Быть Корелли (СИ) - Грэм Анна

— Алессандро…

Она шепнула его имя, поманила его руками, приглашая в объятия, широко развела ноги. Алек снял с себя рубашку и комом бросил её куда-то в угол комнаты, нежно огладив её бедра стянул с неё трусики.

Было неизмеримо трепетно её касаться, и чем дольше он ласкал её там, тем сильнее хотелось. Хотелось, чтобы она вздрагивала, кончая от одного лишь его языка, хотелось видеть, как судорожно сокращаются её мышцы, смотреть, впитывать в себя. Алек не помнил, чтобы с таким исступлённым удовольствием ласкал свою покойную жену. В последние годы они почти обходились без оральных ласк, исполняя лишь функцию, заложенную природой, обязанности, установленные браком. Он уже давно не практиковался, и, казалось, забыл за ненадобностью, но с ней, с Изабеллой Бланко, всё было иначе. Память услужливо подбросила искомое, инстинкты сработали, как надо — Алек раскрывал её, словно цветок, лепесток за лепестком, безошибочно угадывая самые чувствительные точки. Изабелла металась по постели и просила ещё. Она стонала, так громко, так глубоко, её насыщенный, низкий голос огрубел и превратился в шёпот. Она двигала бёдрами навстречу его языку, навстречу его руке, сложенной щепотью, сминала ладонями ткань покрывала, почти рвала её и кричала, кричала…

Её тело мелко затряслось, она приподнялась на постели, выгнулась дугой и снова упала. Алек не вынимал из неё пальцев, с хищным азартом наблюдая, как Изабелла Бланко испытывает оргазм. На покрывале под ней темнело мокрое пятно — смесь её смазки и его слюны, и Алек не стал больше медлить. Спустив брюки он вошёл в неё. Он навис над ней на вытянутых руках, наблюдая, как она мечется под ним, как царапает ему руки, как неосознанно пытается выползти из-под него, потому что вторая волна — неизмеримо сильнее — была готова накрыть её с минуты на минуту. Алек задвигался в ней — мокрой, узкой, горячей, прижимая её грудью к постели, поддерживая под бёдра, чтобы быть глубже, целуя её раскрытый в беззвучном крике большой рот. Изабелла вцепилась ему в плечи, сжала бёдрами его бока.

— Хочу… целиком… тебя… всего…

Шептала она на каждый толчок, и Алек едва сдерживался, чтобы не спустить прямо сейчас, вперёд неё. Её чулки уже болтались где-то у колен, корсаж не выдержал активных движений — выпустил её крупную крепкую грудь на свободу, и она лежала под ним — неряшливая, мокрая, с растрепавшейся причёской, такая красивая и такая вульгарная, как настоящая шлюха. Его шлюха. Больше к ней никто не притронется. Больше никто не станет трахать её в этих умопомрачительных платьях, в этих чулках, больше никто не станет давать ей в рот, только он. Встав над ней на колени, Алек ускорился. Он свёл ей бедра вместе, согнул колени и прижал их к её груди — проникновение стало узким и глубоким. Подушечка пальца нежно легла на клитор, и это завершило дело — Изабелла снова бурно, громко кончила, жадно хватая ртом воздух. Она мелко вздрагивала и всхлипывала к концу, когда волны оргазма стали реже, тише — побеждённая, распластанная, разом ставшая ещё меньше и тоньше, и Алек отпустил себя…

Он не помнил, кричал ли он или у него просто заложило уши, помнил лишь, как скользко и липко стало у неё внутри. Как дикое, необузданное ощущение заставило его сжать ей бёдра, словно податливую ткань (наверняка ей было больно, чёрт), а после опустошённому и блаженному, упасть на неё, прижать её своим весом к постели — ладонь в ладонь, лоб ко лбу, губы к губам — и закрыть глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. До и после

Кажется, над Чикаго снова лил дождь — на тёмных окнах змеились блестящие капли. Изабелла боялась пошевелиться и боялась дышать, так и лежала с чуть повёрнутым к панорамному окну лицом, наблюдая, как острые лезвия ливня бьют с неба, не жалея ни людей, ни машин. Потому что с ней такого не было давно-давно, а, может, и никогда.

