Кукла в чужих руках - Алексеева Наталия

Во тьме уже грохотала реклама, призывающая смотреть фильмы исключительно в кинотеатрах этой сети. Во время очередного ролика зал осветился, и я увидела в предпоследнем ряду человека, который активно махал нам руками. Я его узнала и поразилась такой настырной настойчивости. И поспешила наверх.

— Софа, — дернул меня сзади Кирюха, — у нас билеты на другие места.

— Пофиг. Зал все равно полупустой. — Не оглядываясь, я взлетела наверх и плюхнулась рядом с Мишей.

— Какого хрена?! — зло прошипел Кирюха, усаживаясь рядом. — Сдался тебе этот придурок?

— Не обзывайся! Нормальный он парень! И не кривляйся, пожалуйста. А то вдруг убежит!

— Вот и отлично! Пускай валит!

— Я же твоих подружек не распугиваю!

— У меня их нет.

— А стоило бы завести! Позвони хотя бы Юльке. А то некрасиво получилось.

Кирюха насупился, скрестил руки на груди и зарылся в глубину кресла. А Миша, дождавшись, когда я отвлекусь от соседа, протянул мне бумажное ведерко с попкорном.

— Держи. Соленый взял, раз ты сладкое не любишь.

— Будешь? — я снова обратилась к Кирюхе, но он лишь буркнул что-то неразборчивое и продолжал хмуро таращиться на экран, где Том Харди пытался поладить с поселившимся в нем инопланетным созданием.

Я пожала плечами и повернулась к Мише. И весь фильм, соприкасаясь в темноте руками, мы с ним по очереди таскали из ведерка соленый попкорн.

Когда фильм закончился и мы все втроем оказались на улице, Кирюха съязвил:

— За тобой, наверное, машина приедет? Пока-пока!

— У водителя выходной сегодня. Я с вами на метро.

Миша бесцеремонно подхватил меня под руку и повлек ко входу в подземку. Я рассмеялась — его наглость и настойчивость ужасно забавляли. А Кирюхе оставалось только согласно тащиться рядом. Но в вагоне он плюхнулся на сиденье рядом со мной и, заметно повеселев, натянул мне шапку на нос. Мы начали возиться, но тут Миша прервал нас:

— Соник, а ты только на стенах рисуешь?

Я повернулась к нему.

— Не только. Моими рисунками все школьные коридоры увешаны! А еще скоро международная выставка детского рисунка. Жду отбор!

Миша уважительно покачал головой, но тут Кирюха снова активизировался и не нашел ничего лучше, чем меня ущипнуть.

— Отстань, Кир! — разозлилась я.

— Ок, — сердито прищурившись, ответил он, огляделся и пошел к двери между вагонами.

Я с тревогой следила, как он пытается ее открыть.

— Они заблокированы, — успокоил Миша.

— Ты его не знаешь! — Я взволнованно смотрела на Кирюхины манипуляции.

— Тогда расскажи мне. — Электричка набирала скорость, шум колес усилился, и Миша подался ближе. — Он тебе кто?

Впервые за долгие годы я задумалась, что значит для меня мой сосед. И хочу ли я, чтобы об этом узнал парень с глазами цвета асфальта, в которых застыли ледяные лужицы. И тут на лице его так ясно проступило удивление, что я немедленно обернулась. Кирюха все-таки открыл дверь! Когда я подбежала, он уже захлопнул ее за собой и стоял, глупо улыбаясь мне через окно. Ветер трепал темную челку, а самого его подбрасывало в такт движущемуся поезду.

— Идиот, — прижавшись к стеклу, одними губами произнесла я.

— Зацепер фигов, — выругался Миша рядом со мной. — И часто с ним такое?

— Бывает. Когда в настроении. Или не в настроении.

Миша привалился плечом рядом с дверью, а я обеспокоенно придерживала ручку. Я боялась, что дверь откроется и столкнет Кирюху.

Тут свет замерцал, и вагон погрузился в темноту. Через окошко я видела только Кирюхин силуэт на фоне соседнего вагона и отражение своего бледного лица в стекле. И вдруг заметила кого-то за своей спиной. Я быстро обернулась: только пустые дерматиновые сиденья и тускло отсвечивающие хромом поручни. Свет снова загорелся и, стряхнув наваждение, я опять впилась взглядом в Кирюху.

