Корсар (СИ) - Манило Лина

Нужно убедиться, что с Евой всё в порядке. Мать их, найду, кто это сделал — хребет через рот вырву.

— Возле треков пасётся, — отвечает, искоса поглядывая на меня. — Позвать?

— Сам справлюсь, — рявкаю, хотя умом-то понимаю, что уж Аня точно ни в чём не виновата, но срываюсь, потому что черти пляшут внутри, готовые в любую секунду вырваться наружу и поубивать всех на хрен.

— У меня со слухом пока всё хорошо, можно было и не орать, — ворчит, глядя на меня в упор.

— Ладно, извини.

— Да без проблем, — пожимает плечами и снова что-то строчит на клавиатуре ноута.

— Мы сейчас с ним уедем, справитесь здесь?

Аня, не отрывая взгляда от экрана, кивает.

— Там один заезд всего остался и на сегодня всё. Так что точно справимся, не переживай.

— Если будет что-то срочное, звони.

И выхожу из ангара, набирая по пути номер Фельдшера. Он нужен мне сейчас, когда с Евой случилась беда. Злость кипит внутри, бурлит бушующим морем, а в глубине сознания трепещет мысль, что давно не был таким заведённым, не испытывал такой, выворачивающей наизнанку, жажды крушить всё на своём пути. Я ведь дал её братцу деньги, которых он явно не заслужил, так какого чёрта им снова окна побили? И где он шастает, если она одна дома? Мать их, нужно было взять его за шкирку, перекинуть через сидение мотоцикла и проследить, чтобы вернул долг. Но сделанного не воротишь, придётся разгребать последствия моей доброты, раз я таким идиотом оказался.

— Фельдшер, быстро иди к стоянке, в одно место прокатимся. Срочно! — бросаю в трубку и нажимаю “отбой”. Для долгих разговоров совсем не осталось времени, пусть шевелится.

Пара минут и мы уже мчим по ночному городу, а перед мысленным взором переливается неоновыми буквами адрес. Я знаю этот район, где никогда не горят фонари, а всякая шваль жмётся по углам, ища на жопу приключения. И там она живёт? Это же неправильно, чёрт возьми, так не должно быть. Точно не золотой девочке там обитать, где любой утырок может переломить её волю и надругаться.

— Ты так и не объяснил, что стряслось, — замечает Фельдшер, когда глушим моторы возле полуразвалившейся халупы. — Хотя это, наверное, и неважно.

Он стоит напротив, худой и длинный, с чемоданчиком, наполненным медикаментами и разными врачебными причиндалами под завязку, и флегматично осматривается вокруг. О, этого человека точно ничем не проймёшь, и не такое видал во времена нашей лихой молодости.

— Я и сам толком не понял, но твоя помощь точно пригодится.

Фельдшер передёргивает плечами, как всегда, готовый на всё, что могу ему предложить. Мы работаем вместе уже много лет, а знакомы и того дольше. Ещё с тех времён, когда он был студентом меда, а мы с Карлом громили палатки несговорчивых бизнесменов. Его главное достоинство, помимо высокого профессионализма и золотых рук, — молчаливость. Никаких лишних вопросов, тишина и спокойствие. Даже под пытками не выдаст того, что знает. Проверено.

Толкаю покосившуюся, набухшую от сырости, деревянную калитку и попадаю в крошечный двор, где под выбитым окном растёт розовый куст, пока ещё с многочисленными проплешинами молодой листвы. Домишка крошечный, ветхий с наверняка дырявой крышек и плесенью в углах. Зубы сводит от мысли, что ей приходится ютиться в таком хламовнике. Увезу отсюда, точно увезу, пусть даже не рыпается, только сначала её травмы полечим.

Набираю номер Евы, чтобы не испугалась шума. Сердце гулко стучит в груди, пока слышу лишь длинные гудки. Возьми трубку, чёрт тебя подери!

— Роджер? — Мне показалось, или рада мне?

Наверное, придумываю себе то, чего нет, но пусть это и самообман, готов терпеть, лишь бы так тепло внутри было.

— Открывай, мы приехали. — Подхожу к двери и пару раз стучу. — Давай, детка, не томи.

— Мы? — В голосе настороженность, и я улыбаюсь. — Ты там не один, что ли?

Трусиха, какая же трусиха, но её можно понять.

— Я врача привёз, осмотреть порезы.

