− Стоит тебе уехать и со мной опять приключится какая-нибудь пакость. Вернется твоя сестрица. На меня упадет потолок. Я знаю, что не вправе просить, но… Ты не останешься сегодня здесь? В смысле, − я беспомощно покосилась на кровать, − вот прям со мной?
Хозяин отстранился. Принялся ходить туда-сюда по комнате.
− Нет, конечно, я могу остаться… Да. Наверное. Я же должен обеспечивать тебе безопасность? Должен.
Да он еще сомневается, что ли?!
− Это в твоих интересах, Хозяин. Иначе, − зловеще добавляю я, − пока тебя не будет, кто-нибудь обязательно воспользуется… ситуацией.
− Ладно, − Хозяин резко сгреб меня в охапку. Отстегнул от ошейника привязь. — Все равно тебя кормить надо еще.
Снова впивается в мой рот. Я тихонько охаю, навливаюсь спиной на стенку.
В эту ночь уснуть так и не получилось. Прижавшись к Хозяину — тот спал, раскинув руки и запрокинув голову назад, я думала.
Это ведь — если не считать тот случай, когда Хозяин пришёл пьяный — первый раз, когда он остался здесь ночевать. И хоть где-то внутри меня все еще жил страх, я все же была рада, что Хозяин остался.
До четвёрга всего пара дней. Может, поэтому Хозяин стал таким жалостливым? Но даже несмотря на его внешнюю мягкость, я ни капли не сомневаюсь стоит мне его разозлить — по-настоящему, а не все эти словесные перепалки, как кнут снова поселится рядом с кроватью.
Он ведь ясно мне сказал: мучить меня ему не особо хочется. Тогда зачем? Почему бы просто не взять и не найти себе ту, которой будет по кайфу терпеть подобное?
Но больше всего пугало и вызывало недоумение совсем другое. Я сама начала увязать в нем, в Хозяине. Я не могла найти ту точку, причину, когда что-то во мне переломилось. Теперь мои чувства и отношение к Тихомирову окончательно перепутались. Мысли о Хозяине внезапно вместо ужаса и отвращения стали доставлять любопытство и какое-то стыдливое удовольствие. Я думала о нем. Но стоило только Хозяину взять меня либо причинить боль — все снова становилось прежним. Когда он был рядом, хотелось, чтоб он был ещё ближе, но как только он входил в меня — неважно, членом или пальцами — я готова была умереть (или убить его самого), лишь бы все это закончилось. Как же бесят эти противоречия в голове, в сердце, в действиях!
Непрекращающаяся карусель эмоций, к которой меня приковали цепью.
А на закуску, самое неприятное: Хозяин давно догадался об этом и, возможно, даже раньше, чем я. И теперь наслаждается, как похищение и пленение плавно трансформируется в нездоровую, местами слишком жестокую связь. Наверное, потому он и выбрал меня: понимал, что потихоньку прививая мне осознание того, что только с ним я могу чувствовать себя в безопасности. Что только с ним у меня есть шанс на будущее — даже Павленко и тот считал, что сведя меня с Хозяином, он совершает благо, и требовал благодарности. Да и куда деваться-то, если простая попытка побега может быть куда опасней, чем жизнь здесь? Я больше не личность со своими правами и желаниями, а саб, вынужденный подчиняться любому, кто выше меня по клубной иерархии и даже если Хозяин отпустит меня, не факт, что на этом все закончиться — как я смогу помешать тому же Павленко время от времени заглядывать ко мне на огонёк? Да никак, блин.
Хозяин вздрагивает во сне и просыпается. Несколько секунд смотрит на меня мутным, расфокусированным взглядом — я шарахаюсь от него, но Хозяин ловит, прижимает обратно к кровати, затылком к подушке. Силой натягивает на нас обоих одеяло. Отворачивается и засыпает опять.
20. Записка
Почему-то я думала, что с утра Хозяин останется здесь, со мной. Однако, стоило мне проснуться и, открыв глаза, скосить их на вторую половину кровати, как обнаружилось, что никого нет.
