Все не так, как кажется (СИ) - Юнина Наталья

— Пребывание в реанимации девять тысяч рублей. Дальнейшее оперативное и другие виды лечения оплачиваются по мере необходимости.

— У меня с собой карточка, там всего десять тысяч.

— Ничего страшного, главное внести какую-то сумму. Экстренные операции у нас не оплачиваются сразу, так что время есть.

Ира достает карточку и оплачивает названную сумму, Антон же не переставая льет слезы. Не вовремя я решил сыграть в папку. Отправляю Офелию в переноску и подхожу к мальчику.

— Антон, привет — заплаканное дите поднимает на меня свои слезливые глаза. Господи, то ли я настолько стал нытиком, то ли обстановка такая, но мне самому захотелось пустить слезу. Присаживаюсь на корточки, достаю платок и вытираю его щеки.

— А у нас собачка умирает — и снова не переставая льет слезы. Ира оборачивается на сына и удивленно на меня смотрит.

— Привет, Ирин — Она ничего не отвечает, просто молча кивает и продолжает подписывать какие-то бумажки.

— Антон, ну кто сказал, что она умирает? Это же Жрака, она еще не съела все блюда мира. Ладно, это я так неудачно шучу. Иди сюда — беру ребенка за руку и веду на сиденье. — Знакомься, это Офелия.

— Собачка?

— Ага. — Антон открывает переноску и начинает гладить мою трясущуюся собаку. — Тут же врачи работают, они спасают и не таких собак, как Жрака. Не лей зря слезы, ты же будущий мужик.

— Муззик! — Антон начинает лыбиться в свои вовсе не тридцать два зуба.

— Держи конфету, правда, это барбарис.

— Я люблю. — К нам присаживается Ира и начинает гладить Антона по голове.

— Артем, а что вы здесь делаете?

— Привез собаку на осмотр. Она у меня стала хрюкать и сопли пускать — вот они дети, на слове хрюкать Антон вновь начинает улыбаться.

— Это ринит, у нас тоже такое было.

— Мам, я в туалет хочу — сам, хрюкая в платок, говорит Антон.

— Пойдем.

— Нет, я сам. Ты скажи где.

— В конце коридора, видишь человечек нарисован?

— Ага.

— Давай все же проведу?

— Я сам.

— Там два человечка, он же в женское царство может зайти?

— А это ему будет урок. Пытается быть самостоятельным, пусть дальше пытается.

— А ты оказывается строгая мама.

— Нет. С меня веревки можно вить при правильном подходе — тяжело вздыхает.

— Ир, не пессимизди. Все будет хорошо — усмехается глядя на меня.

— Вы свою кошку очень любите, это сразу понятно. Вот и представьте, что сейчас она находится там — указывает в сторону реанимации. — Не думаю, что вы были бы спокойны. А будет ли все хорошо, покажет время.

— Ты права.

— Вы хорошо выглядите, окрепли?

— Отлично себя чувствую. Ты меня знатно полечила.

Дальнейшие полчаса Ира молчала, а Антон играл с Офелией. Потом нас с сопливой вызвал эскулап. Поколдовал немножко, назначил кучу анализов и ненужной фигни, дабы бабки срубить и отпустил домой. Я же надеялся только на то, что мохнопопика еще оперируют и его хозяйка не покинула стены этой страдальческой обители.

— Вы еще здесь, ну как там дела?

— Еще не выходили — и тут же, как только я опускаю свою пятую точку на сиденье, подходит, по всей видимости, собачий хирург.

— Собаку мы вашу прооперировали, пока все благополучно — он еще что-то рассказывает, а я уже ничего не слышу. Как гора с плеч упала, жива и, слава Богу, вон у Иры аж глаза засверкали, Антон и подавно счастлив. — Остается она пока в условиях реанимации, ну а дальше посмотрим, на сегодня все, завтра можете приходить — собачий доктор прощается с нами.

— Ну, я же говорил, что все будет пучком. Ир, давай я вас отвезу.

— Нет, мы сами. Тут идти всего минут десять.

— Ну, ты без верхней одежды. Куртка же вся в крови — стоит и смотрит на меня в упор. Долго смотрит своими охрененно красивыми глазами. Я уж подумал, что у меня с лицом что-то не так, может сопля повисла моя или собачья. — Ты чего так смотришь?

— Ничего. Наверное, вы правы. На машине удобнее.

