Двенадцатый рыцарь (ЛП) - Фоллмут Алексен Фарол

— Без обид, Ви, но ты ведешь себя как стерва, — вставляет Маккензи, нахмурившись.

— Я не обижаюсь, — уверяю я ее. — Просто принесите квитанции, и я возмещу вам деньги. В тот же день, обещаю.

Кайла ворчит, но, похоже, доверяет мне в этом вопросе. В конце концов, пусть я и «стерва», но очень надежная.

— Ну что, мы закончили? — спрашиваю я. — Потому что у меня есть работа.

Часть меня снова хочет напомнить, что они могли бы докучать кому-то другому. Например, Джеку Орсино, который как раз вернулся с обеда. Но он, конечно же, сидит на другом конце кампуса, в верхней части двора, среди старшеклассников-спортсменов и чирлидерш. Правда, проходя мимо его стола, я заметила, что Оливия Хадид как-то подозрительно отсутствовала.

Меня никогда не интересовало, что происходит у Оливии Хадид, и уж тем более у Джека Орсино, но учитывая, что я весь день оказываюсь в эпицентре его попыток ее отыскать, у меня возникает ощущение, что кое-кто наконец утратил вкус к тем галлюциногенам, которые Джек, похоже, добавляет в свой лосьон после бритья. Я всегда считала их странной парой. Не из-за Оливии — она умная, да и, что важно, не засранка. Чего я не понимаю, так это что она нашла в нем.

— Кажется, Оливия Хадид бросила Джека Орсино, — сообщаю я брату позже, когда мы едем домой. (Уточнение: за рулем я, потому что Баша нельзя подпускать к крупной технике без крайней необходимости.)

— Что? Не может быть, — Баш сразу оживляется, радостно выпрямляясь. — Перед встречей выпускников?

— И что?

— По сути, они же были практически королем и королевой школы!

— И что с того?

— Ты не понимаешь? — он кричит на меня в ответ.

— А тебе-то что?

— Виола, я — художник, — фыркает он. — Человеческое бытие — мой источник вдохновения.

— Я не думаю, что Джек и Оливия являются яркими примерами человеческого бытия, Себастьян.

— Разве нет? — снова возражает Баш. — Честно говоря, это очень по-гречески.

— Что?

— Его колено!

— Так?

— Он повредил колено, и она бросила его! Это как если бы Далила сама отрезала волосы Самсону и выдала его филистимлянам!

— Вообще-то, Далила фактически была похищена Самсоном, — не удержавшись, замечаю я, — что, конечно же, опускается в каждой адаптации…

Баш стонет:

— Вообще-то это дух повествования…

— Миф о роковой женщине ужасно мизогинистичен, — напоминаю ему, потому что, похоже, он не читает мамины статьи так, как это делаю я, — и, что более важно, Оливия не выбивала Джеку колено.

— Но было бы намного круче, если бы выбила, — с энтузиазмом добавляет Баш. — Это было бы что-то вроде Тони Хардинг, но в более мстительном ключе, в стиле Тарантино.

— Ты думаешь, что история Тони Хардинг недостаточно жесткая? Там ведь другой фигуристке разбили колено стальной битой. Чего еще ты ожидал, выстрелов?

— Ну ладно, — соглашается он. — Но тебе стоит добавить что-то подобное в один из своих квестов.

— М-м. — В другой ситуации я бы сразу ответила, что беспричинное насилие с применением оружия в нынешней политической ситуации этически неприемлемо и портит всю эстетику, но у меня просто нет на это сил. Поэтому я лишь нервно барабаню пальцами по рулю. — В общем, я больше не делаю квесты.

— Что? Почему? — В голосе Баша слышится беспокойство, но я упрямо концентрируюсь на дороге.

— Не знаю, просто некогда.

Когда мы сворачиваем на подъездную дорожку, я уже предчувствую — точно знаю — он собирается поговорить об этом с мамой. Эти двое постоянно беспокоятся о моем давлении, убежденные, что в какой-то момент я не выдержу, и у меня лопнет сосуд в мозгу или что-то в этом духе. И, честно говоря, может, так и будет. Люди неимоверно раздражают.

— Что случилось? — спрашивает мама, как только мы заходим в дом. Обычно она весь день пишет, но старается быть на кухне в те часы, когда всегда находятся дома: до школы, после школы и во время ужина, — всегда старается прерываться и находиться на кухне.

