Бесчувственные (СИ) - Дэн Виталина

— Значит выбираем вариант — два. Долго! Упорно! Больно! Ты. Только ты, хозяйка своей жизни. Ты, вправе выбрать любой вариант. Даже если он будет тебе приносить одну только — боль. Если, тебе так нравится, кто я, чтобы тебе отказывать в этом?! — попыталась голову прижать к плечу. Отодвинуться от него, лишь бы не касался меня проклятыми руками. Но этот гад дернул меня к себе со всей силы, побуждая чтоб не молчала. Выплюнув наконец-то мыло, закашлялась до рвотных спазмов.

— Да! Да! Ты правильно заметил. Я хозяйка своей жизни. Поэтому я с тобой не хочу быть! Я выбираю — избавиться от тебя! Раз и навсегда! Чтобы рожу твою вонючею не видеть, гандон! — засмеялся угрожающе, тихо. Сверкает глазами в неверии, что осмеливаюсь после всего перечить ему. А я, страшусь его, но… Но кто сказал, что я за себя не буду бороться?! Правда?

Смотрел на меня с минуту молча, а после сладко с ленцой протянул.

— Придется смирится, милая… — вглядывалась в него с прищуром. Вкладывала всю ненависть во взгляд. Проскрипела зубами, и молила только об одном. Не плюнуть сейчас в его наглую, самодовольную рожу.

— Я тебе не милая… И никогда ей не буду! Усек?!

— Конечно милая… Как скажешь… — урооод… Смотрела испепеляюще и понимала, что зависла в страшной, изнуренной агонии.

Меня раздирало на мелкие кусочки. Раздирало на части от удушливой ненависти к нему. Ломало снова из раза в раз… Он не чувствовал, не понимал, что со мной так нельзя обращаться. Ни с кем нельзя. Но со мной, в особенности… А может… Может и знал, ощущал на подсознание, но ему просто-напросто было все-равно. Зачем ему идти мне навстречу? Кто я, для него? Я мелкое существо, которое вызвало в нем мелкие крохи жалости. Никому не нужная побирушка.

Что за жизнь у меня дерьмовая? Кому я в прошлой жизни перешла дорогу? Что я сверху сделала не так? За что мне воздается, твою мать?

Снаружи я была спокойная и не производила ни звука, а внутри шторм… Война… Внутри я кричала и рыдала. Выла белугой, стараясь выплеснуть с себя боль…

Я говорила себе. Обещала! Что такого больше никогда не повториться. Что больше никто не посмеет тронуть меня пальцем. Никто! Никогда! И что происходит сейчас, Чича? Разве твое слово, ломаного гроша не стоит?

Перед глазами вспышкой начали проноситься кадры киноленты, моей прошлой жизни. Чужой! Нет, не моей! Чужой! Будто и не со мной творился тот ад… Потому что гнала от себя прочь. Пыталась забыть. Гасить в себе все дерьмо прошлой жизни. На каждое воспоминание наслаивала новую картинку. Яркую, чужую, мерцающую. Очищая голову от грязи, мерзости и гнили. Каждый день на протяжение трех лет, работала над собой. Для чего? Для того, чтобы снова погрузиться в то же болото и трясину?

Чиче — 10 лет. 2011 год. Россия.

Нехотя поднималась по лестнице, еле переставляя ногами. Раз — осталась позади еще одна ступенька. Два — поднялась выше на пролет. Три — остановилась у входной двери своей квартиры, поправляя на плече лямку школьного рюкзака.

Медленно поднимала взгляд, смотря на обшарпанную деревянную дверь, обтянутую коричневым дермантином. Запрокинула голову смотря на чертово ненавистное число — 13. Номер моей квартиры. Номер моего персонального, адского числа.

Закрыла глаза и задышала учащенно. Прижала руку к груди в районе сердца, растирая, пытаясь его успокоить. Не в первый, и даже не во-второй раз… Пора привыкнуть… Трясущимися пальцами в медленном темпе потянулась к звонку. К черной замызганной кнопочке на белом кружочке. Нажав и услышав до мерзости противную трель, громко сглотнула. Может пронесет?

Услышав шаркающие шаги вперемешку с бранью, отскочила в сторону.

— Кого там бля, принесло? — резко распахнули дверь и выпустили на лестничную площадку зловоние квартиры.

Смотрела округлившимся потерянным взглядом на мерзкую расползающеюся улыбку. Нет… Не пронесет…

— Аааа… Ну заходи. — раскрыл сильнее дверь, сторонясь, открывая проход. Протянул руку в сторону квартиры в приглашающем жесте, показывая, что сегодня я имею право зайти, а не остаться на улице.

