И солнце взойдет (СИ) - О&#39

— Не надо!

— Не перебивай! — глава Красного Креста резко оборвал попытку сопротивления. — Выясню хотя бы потому, что уверен в одном — тебя обманули. Нагло сыграли на твоей молодости и том, какая ты!

— Не оговаривай людей, которых сам признался, что не знаешь. — Рене почувствовала, как внутренности скручивает спазм отчаяния. Она не хотела ругаться! Не сейчас. Не с ним. Она нервно вцепилась в белокурую косу, перебирая волнистые пряди. — Меня позвала сестра профессора Хэмилтона. И это был акт доброты, а не подлости! Мы говорили с ней после похорон и…

— Ах, так там еще эта ведьма, — едко протянул Роше. — Поди, и скандальный сынок ее где-то рядом. Гнилая семейка.

— Дедушка, я прошу! Прошу, перестань, — взмолилась Рене, а сама отчаянно желала провалиться сквозь все слои земной коры, лишь бы не слышать оскорблений. — Это семья моего учителя — плохая или нет, не нам судить. Да и никому из ныне живущих!

Максимильен Роше ничего не сказал на это.

— Куда тебя переводят? — последовал сухой вопрос, и стало очевидно, что он решил остаться при своем мнении. Однако его любви к Рене оказалось достаточно, дабы прекратить неприятный разговор.

— Больница общего профиля в Монреале, — после небольшой заминки отозвалась Рене, с трудом расшифровав аббревиатуру под эмблемой университета.

— Господи, а ведь ты действительно считаешь это «актом доброй воли», — зло хохотнул Роше.

— Люди проявили ко мне участие, почему я должна подозревать их в теориях всемирного заговора?

— Да, потому что не представляешь, куда тебя ссылают! — попробовал опять закричать Роше, но вовремя остановился и продолжил уже намного спокойнее. — Работать там — все равно что броситься в горячую точку и немедленно очутиться на передовой.

— У меня нет иных вариантов, — после небольшой заминки прохладно откликнулась Рене. Господи, как же не хотелось ссориться. Запрокинув голову, она уставилась в синее небо и постаралась сказать следующие важные слова настолько ультимативно, насколько вообще была способна: — Пожалуйста, не надо никому звонить, ничего спрашивать, угрожать или, не дай бог, ставить условия. Об этом тут же узнают, а я не хочу сплетен. Мне это не нужно.

— Хорошо, ma petite cerise, — прошелестел в трубке голос.

А Рене вдруг подумала, что, пожалуй, слишком слаба и малодушна. Кто-нибудь другой на ее месте бился бы до последнего, не побрезговал дернуть за все возможные ниточки, чтобы открыть дорогу к мечте. Но она не такая. С самого детства Рене убегала от скандалов и конфликтов, а еще от тех людей и мест, что будили в ней недобрые, злые мысли. Каждая из них будто разрушала ее изнутри, выкручивала руки и толкала под колени, вынуждая совершать ошибки, которым она не могла найти оправдания. Именно так случилось с Женевой, и так происходило прямо сейчас, когда каждое воспоминание, улица перед глазами или операционная напоминали о незнакомце на громком, чудовищном автомобиле. С каждым прожитым днем Рене все больше понимала, что готова его возненавидеть и тем самым провалиться в самоуничтожение. Наверное, именно это и стало причиной, почему она так легко примирилась с необходимостью уехать из Квебека. Ведь глупо обманываться, решение было принято еще в жуткой комнате Сноука.

— Помни, ты всегда можешь вернуться домой, — словно услышав ее мысли, проговорил Роше, а потом со вздохом добавил: — Но ведь не станешь.

— Не стану, — с мягкой улыбкой ответила Рене. — Все будет так, как есть. Я поеду в Монреаль, а там посмотрим.

Вся следующая неделя прошла в сборах. Занеся сразу после телефонного разговора подписанные документы, она получила в ответ холодную улыбку Сноука и срок в десять дней, чтобы закончить дела в текущей больнице. Слишком мало по меркам Энн, которая любезно помогла с упаковкой вещей, и слишком много для Рене, что рвалась прочь из ставшего враз тесным города. Она здесь задыхалась. Шагала по узким, каменным улочкам старой крепости и больше не смотрела на башенки «Шато-Фронтенак», проходила мимо больницы и стремилась как можно скорее оказаться внутри, чтобы в нервном ожидании отсчитывать часы до окончания смены. А после устало смотрела, как пролетали в окне автобуса желтые фонари.