Ира берет за руку Антона, и мы все идем к автомобилю. Мои пассажиры садятся на заднее сиденье. Антон всю недолгую дорогу тискает Офелию, та, кажется, от повышенного внимания уже перестала хрюкать и сопливить. Мы подъезжаем к дому, не провожаю их, все равно в гости не зовет. Да и снова не к месту это.

— До завтра. Можешь опоздать, если пойдешь с утра в клинику.

— Спасибо вам за все.

Скажешь ты мне еще спасибо, прелесть моя. Все для тебя. Тьфу ты, еще Стасом Михайловым не хватает стать. Завожу мотор и вновь отправляюсь в клинику. Когда услышал, что пребывание в реанимации девять тысяч, чуть со стула не упал. А ведь девка промолчала, что пребывание только сутки. Я уж молчу про все остальное, о котором пока не идет речи.

Вновь захожу в страдальческую обитель, целенаправленно жду, когда девка на ресепшене освободится.

— Девушка, у вас собаку сегодня привезли. Кличка Жрака.

— Да, помню.

— Ее хозяйка только за пребывание в реанимации заплатила. За все остальное плачу я, посчитайте сразу все за операцию, санацию, швы, ну и все остальное с чего вы деньги сдерете. Ой, я хотел сказать берете. Ну и за уход там, чтоб все как надо — мадам что-то долго пробивает по компьютеру, потом подсовывает мне чек с видами услуг.

— Пока так. А вы кем будете?

— Муж.

— Чей? Собакин?

— Кошкин — смотрю в чек и тихонько офигеваю. Нет, ну работники блин. Да за такие бабки можно три собаки купить, козлы! Где обычному человеку найти столько денег, тем более Ире? Оплачиваю золотое лечение и вновь обращаюсь к девке.

— У меня к вам просьба. Все, что нужно я доплачу. Только когда хозяйка собаки придет вновь, сделайте, пожалуйста, вид, что заплатить надо немного. Тысяч пять, не больше, но чтобы это все было достоверно.

— Проще говоря, ваша ”жена” не должна узнать о том, что все заплачено, и вы имеете хоть какое-то к этому отношение.

— Именно. Вот вам за это лично красная бумажка. А то, что заплатит она, бросите в ту штучку на входе для бездомных животных, договорились?

— Договорились.

— Я надеюсь на вашу порядочность. Всевышний, знаете ли, все видит, так что полученные деньги от хозяйки вон в ту штучку.

— Вы что сектант?

— Да. Поэтому бойтесь нас, иначе мы придем и в вашу квартиру. До свидания.

Понедельник начался без Иры, она, как и предполагалось, сначала поехала в клинику.

— Мария Ивановна, я же просил не обмывать мне ноги.

— Я пол мою, а не ноги.

— Что-то незаметно — встаю с кресла, и пока ворчунья с целлофанопатией намывает полы, я начинаю перебирать коробку с какими-то вещами с предыдущего места работы. Беру фоторамку, на которой запечатлен я вместе с сестрой на празднования ее совершеннолетия.

— Красивая девка.

— Вас не учили не пугать людей? И она не девка.

— А кто вам будет? Жена?

— Сестра.

— Ну, красивая, не то, что вы.

— Мария Ивановна, знаете, начальству нужно льстить?

— Ну, вы тоже ничего. Давайте я протру рамку от пыли — беспардонная старушка забирает у меня рамку, протирает ее, а потом и вовсе ставит на рабочий стол и продолжает мыть полы.

— А чей-то у вас банка трехлитровая стоит под столом?

— А вы раньше ее не замечали? Я туда писаю, у меня недержание.

— Да? А так и не скажешь. Молодой ведь еще совсем. А вы посмотрите программу с Малышевой. Она там всякому учит. Нужно напрягать и расслаблять сфинктеры, обязательно посмотрите, не дело же под стол ходить.

— Пусть сначала ваша многоуважаемая профессор Малышева сменит прическу и одежду, а потом людей будет учить как правильно пукать, писать и так далее.

— Ну не хотите и не надо.

— Банку мою не трогайте. Вы, кажется, все помыли.

К одиннадцати часам моя прелесть приходит на рабочее место и начинается мой кофейный марафон. Только почему-то все вновь вернулось с того, как мы и начали. Настолько холодно и безэмоционально, что мне хотелось собственноручно взять фен и разморозить эту снегурку. Чтобы я не спросил и как бы не подкатывал, все бес толку. Я блин шаг вперед, а от меня десять назад. Злился неимоверно. Даже о собаке она предпочитала молчать. “ Нормально”- весь ее ответ. Так прошла вся рабочая неделя.