Много-много месяцев назад секс для неё стал значить не больше, чем поход на медицинский осмотр — местами неприятно, но, если не раздумывать, терпимо. Она научилась отключаться, когда Хамфри Осборн приходил вечером в дурном настроении и заставлял её ходить по дому на четвереньках без нижнего белья, отключалась, когда он принимался иметь её в этой позе, где приспичит: в туалете, в прихожей, в саду у фонтана. Она научилась не придавать значения, отделяя голову от тела, когда ей приходилось долго-долго насасывать ему член, чтобы запустить хоть какую-то реакцию. Принимать всё за игру, когда в ход шли кляп, наручники и петля галстука на шее в качестве удавки. Порой она представляла себя кем-то то другим, или кем-то другим его, порой ей помогали порнофильмы, и так она могла хотя бы иногда получить разрядку. Но иногда на неё накатывало — сказывались гормональные контрацептивы или психика не выдерживала подмены понятий — и она впадала в хандру тайно желая погибнуть в каком-нибудь несчастном случае. Такое происходило, и тогда Хамфри, словно чувствуя её настрой, вёл её в ресторан или в оперу, дарил украшения и вёл себя не как свинья, и тогда Изабелла даже была немного счастлива. Но проходил день или два, и Хамфри Осборн снова становился собой — пресыщенным, жадным, глупым, жестоким. Надежда на то, что когда-нибудь он изменится, таяла с каждым годом, Изабелла взрослела и с взрослением к ней пришло понимание, что люди, особенно мужчины, не имеют привычки меняться, особенно ради кого-то. Да и чего она хотела, если сама старательно создавала иллюзию того, что её всё устраивает?

Дважды ей по-настоящему хотелось уйти. А первый раз, когда он ударил её по лицу — классика жанра, приревновал к садовнику, второй случился недавно, когда он водил её на поводке и заставлял лаять, бил ногами так, что никакое «это не я, это кто-то другой» не помогало, и тогда она захотела умереть. И умерла бы наверняка, если бы не Алессандро Корелли, так вовремя (или не вовремя) промчавшийся мимо неё по шоссе. Он спас её и это его «вы должны уйти от этого мужчины» вдруг всколыхнуло в ней давно забытую гордость. Она сбежала от него тогда в больнице, потому что испугалась себя такой. Испугалась так, что вернулась в дом Осборна, получила дежурное колье и ужин в лучшем ресторане города, а после ночь мучительных терзаний тела, когда Осборн пытался быть ласковым. Быть ласковым — ему почему-то казалось что она любит пожестче, что ей нравится боль и удушение. Ей не нравилось, но она думала, что это нравится ему, оттого молчала. Да и имела ли она право голоса? Прокурор явно дал ей понять, ему ничего не стоит сделать её жизнь невыносимой, если она начнёт доставлять ему проблемы. И Изабелла заставила себя привыкнуть. А потом снова появился он. Алессандро Корелли.

Она увидела его на мэрском балу, он проходил под золочёными сводами арки — статный, красивый, молодой. На него глазели и женщины — с вожделением, потому что он недавно стал вдовцом, и мужчины — с завистью, потому что у Корелли было богатство, власть и положение в обществе. И Изабелла тоже попала в их число. Только потом Осборн как бы между прочим упомянул об итальянской мафии, но её это не смутило. Изабелла не была наивной — уже не была — она знала, как устроен этот мир, знала, что и Хамфри не чист, и все те, кто кормиться у власти, кормятся и у мафии. Алессандро был её главой, и это делало его в глазах Изабеллы ещё привлекательнее. Её притягивали его внутренняя сила и бесстрашие, ведь чтобы управлять одной из крупнейших семей Чикаго, нужно иметь львиное сердце.

Изабелла не заметила, как влюбилась без памяти. Не отдавала себе отчёта, когда тайком, рискуя собственным здоровьем, а то и жизнью звонила ему, каким-то необъяснимым женским чутьём поняв, что её чувства имеют шанс на взаимность. Её тянуло к нему, потому что именно он, одно его существование вселяло надежду на то, что когда-нибудь всё изменится. Нет, она ничего не делала намеренно, просто так вышло — инстинктивно, неосознанно все её мысли, поступки, слова, движения работали на то, чтобы привлечь Алессандро Корелли. Это был флирт, переросший в болезненную, отчаянную страсть, которой Изабелла не сопротивлялась, но которой сопротивлялся Алессандро. Но вдруг она победила… И вот теперь она боялась повернуть голову, боялась сделать лишнее движение, чтобы не разрушить момент единения. Момент своего счастья. Алек неровно дышал ей в шею, и грудь его, вздымаясь, давила её вниз. Он чуть двинул рукой, нашёл её ладонь, переплёл с ней пальцы. Изабелле хотелось заплакать от переполнившей её нежности.