Ева отключается, а в следующее мгновение слышу звук торопливых шагов. Сердце колотится о рёбра всё громче, почти оглушительно, до боли, когда она дверь открывает, а глаза красные, и нос чуть распух. Плакала, етить его в кочерыжку! После этого зрелища желание бить морды становится невыносимым. Как только ещё не убил никого по дороге? Просто удивительно.

— Всё будет хорошо, — произношу, когда она улыбается мне. Мне, чёрт возьми, улыбается! И это точно не самообман. — Где твой брат?

Это самый животрепещущий вопрос, потому что хочу в рожу его глянуть да вопросов парочку задать.

— Он ушёл куда-то, — пожимает плечами, и руки за спину заводит.

— Девушка, — встревает Фельдшер, — мне бы руки помыть.

Ева переводит на него взгляд, улыбается и указывает подбородком влево.

— Там ванная, проходите.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Фельдшер уходит в нужном направлении, и вскорости слышен шум льющейся воды.

— Не надо было приезжать, ты же занят, наверное, было, — смотрит куда-то в сторону, а на щеках красные пятна проступают.

— Покажи руки, — прошу, пропустив мимо ушей доводы её совести. — Сильно поранилась?

— Нет, ничего страшного, всё уже прошло, — отнекивается, но ладони за спиной прятать продолжает. — Да там и не сильно было, правда.

Делаю шаг в её сторону, а она отступает, пока не упирается спиной в стену. Беру пальцами подбородок и слегка провожу подушечкой большого пальца по нежной коже.

— Ева, руки покажи, бесполезно же спорить.

— Тиран, — улыбается, но руки протягивает. А потом продолжает виновато даже как-то: — У меня бинтов нет.

Смотрю на тонкие предплечья с почти прозрачной кожей, под которой тянутся дорожки тонких синих вен, на хрупкие кисти, обмотанные белыми бумажными полотенцами, с проступившими пятнами алой крови.

— А говорила, не сильно… — Беру её ладошки в свои и провожу по внутренней стороне предплечья, наслаждаясь, насколько нежная кожа. Такое приятное ощущение, что готов наслаждаться им до смертной черты.

— Просто крови много, а так не страшно, — говорит так тихо, что еле расслышал. Когда касаюсь сгиба локтя, она вздрагивает, но руки не вырывает. Не знаю, зачем делаю это, но словно в другую реальность проваливаюсь, где нет ни звуков, ни мыслей, лишь чистые эмоции, от которых рвёт на части, а беспросветная тьма распадается на миллионы ярких искр.

Шум воды прекращается, а Фельдшер возникает в коридоре с заветным чемоданчиком наперевес и выразительно окидывает нас взглядом, покашливает даже.

Ева выдёргивает руки, чуть морщится и ведёт нас за собой в крошечную кухню, где окно разбито вдребезги.

— Это выбили раньше, а второе, в спальне, во время нашего разговора, — говорит Ева, виновато глядя на меня. — Извините, у меня не прибрано, я просто не успела.

Маленькая дурочка, не прибрано у неё. Какая на хрен разница, вымыты ли тарелки, когда такая ерунда творится? Бежать из этого дома ей нужно, или заставить её брательника уже решить все вопросы, пока я башку ему не снёс.

— Давайте посмотрим, что там с вашими ладонями, — говорит Фельдшер и деловито подходит к Еве.

Она присаживается на табурет и покорно протягивает травмированные конечности. Отворачиваюсь, чтобы не смущать её взглядом, да и Фельдшер не любит, чтобы под ногами путались. Подхожу к плите, включаю чайник и открываю холодильник, потому что нужно хоть чем-то заняться. Думаю ли о том, что нехорошо в чужих домах шарить в припасах? Нет, потому что сейчас точно не до правил этикета. Еве нужно выпить горячего сладкого чаю и съесть что-то, что сможет восстановить силы. На полках тем временем даже мыши не висят в своих петлях, предпочитая более лёгкую смерть. Она, интересно, вообще ест?

Эта девушка странно действует на меня. Поглядываю на неё украдкой, когда Фельдшер, сохраняя молчание, обрабатывает порезы и достаёт на блюдце осколки, которых, слава всем невидимым богам, совсем немного. Ева красивая, такая чистая, светится изнутри. И ещё эти её веснушки, даже у меня их меньше, и напряжённый, серьёзный взгляд — всё это не даёт покоя. Не понимаю, что шевелится внутри, когда думаю о ней, такой слабой и сильной одновременно. Мне отчаянно хочется её защитить от всего, что может причинить вред и боль, будто этим смогу залить цементом пропасть между нами.