчку пальцев.

И когда я крепко встала на ноги, Роберт сам сказал: «Давай разводиться. Я тебе больше не нужен…»

Я затолкала свою любовь очень глубоко. Мне казалось, что в ней нет смысла, она никому не нужна. Но не проходило ни дня, чтобы отголоски, как будто из могилы, не доносились до меня, не царапали сердце.

Год назад я хотела позвонить отцу — отложила. Через полгода снова вспомнила о нем — узнала, что он в России. Снова отложила. А в итоге так и не успела.

Он хотел как лучше. Да, с родительским эгоизмом, не считаясь с моим мнением, но все-таки как лучше. Я поняла это, когда мой сын стал подростком и у него появились свои «хочу», «не хочу», «не буду» и прочие прелести. Я знала, что иногда мама, с которой я наладила какой-никакой контакт почти сразу, устраивала им встречи. Но не противилась. А смысл вставать в позу? Это было бесполезно, учитывая, что у моего сына был характер его деда. Да и я, наверное, такая же. Но себя оценивать сложно…

Женя вернулся, принеся с собой новую волну отчуждения вместе с запахом дыма. Не глядя на меня, он снова устроился на стуле и спросил:

— Чем занимался твой отец в последнее время?

Отличная защита. Замораживает лед, по которому мы ходим. Сейчас я могла читать отчетливо: ничего личного. Раз Женя посчитал это правильным, я подыграю:

— Без понятия.

— В смысле? — недоверчиво нахмурился он.

— Я не общалась с ним тринадцать лет.

— Почему? — вопрос вырвался раньше, чем был осознан.

Я видела это и ждала, пока Женя сам исправит ситуацию, потому что он знал ответ, но не хотел сейчас его услышать.

— Ладно, это неважно. Компромат может быть у его…

— Любовницы? — закончила я, когда Женя запнулся, подбирая слово. — Не думаю. Отец не настолько был глуп. А здесь прослеживается очевидная связь.

— И где тогда?

— На самом видном месте, — ответила я. — Так поступают умные люди. А мой старик был умен, очень умен. Компромат должен быть под рукой, чтобы им воспользоваться, если что. И он должен быть компактным. Сейчас оцифровать любую информацию не так сложно. А обычная флэшка может вместить небольшой архив. Это только догадки, но я поступила бы так.



— Что ж, логично. А как же старая закалка? Люди его возраста редко принимают новшества и не доверяют компьютерам.

— Если бы отец был человеком старой закалки, то работал бы терапевтом в районной поликлинике. Давай я не стану сейчас рассказывать, как устроена психика человека, делая акцент на моем отце.

— Да, пожалуй, обойдемся без лекций… — Женя потер подбородок, задумавшись. — Но Елена Дмитриевна может знать, чем он занимался.

— Я завтра собиралась к ней съездить, — выпалила я и только потом прикусила язык.

Черт! Сейчас, кажется, опять придется выслушать гневную речь, что не стоит лезть в дело Елизаровой, но кто же знал, что все окажется так тесно переплетено.

И больше всего меня беспокоил порыв отца. Что двигало им, когда он завещал квартиру в Париже Жене? Зачем? И какое условие поставил? Копию завещания я не найду в квартире — предусмотрительность и контроль. Это отец умел.

Глава 16 Женя

Она меня сводила с ума.

Это было вовсе не в сексуальном смысле, а в прямом. Я видел перед собой двух разных женщин.

Одна была той Лилей, которую я знал. Ее движения, внешность, мимика — все от той девочки. Но эта женственность с ноткой стервозности, какая-то особая, совершенно новая аура вокруг, взгляд — это изменилось.

Я видел перед собой не цельный образ, а пазл, который не мог сложить.

И да, именно это сводило меня с ума.

Мы — прошлое друг друга. Мы сейчас — люди, которые не знают, но помнят друг друга. Отдираешь и отдираешь эту корку на ране, а там все больше кровоточит. И каждый из нас не хотел говорить о событиях тринадцатилетней давности, а ведь это могло… Что могло? Извинения не помогут, оправдания не излечат.

Покалеченный идиот, блядь! Придумываю тут какую-то хрень. А Лиля… Чего она добивается? Зачем осталась здесь, со мной? Из-за большой любви? Смешно. Да и как-то слабо верится, что она боится идти домой. С Богдановым вон как разговаривала. И если с ним договорилась, то вряд ли кто-то теперь сунется к ней.

Возникло желание отхлестать себя по щекам, чтобы прийти в чувство.

Сентиментальность мне вряд ли к лицу.

— Он приходил ко мне, — сказал я, рассматривая свои ладони, лишь бы не смотреть на нее. — Твой отец. Когда тем утром… — запнулся, но она должна была помнить, когда мы виделись в последний раз. — В общем, только ты ушла, как пришел твой отец. Он просил дать тебе шанс на лучшую жизнь. Учеба в Штатах, жизнь в Нью-Йорке… Да, я хотел для тебя всего самого лучшего, но, возможно, был эгоистом, потому что не представлял, как это может быть без меня. Я бы дал тебе все, если бы мог…

Зачем? Нахрена я все это говорю? Как будто словами можно изменить все и вернуть.

Не могу больше. Поднявшись, я начал выдвигать ящики стола, зная, что Арсен обычно хранит такой же запас коньяка, как и кофе. Бутылка и старые граненые стаканы нашлись в последнем.

Да, вечер откровений что-то не удается. Зря я вообще начал.

Плеснув коньяк в стакан, я, не оборачиваясь, спросил:

— Так на чем мы там остановились? Ты собиралась к Елене Дмитриевне?

Знакомо скрипнул диван, раздались едва слышные шаги за спиной, а я напрягся. Лиля положила ладонь мне на плечо и… Черт возьми! Она прижалась к моей спине грудью, уткнувшись лбом мне в затылок. Ее волосы и дыхание щекотали шею, я ощущал сердцебиение, то ли свое, то ли ее… То ли два в унисон.

Она раньше часто меня так обнимала. И так хотелось стоять, не шевелясь, чтобы не разрушить это впечатление, как будто мы одно целое. Это как секс, даже интимнее.