— Ничего не случилось, — отвечаю я, но Баш тут же объявляет:

— Ви опять поругалась со своими друзьями-ботаниками.

— Опять? — говорит мама.

Отлично. Идеальная реакция.

— Это ботаники из ConQuest — уточняет Баш, потому что в прошлом году у меня были идеологические разногласия с группой по истории США, которая тоже состоит из ботаников, но несколько другого типа.

Баш устраивается на табурете у стойки:

— Она говорит, что с квестами покончено.

— Я действительно с этим покончила, — добавляю я, но, похоже, никто не слушает.

— О, милая, — мама поворачивается ко мне с тоскливым вздохом, на секунду превращаясь в Золушку. — Им не понравилась история, которую ты написала?

— Это не история, это… — растроенно говорю я. — Ладно, неважно. Нет, не понравилась, но ничего страшного. Я все равно их терпеть не могу.

— Ты вообще никого не можешь терпеть, — бросает Баш, и я тут же бью его в живот. Он кашляет, а потом тянется, чтобы дернуть меня за косу.

— О боже, прекрати…

— Подожди, — Баш отвлекается на вибрирующий телефон. — Что? — радостно кричит он в трубку и отходит в сторону. — Да, у меня тут страница сцены…Как насчет, небольшого отступления? — добавляет он, поднимаясь по лестнице. — Джек Орсино и Оливия Хадид…

— БАШ, Я НЕ ГОВОРИЛА… Он уже ушел, — заключаю я со вздохом, поняв, что осталась один на один с пронзительным взглядом мамы. — Перестань, — ворчу я. Она всегда так делает — волнуется. Это мило, но бессмысленно. — Я в порядке, — заверяю я ее и добавляю: — Я не хочу это обсуждать.

Мама сжимает губы, зная, что настаивать бесполезно. В конце концов, я вся в нее. Когда мы не хотим, чтобы нас беспокоили, никакие попытки нас переубедить не сработают. Многие ее бывшие усвоили это на собственном опыте.

— Ладно. Как прошел день в школе? — она пододвигает мне тарелку с хумусом и свежими овощами. Я тянусь за морковью и пожимаю плечами:

— Нормально, — отвечаю, откусывая кусочек.

— Просто нормально?

Я очень медленно пережевываю и глотаю.

— А как прошло твое свидание? Ты так и не рассказала.

Теперь она делает то же самое — медленно жует, чтобы обдумать ответ.

— Я кое с кем встречаюсь, — говорит она.

— Ага, — киваю.

— Нет, не… это не по работе, — добавляет она, наклонив голову.

— Для… удовольствия? — уточняю я с серьезностью таможенника в аэропорту.

— Скажем так, все идет хорошо. — Она берет еще одну морковку. — Да, — произносит загадочно. — Очень хорошо.

— У вас что, настоящие отношения? — с удивлением понимаю я. Вообще моя мама не из тех, кто заводит отношения.

— Отношения — это громкое слово, — говорит она, что вполне предсказуемо. Она, как и я, ценит личное пространство. Мы не из тех женщин, что стремятся выбрать партнера и остепениться.

— Где вы познакомились?

— Ну, ты знаешь…

— Конечно, не знаю, мам. Мне всего семнадцать. Ты хочешь сказать, что познакомилась со своим последним кавалером в приложении? — Обычно она не скрытничает в таких вопросах. Она предпочитает искренность.

— Нет, вообще-то, — она качает головой. — Мы познакомились в продуктовом магазине.

— Ваши взгляды встретились у мясного отдела или что-то в этом роде?

— Вроде того.

Я же шутила.

— Фу, мам, ты встречаешься с мясником?

— Нет, нет, — она снова качает головой. — Он… состоит в общественной организации, — наконец объясняет она, но это звучит как ложь.

— То есть безработный?

— Нет, — закатывает глаза. — Ты такая циничная.

— Ну, ты сама меня такой воспитала, — напоминаю я ей.

— Ничего подобного. Ты такой родилась, — она тянется за ломтиком огурца. — Итак, — начинает она, и я понимаю, что сейчас будет лекция. — Что у тебя с друзьями?

Я вздыхаю, беря еще немного хумуса.

— Они мне не друзья, ладно? Друзья бы уважали мои идеи. Или хотя бы заботились бы обо мне.