Так мы и доехали до станции, глядя друг другу в глаза через исцарапанную стеклянную преграду. На «Горьковской» Кирюха спрыгнул на платформу и как ни в чем не бывало вернулся в вагон. Я выдохнула, но тут же рассвирепела и оставшийся путь делала вид, что его не существует. А выйдя на улицу, взяла Мишу под руку. Всю дорогу я излишне громко смеялась и старательно не замечала Кирюху. Но точно знала, что он идет за нами: дым его сигареты долетал при каждом порыве ветра.

Возле арки я остановилась:

— Ну всё! Пока!

— Дай до квартиры провожу. — Миша подался за мной.

— И меня проводи, — томным голосом протянул Кирюха и встрял между нами.

— Иди уже! — воскликнула я и потянула его за собой, оставив удивленного Мишу за воротами.

Оставшийся путь я с Кирюхой не разговаривала, зато он безостановочно трещал, поднимаясь по гулкой лестнице:

— Слушай, Софи, мне такая идея пришла — закачаешься!

Я злилась и молчала.

— Вот что ты скажешь, если граффити в метро? Круто же — на вагоне?

Предложение оказалось заманчивым, но я продолжала выдерживать паузу. Кирюха догнал меня, толкнул плечом.

— Чего молчишь? Я смотаюсь к депо, гляну. А? Софи?

И вид такой добродушный, словно не он десять минут назад вел себя как последний кретин! И я сдалась. Остановилась на ступеньке, глядя на него сверху вниз.

— Кир. — Я прижалась к перилам, поясницей ощущая сквозь куртку жесткую перекладину. — Почему ты такой вредный?

— Неправда! Я просто золото!

— И что же нам с этим золотом делать? — засмеялась я и прикоснулась к мочке уха, проверяя, на месте ли серьги.

Но едва я ощутила под пальцами прохладную твердость металла, как голова закружилась, перед глазами упал серебристый занавес, а тело стало чрезвычайно тяжелым. Я покачнулась, и передо мной разверзлась чернота лестничного пролета.

— Соня! Соня!

Из черноты появилось Кирюхино встревоженное лицо, я почувствовала, как сильно он прижимает меня к стене и как дрожат его руки. Эта дрожь передалась и мне.

— Что случилось? — Я едва ворочала языком, словно напилась коктейля, от которого «мозги замерзают».

Колени ослабли, и я сползла по стене, тяжело опустившись на ступеньку. Кирюха сел рядом, бережно взял мою ладонь и заглянул в глаза.

— Софи, ты чуть в пролет не свалилась! Что с тобой? Плохо, да? Устала? Критические дни? — от беспокойства он явно не соображал, что говорит.

— Пфф! Кир! — Я с трудом поднялась. — Все нормально. Голова закружилась.

На коврике возле квартиры сидела Маруся. Пятнистые бока ее выпирали, тощий хвост подергивался. Завидев Кирюху, она начала радостно переступать с лапы на лапу.

— Прекрати на меня так смотреть! — рассердилась я, перехватив очередной Кирюхин настороженный взгляд. — Все со мной нормально! А тебя вон подружка беременная дожидается!

Я наклонилась, чтобы, как обычно, почесать кошку за ухом, но она вдруг шарахнулась от меня и стремглав бросилась вверх по лестнице.

— Чего это с ней? — удивился Кирюха. — Маруся, ты чего? Это же Софико! Не признала, что ли? — Он недоуменно пожал плечами. — Пойду дверь на чердак открою, а то у нее ключей нет.

Я кивнула, вытащила из кармана свои и вошла в квартиру. Разувшись в темноте прихожей, подождала Кирюху, и мы разошлись каждый в свое жилище.

Мама еще не спала. Свет был выключен, но работающий телевизор освещал нашу небольшую комнату. Мама сидела на диване, смотрела фильм, а в руках ее мелькала пилка для ногтей. Она сама себе делает маникюр, потому что это ее профессия. Все полки в нашем шкафу завалены пилочками, кисточками, какими-то острыми инструментами, лезвиями и баночками с лаком. Все эти предметы постоянно попадаются под руки и скапливаются в самых неожиданных местах комнаты.

Но для меня в маминых занятиях огромный плюс: когда она в хорошем настроении и дома, мне тоже перепадает сеанс нейл-дизайна.

— Голодная? — Она подняла голову. Ее лоб обхватывала голубая повязка, удерживая белокурые локоны.

У меня очень красивая мама, только безвольная. Она никак не может со своим Игорем разобраться. Он то уходит от жены, то снова возвращается, а мама, как та кошка, ждет его у порога. И мне всегда за нее обидно.