Вскочив, я в волнении, скрестила руки на груди и прикусила губу. Это оказалось невозможным, невероятным, но факт есть факт: Хозяин ушел и оставил меня досыпать, не посадив меня на цепь. А стало быть…
Спешно одевшись, я сделала шаг к двери. Да не, это попахивает какой-то новой шуткой Хозяина — ну не мог же он в самом деле вот беспечно взять — и забыть про цепь. Нет, я, конечно, не жалуюсь: перспектива безвылазно сидеть в комнате без возможности отлучиться и малейшего шанса занять себя хоть как-то (вопреки мнению хозяина, я не считала анальную пробку таким уж веселым развлечением).
А может, до него все-таки дошло, что если кто-нибудь захочет причинить мне вред (и такие ведь находились!) то пока Хозяина нет дома, никто меня не спасет и не защитит. Вчера мне сказочно повезло, что Хозяин не успел уехать далеко — иначе, осталась бы от меня Хозяину одна шкура.
На руке, приклеенная скотчем, висела записка.
«Лиса! Я подумал над твоими словами и решил: тебе пора дать чуть больше свободы. Ты можешь ходить по дому, сколько вздумается, (только не ходи в мой кабинет!) в общем, займи там себя чем-нибудь.
П. С. И не вздумай выходить на улицу — Рик и Коди тебе не обрадуются!»
Веселенькое дело! Стало быть, это не простая забывчивость — хозяин намеренно не стал меня привязывать. Что ж, надо будет не забыть при встрече сказать ему «спасибо». А какой почерк — ну просто загляденье, не почерк: каждая буковка идеально выписана, все слишком правильно, ни съехавшей строчки, ни кривой черточки.
Коридор был тих и пуст. Впервые за все время, пока я жила тут, я выхожу из комнаты без сопровождения, а это, определенно, не может не радовать.
Почему-то мне казалось важным не нарушать поселившуюся тишину в доме. Да и вообще, привлеку к себе внимание и плакала тогда моя свобода! Поэтому, я решила побороть первичное желание выйти из дома, прикинувшись валенком: мол, никакой записки не видела и про запрет не в курсе. Однако, взвесив все «за» и «против», пришла к выводу, что знакомиться с вышеупомянутыми Риком и Кем-то-там-еще лучше на полный желудок.
А значит, мой путь пролегает прямиком на кухню.
Очень кстати пришлось то, что вчера Хозяин успел показать, где эта самая кухня находится, а то пришлось бы мне тыкаться в каждую дверь, как заблудившемуся котенку! Впрочем, как следует прошерстить этот домище будет тоже весьма нелишним, но все это позже, потом…
Огромный, с двумя дверцами, холодильник, больше походил на шкаф какой-нибудь космической станции (если на космических станциях есть что-то подобное), серо-стальной, этот монстр едва слышно урчал своим нутром.
− Не дребезжи, − пробормотала я, встав на цыпочки и задирая голову в стремлении заглянуть на верхние полки.
Зелень с красными листочками, зелень с круглыми листочками, о, петрушка!.. зелень с фиолетово-бурыми листочками… Так, ясно — в нижнем ящике вкуснятины не найти. На следующей полке также ничего съестного: какая-то сплошная батарея из бутылок с водой. Нафига столько-то?
Чтобы заглянуть на верхнюю полку, пришлось влезть на табуретку. Едва моя рука нащупала в недрах холодильника контейнер с салатом, запахом очень похожим на оливье, а видом — на цезарь, как за спиной прозвучало вкрадчивое:
− Что это загребущие ручонки шарят по хозяйской кухне?
Я ойкнула и оступилась. Шаг назад — и табуретка, качнувшись, завалилась набок. Отстраненно я отметила, что под ногами больше нет опоры, но едва я успела испугаться, как чья-то рука подхватила меня под мышки, не дав упасть.
Подняв и поставив табурет на место, Ян усмехнулся, погрозил мне пальцем, взял со стола чашку с наполовину отпитым чаем и сделал глоток.
− Я тебя не заметила, − пробормотала я.
Стало как-то не по себе. Особенно неловко было встречаться глазами после того, как я умудрилась стать невольной свидетельницей его вчерашнего разговора с Хозяином. Хотя, судя по довольной роже Яна, это смущало только меня.
− Ой, правда? − он закинул ногу на ногу и наигранно-удивленно выпучил глаза, − А, тогда, конечно, извини. Я специально не стал обозначать свое присутствие. Хотел посмотреть, что ты станешь делать.