Но только я ступила шаг, переступив порог, как перехватило дыхание и замерло сердце. Резкая боль отозвалась в голове от того, как неожиданно и сильно схватили за длинные волосы и зашвырнули в квартиру. Прилетела в угол, приземляясь на колени и ударяясь лбом об стенку.

— Что прошмандовка, нагулялась? — не медля, поинтересовался у меня.

Стремглав оказавшись рядом со мной, снова схватил за косу и дернул ее, чтобы запрокинула голову, смотря в его плывущие, налившимися кровью глаза.

— Лёнь, я со школы. Правда… — отозвалась дрожащим голосом. За что получила со всего маху пощечину. Завалилась на пол и приложила руку к горящей щеке. Смотря на него испуганными глазами. «Тогда еще испуганными»…

— Что ты вылупилась на меня? Думаешь не заслуженно? Я говорил тебе так меня не называть? Говорил? Отвечай, падаль! — зажал горло, давя, и смотря на меня с ненавистью.

— Ггоовворил…

— Почему же ты меня тогда не слушаешься? М? Быстро извинилась, и назвала меня как следует! Я жду! — рявкнул мне в лицо, обдавая меня тошнотворным алкогольным паром. Почувствовала, как внутри спазмами все скрутилось, просясь наружу.

— Прости… — сверкнул глазами, готовясь к новому удара. Ожидая в наслаждение, что не подчинюсь. «Но тогда я была, дурой и очень многого не понимала. Надеялась на благоразумие. Их…» — Прости меня, папочка… — только так. Только папочка. Не папа. Нельзя было.

Скривился весь, будто противнее ничего не слышал. Казалось, что у него разом во рту оказалось три самых горьких и кислых лимона. Сморщенное лицо и без того, обезобразилось еще хуже. Я не отрывала от него взгляд, а он поджал тонкие, обветренные губы и пробубнил себе под нос:

— Жаль… Жаль, я все-таки думал что ты будешь посмелее. А ты все та же мелкая дрянь — немо помотала головой, призывая не делать. Но к сожалению ему было плевать, что я думаю, и чего я хочу.

Первый удар кулаком пришелся в голову. Я с годами набравшись опыта, сгруппировалась и закрыла голову руками. Не проронив ни слова, мое привыкшее тело впитывало очередные сокрушительные удары рук и ног.

— Блядская девчонка! Вся в мамашу свою. Сучья натура, как и у той шалавы — я не могла проронить ни слова. Я знала, если закричу, или позову на помощь он меня зашибет. Уже случалось…

Отлетела к стене от ожесточенного пинка в живот, разорвала руки от головы, затерявшись в мареве боли. Подлетел ко мне нанося в живот два сильных удара. Приоткрыв рот, застонала, чувствуя как с уголка губ, вытекает струйка крови.

Начала краем сознания понимать, что теряю рассудок и отключаюсь. Последнее, что я запомнила перед глазами — белую майку алкоголичку в замазанных пятнах моей крови и очередное язвительное поучение.

— Ничего, ничего. Я из тебя сделаю, человека!

Очнувшись лежа на полу в луже собственной мочи, тихонечко разрыдалась, чтобы никто не услышал. «Тогда, это были мои последние слезы»…»

Тимур отшвырнул меня с брезгливостью, и отошел к висящему зеркальному шкафчику. Достал из него аптечку и начал копаться в ней. Плохо тебе, паскуда? Закашлялась и вырубила воду, смахивая с лица воду вперемешку с кровью. Медленно встала на ноги напротив него и рявкнула во весь голос.

— Будь ты проклят сукин сын! Придет день, и я тебе за все отвечу! — я знаю… Знаю, что после всего мне нужно было закрыть рот и скрыться от него. Но я не потерплю его унижения. Ни от кого не потерплю! Не прощу себе, если промолчу как мышь. Ни черта у него не получиться! Не получиться меня запугать.

Замер с бинтами, перевязывая себе руку. Повернулся и устремил на меня свои холодные, мрачные глаза. Ничего не делал, не говорил, а у меня сердце пустилось в галоп и пальцы подрагивают на руках. Стою, и не могу отвести взгляд и вымолвить хоть слово. Как в липком, гипнотическом сне.

— Мало девочка? Хочешь еще? — действия взгляда никуда не девалось, но губы поджать все-таки смогла. Они стремительно напомнили мне о том, что еще недавно эта мразь разбила их. Жутко щипали, и наливались тяжестью, обещая, что завтра у меня будет охуенный синяк на пол лица.