Прощание с отделением тоже вышло каким-то скомканным и натянутым, словно Рене уже была не с ними, а за водной границей на острове Монреаль. Ей пытались сочувствовать, кто-то громко жаловался на несправедливость системы, но она лишь улыбалась и пожимала плечами. Все будет к лучшему.

— Герберу свою забери, — привычно проворчала Энн. Подруга стояла в раздевалке, прислонившись плечом к одному из шкафчиков, и с утрированным интересом наблюдала, как Рене запихивала в картонную коробку те самые тапочки с вишенками. — Это чудовище едва выживало, пока ты моталась по конференциям. А уж с твоим отъездом совсем подохнет. Жалко же.

— С ней просто надо разговаривать, — рассмеялась Рене. Вообще-то, она даже не думала забирать с собой старый цветок, что скривился от нелегкой жизни среди вечно занятых врачей, но теперь засомневалась.

— Еще песенки предложи попеть. — Медсестра закатила глаза, а потом фыркнула, заметив смущенный румянец на лице Рене. — Господи, Роше. Ты точно диснеевская принцесса — сама доброта, кротость и зверюшки на заливистые триоли прибегают. Того и гляди, из-под хирургического костюма вылетит стая птичек. Я надеялась, что за четыре года успела вложить в тебя хоть пару граммов цинизма, но куда там!

— Читала одно исследование, в котором описывался положительный эффект, — буркнула Рене, а сама покраснела еще сильнее.

— Где? В «Ведьмовском еженедельнике» или в «Актуальных проблемах современного принцессеведенья»? — Энн всплеснула руками. — Рене, это цветок. Просто дурацкий привередливый зеленый хмырь, который цветет раз в десяток лет во время особо значимых праздников Британского Содружества. А значит, никогда!

— В прошлом месяце цвел, — осторожно заметила Рене.

— Это все твоя живая вода, или чем ты там его поливаешь.

— Так и быть, я оставлю тебе рецепт.

— Лучше уродца забери, — хмыкнула Энн. — Нет, я серьезно. Погибнет же.

— Господи, да куда я его дену? — не выдержала Рене. Вынырнув из металлического шкафчика, она укоризненно посмотрела на подругу. — Моя новая квартира размером со спичечный коробок, если верить описанию и фотографиям. — Энн удивленно подняла брови, и Рене со вздохом созналась: — На что хватило денег.

— Все так плохо? — медсестра опустилась рядом на скамью.

— Ну… — Рене замялась. — Две тысячи красивых канадских баксов, чтобы сдать промежуточные тесты, столько же потратила на бесполезные заявки в системе, сам переезд…

— И оплата резидентуры, — тихо закончила Энн. — Дерьмово, Роше. Спросить о служебном жилье ты, конечно же, не подумала, а клянчить у своего великого и ужасного деда не хочешь. Даже не знаю, как ты там справишься без меня.

— Сначала поживу в той квартирке, а потом придумаю что-нибудь. Она не плохая, просто… — Рене споткнулась, подбирая слова, но Энн перебила.

— Просто отстойная.

Рене лишь вздохнула.

— Мне будет тебя не хватать, глупая ты добрячка, — сумбурно пробормотала подруга, а затем резко вскочила и до треска в ребрах стиснула в объятиях.

Рене ничего не ответила, только шмыгнула носом и понадеялась, что это будут последние слезы. Честное слово, все не настолько уж плохо, чтобы лить их столь часто.

Ну а девятого дня, зажав в одной руке чемодан с самым необходимым, а другой подхватив горшок с ярко-желтой комнатной герберой, она сошла с поезда на Центральном вокзале. Толкучку, что царила в бесконечных подземных переходах огромного здания, куда один за другим прибывали составы, Рене преодолела почти без происшествий. Лишь пару раз заплутала в коридорах расположенного прямо под землей торгового центра, но кричащие крупным шрифтом указатели быстро вернули на правильный путь, который привел на поверхность. Так что ровно в полдень она, вместе с деловито переговаривавшейся толпой, вывалилась под серое монреальское небо и уперлась взглядом в такие же серые камни высоток. А те были повсюду. Стеклянные и не очень, большие и пониже, стройные свечки и многоярусные монстры, чьи верхушки терялись в быстро пролетавших облаках. Тут же рядом возносился позеленевшей от времени крышей собор, впереди усердно сигналили скучавшие в пробке машины, а позади гудел старый порт Монреаля, пока под ногами проносилась на резиновых колесах метро целая жизнь. Рене же стояла посреди этого великолепия цивилизации и отчаянно улыбалась. Она восхищенно вертела головой, вдыхала аромат кофе и выпечки из расположившегося через дорогу Старбакса и точно знала, что полюбит этот город, такой непохожий на тихий, старый Квебек.